Двенадцать звезд

Глава 10. Долгузагар и эльф

Когда Рыбой овладевает угрюмое настроение, постарайтесь его развлечь. С этой целью лучше всего пригласить его в театр или на выставку.

Астрологический справочник

Мир был, он никуда не делся, но все, что находилось за пределами его колодца, на поверхности, не имело смысла: ни люди в чужой форме, ни даже лошади. Все это были лишь тени, призраки в сравнении с беспросветной тьмой, которая, клубясь и вращаясь, тянула Долгузагара вниз, словно водоворот — неопытного пловца. Он падал, проваливался, дна все не было, но он знал, что конец близок.

Сердце билось, не желая умирать, не желая признавать, что оно уже мертво. Зачем? Только оттягивать неизбежное.

Его тоска не знала слез,

Отчаянье не знало страха…

Голос, далекий и слабый, был как свет давно погасшей звезды.

Безмолвие, с которым не сравниться тишине, что царствует в гробницах давно забытых королей — бессчетны годы и песчинки, что тяготят их ложа! — вокруг него сомкнулось…

Нет, даже рядом с ними, со своими предками, ему не суждено лежать в одной гробнице: его поглотит черный омут.

…Но тишина внезапно рассыпалась, разбилась на осколки. То песня трепетала, что стены камня, преграды и препоны и сами силы тьмы пронзила светом. Его объяла нежно ночь, исполненная звезд, лесные шорохи и ароматы струились в воздухе, а в ветвях пели соловьи. И пальцы тонкие скользили по флейте иль виоле, а та, прекраснейшая всех, что были, есть и будут, на хóлме одиноком танцевала в мерцании одежд.

Во сне, казалось, он запел, —

И громко глас его звенел, —

О битвах Севера былых,

Деяньях славы вековых…

Ему почудилось, что сверкающий отблеск, упавший с высоты и рассекший воронку, вонзился в самое сердце.

Долгузагар отнял руки от мокрого от слез лица, и ему показалось, будто он все еще бредит: он увидел того самого златовласого эльфа, который лечил его и которого он бросил у дороги вместе с магом.

Но вокруг в ночи горели костры, у которых пели, пили, смеялись и плакали люди, опьяненные сладостью и горечью победы, а эльф сидел совсем рядом. Когда он убрал невесомые руки с плеч Долгузагара, тому на миг привиделось серебристое сияние, окутывающее тонкие как у подростка кисти. Потом комендант поднял взгляд и увидел в светлых глазах себя: бледное, как у покойника, лицо, ямы глазниц, спутанная грива темных волос — а черные зрачки, расширившиеся в темноте, словно отражали…

— Ты помнишь меня? — спросил эльф.

Все окружающее преобразилось — не в видение, а в музыку — лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы отогнать бездонный ужас.

— Да… да, я помню тебя, — услышал Долгузагар собственный голос, в сравнении с голосом эльфа напоминавший то ли скрежет ржавой цепи, то ли клекот стервятников. — Это ты пел про свет во тьме и надежду в горе?

— Да, я, — отвечал зеленолесец.

Значит, это его голос, вначале такой далекий и слабый, заставил грозовой щит содрогнуться и отступить.

— Но как ты услышал мое пение? — спросил собеседник, и Долгузагару пришлось сделать над собой усилие, чтобы воспринять пленительные гармонии как обычные слова адунайского. — Ведь когда меня позвали к тебе от костра, где я пел, ты ни на что не обращал внимания, не видел и не слышал, только плакал…

— Не знаю. Я просто услышал твой голос и пошел на него, как на свет. Ты опять вылечил меня. Зачем?

— Ты спас мне жизнь, — сказал эльф, — а я даже не успел поблагодарить тебя. Позволь мне помочь.

И снова эта музыка, обнимающая весь мир, нежная и прекрасная, но вместе с тем исполненная неизреченной скорби…

Долгузагар плечами.

— Пожалуйста. Только я — ходячий мертвец. Слуга твоего врага. Зачем ты помогаешь мне?

…а вот вторая мелодия, что стремится вслед за первой: громкая и тщеславная, бесконечно повторяющаяся, лишенная красоты, схожая с трубным ревом.

— Я вижу, что тебе больно, — тихо произнес эльф и прикоснулся к своей груди там, где под зеленой вышитой рубахой билось сердце.

Долгузагар опустил взгляд и увидел, что его собственная исхудавшая рука вцепилась в грязный подкольчужник, словно пытаясь сдержать болезненные удары сердца. Он посмотрел на эльфа и понял: да, тот чувствует, как в черную дыру утекает жизнь морадана.

— Ты ранен, а я никогда не оставлю раненого без помощи, — продолжал эльф. — Скажи, что с тобой? Твое тело выздоравливает, но твоя душа…

Комендант содрогнулся.

— Эта воронка… — хрипло выговорил он. — Мой господин зовет меня.

— Он мертв, — спокойно произнес собеседник. — Саурон мертв.

Долгузагар вздрогнул, но тут же покачал головой.

— Повелитель умеет не умирать, он зовет меня, я чувствую.

— Но как такое может быть? — спросил эльф. — Ты ведь не черный маг, значит, он не вкладывал в тебя ни свою силу, ни свою волю.

— Ты не понимаешь, — сказал комендант. — Он вложил свою волю во всех нас, во всех, кто служил ему. Или это мы вложили в него свою волю, которая пребывает вместе с ним там, за чертой, и влечет туда и верных, и предателей.

— Даже предателей… — медленно проговорил зеленолесец.

— Да, — произнес Долгузагар. — Я приносил присягу защищать Башню до последней капли крови. И нарушил ее, когда бежал оттуда после гибели Повелителя. Испугался, что нас всех убьют.