Двери

Двери

Стоило им только выйти из подъезда и оказаться под кротким сентябрьским солнцем, как жизнь сразу наладилась.

Будто и не было недельной разлуки. Не было недовольного, явно с похмелья, мужчины на третьем этаже, раздававшего, во время прощания с ребёнком, никому не нужные идиотские указания; огорошившего напоследок грубым заявлением:

- В восемь чтобы был дома, ясно? А то завтра хрен поднимешь тебя.

До восьми ещё прорва времени - у них целая мини-жизнь за пазухой! Можно делать что хочешь, как хочешь, сколько хочешь… ну, почти.

Взявшись за руки, поспешили прочь от затенённой старыми вязами пятиэтажки к светлому пятну остановки, где весело звенели трамвайчики, зазывающие случайных путников в «Луна-парк», приютившийся на местной «Лысой» горе буквально в паре остановок.

Аттракционы, разбросанные по урочищу беспорядочным каскадом, виднелись издали. Причудливо изгибалась в вышине, чуть пониже плешивой верхушки, среди клёнов и берёз, американская горка. Осминожная карусель на пологом пустыре, практически по центру холма, плавно колыхала огромными шупальцами. Колесо обозрения, заякоренное у подножия склона, неторопливо крутилось, возносясь и над сборищем разнородных качелей-каруселей, и над высокими еловыми кронами.

В основании холма полукруглой цепочкой растянулись вагончики, декорированные под цыганские кибитки. Подступы к территории парка предваряли давно покрывшиеся плесенью списанные лодочки, вышедшие из строя машинки, обломки прочего металлолома.

Чем ближе ко входу, к пышно украшенным, широко распахнутым дверям, напоминавшим ведущие в иномирье сказочные врата, тем сильнее воздух насыщали особые, ни с чем не сравнимые, ароматы: в благоухание сахарной ваты проникал дымный привкус тира, а сладкий запах слегка подгоревших ватрушек и пряные пары фруктовых газировок сочетались с душком проржавевших механизмов.

Изнутри доносился многоликий шум: радостные крики, а иногда плачь чем-то огорчённой малышни; тяжёлый скрип отживших своё агрегатов; ленивый перестук винтовок и эхом отзывавшихся им, насквозь пробиваемых пульками, жестяных банок. Звучало «Русское» радио.

Приобретя в кассе у входа на специально отложенные для этого деньги горсть жетонов и пачечку пластиковых билетов, принялись, целиком отдаваясь наслаждению, неторопливо их использовать: паровозик, лодочки, пожарная машинка, полицейская машинка, машинка скорой помощи… маленькая цепочная карусель… прыжки на батуте…

И, главное лакомство - кондовый советский автодром с электрическими драндулетами.

Когда оператор полигона, после того как все желающие прокатиться расселись по местам и пристегнулись, замкнул токовую цепь - разбросанные по периметру крытого помещения автомобильчики, напоминавшие увеличенные детские туфельки, разом дёрнулись с места и, одни раньше, другие позже, помчали по кругу: нетерпеливо зудя, проворно скользя по чёрной гладкой поверхности. Проволочные гребни тонких штанг, установленных на задних бамперах машинок, тут же заёрзали по металлической сетке под потолком, вызывая над головой короткие пляски молний.

Марина, закусив губу, давила будто заправский водитель на газ, яростно круча рулём.

Постоянно забывая о педали тормоза, она раз за разом врезалась то в чужие «туфельки», то в амортизационные ограждения площадки, каждым таким нелепым толчком неизменно вызывая заливистый хохот сына.

Хотя столь бурное проявление чувств было для него не слишком-то характерным, стоило только приключиться очередному бестолковому удару, при явном намерении женщины столкновения избежать, как у ребёнка вновь возникал смех до колик.

Немного отдышавшись от аварийного автодрома, прокатились напоследок на лебедях. Сделали это уже скорее по настоянию Марины, чем желанию сына – женщине тоже захотелось ненадолго ощутить себя ребёнком, возродить малышовые ощущения. Настолько запали в душу захватывающие подъёмы и спуски похожей карусели чехословацкого «Луна-парка» из её собственного детства.

О настойчивости своей, однако, быстро пожалела: кабинка то низвергалась столь низко, что они с трепетом проносились чуть не над головами гуляющих, то вздымалась столь высоко, что малыш нервно жался к маме, пугаясь высоты... которой она и сама, откровенно говоря, опасалась. Так что ей оставалось лишь обнимать сына, мысленно крепиться, и стараться быть смелой за обоих.

Покончив с головокружительными аттракционами, переключились на более спокойные, усидчивые развлечения, гораздо больше привлекавшие ребёнка.

Вначале он долго корпел над фонтанчиком детской рыбалки, выхватывая из воды и складывая в маленькое ведёрко пойманных на магнитный крючок пластиковых рыбок, а затем ещё более настойчиво и тщательно раскрашивал разноцветной гуашью глиняную фигурку попугая, добиваясь в своей работе такого же яркого эффекта и точной передачи цветов, как на прилагавшейся к статуэтке пёстрой картинке.

Настолько странная, не характерная ни для Марины, ни уж тем более для мужчины, недавно с ругательствами выпроводившего их из дому, старательность в сыне, поражала до самой глубины души.

«Отработав» запланированную программу и немного утомившись от разнообразных переживаний, неторопливо посмаковали в уютном тенёчке клубничное мороженое, а затем потихоньку отправились пешком домой.

Раскрашенного вручную попугайчика мальчик нёс сам, ни на миг не выпуская полиэтиленовый кулёчек с безделушкой из рук.

Прогуливаясь по длинной каштановой аллее, раздавливали подошвами больших и маленьких босоножек многочисленные ёжики-паданки. Извлекали на свет божий нежно-гладкие, только-только лишившиеся оболочки, сочно-коричневые плоды.

Собирали их горстями, складывали в кармашки. Бросали, будто камешки, в висевшие на нижних ветках лопнувшие лохматые оболочки, пытаясь сбить, но отчего-то раз за разом промахиваясь. 

Так, потихоньку, добрались до родной высотки.

Очутившись дома, ребёнок осторожно поставил попугайчика на комод под телевизором и, сразу о нём позабыв, попросил поскорее включить мультики.