Двигайся вглубь

Двигайся вглубь

Топ-топ, ящерицы шли. Бесконечная вереница тянулась по листам бумаги, начинаясь над столом, огибая всю комнату и возвращаясь к столу же. Не хватало последнего рисунка, чтобы замкнуть эту петлю, — Ева как раз над ним работала.

Постояв рядом с рисующей дочерью, Андрей Валентинович пошел на кухню, открыл холодильник. Чем завтра кормить Еву? Он переставил баночку йогурта с полки на полку, но сумма еды не изменилась. Йогурт на ужин — а что на завтрак? Сам он обойдется пивом, но девочке нужен завтрак.

Взять у бабы Вари молока? Но он и так должен соседке полторы тысячи, может не поверить в долг… опять. Нет, все, пора завязывать. Ради Евы.

Сунув обратно невесть как возникшую в руке бутылку водки, Андрей Валентинович закрыл холодильник и шагнул к компьютеру. Проходя мимо столика, погладил дочь по голове. Ева рисовала. Она всегда рисовала. Склонив русую головку, сосредоточенно покрывала лист силуэтами ящериц и потом заштриховывала. Только ящериц. Рисунки опоясывали комнату, ящерицы маршировали, топ-топ, с картинки на картинку бесконечным потоком, образуя спираль. Скрипит грифель по бумаге. Еще один лист… чем Ева займется тогда?

Пора меняться. Бросить самоедство, забыть о провале. Каждый ученый ошибается. Не каждый — так феерично, но дело прошлое. Вернуться к жизни, найти работу. Осенью Еве в школу, нужны деньги: форма, канцелярия, учебники, что еще? Взять себя в руки, прекратить пить… Андрей Валентинович подвигал мышкой, чтобы оживить компьютер, и машинально сделал глоток. Тут же закашлялся, забрызгивая пивом стол, хорошо, на клавиатуру не попал. Когда бутылка успела перекочевать в руку? Он же поставил ее обратно в холодильник, еще помнит, как звякнула, вставая на дверь...

 Он должен найти себя. Что он вообще тут делает? Пьет да затачивает Евины карандаши. Два года сидеть в этом садовом несчастье, зализывая нанесенные миром раны… пора выйти из раковины. Перестать быть загнанным зверем, неудачником, маниловым, найти нормальную работу, опять брать курсовые, да даже дипломы, с его-то уровнем не проблема ни разу. В той каше, в которую он превратился, должен быть человек, и надо его отыскать, нормальное социальное существо, способное позаботиться о единственной дочери.

…вернуться с дачи в город. Андрей Валентинович покосился на рисующую девочку. Ева целый день сидела за журнальным столиком у стены и покрывала бумагу ящерицами, топ-топ. В стаканчике перед ней ждали своей очереди простые карандаши. С утра Андрей Валентинович натачивал все карандаши в стакане, затем днем проверял и дотачивал, чтобы Ева не прерывалась.

Хотя какая школа? Ева аутист. Таких вообще берут в школу? Или есть специальные классы?

Ева — все, что у него осталось, и он должен думать только о ней. Прямо сейчас он найдет новые заказы и начнет зарабатывать…

***

Яркий луч света порвал сумрак и пыхнул по стене, тут же съехал на пол, мигнув, исчез. Перед домом остановился автомобиль — цвета мокрого асфальта, металлик, с тонированными стеклами. Из машины вышел человек в черном пальто и направился по заросшей дорожке к крыльцу. Одновременно зазвонил телефон на стеллаже.

Топ-топ. Отключенный два месяца назад телефон. Дзынь-дзынь. Шуршат хвосты. Скрипит грифель по бумаге.

Андрей Валентинович машинально взял трубку.

— Мы вам писали, Андрей Валентинович, но не получили ответа. Мы хотели бы взять у вас интервью и обсудить вашу теорию. Вы не против?

Странный акцент… Они бы еще завтра позвонили! Было ясно, что незнакомец из автомобиля — тот самый журналист. Что у него с походкой? Как будто скользит над землей.

А что, интервью — это выход. О Самовом вспомнили — ну так надо воспользоваться. Толика публичности ему сейчас только поможет. Напомнить о себе, создать новую личность — сильную, уверенную… набить цену, тогда можно будет больше брать за курсовые.

Журналист постучал — сильно, уверенно. Так не разрешения спрашивают, а утверждают право войти. Ну уж нет! Андрей Валентинович дернулся, чтобы запереть дверь, но вспомнил, что запирал ее с вечера и сегодня не выходил еще.

Дверь беззвучно отворилась.

***

Журналист выглядел обыкновенно и даже напоминал агента Малдера обаятельной улыбкой. Фары автомобиля подсвечивали его силуэт в наступающих сумерках.

— Самовой Андрей Валентинович?

— Это я.

— Можно войти?

Андрей Валентинович передернул плечом.

— Спасибо. Мы не отнимем у вас много времени.

Он прошел в комнату. Откинув полы пальто, сел сбоку парты с компьютером на шаткий стул, снял автомобильные перчатки и принялся рассеянно постукивать ими по ладони. Серые клочья пыли копились по углам и полкам, цветы на подоконнике давно высохли, из горшков торчали обломанные стебли. Закрыв дверь, Андрей Валентинович отпихнул подкатившийся к ногам комок и спросил не то, что собирался:

— Кофе?

— С удовольствием, — не стал спорить журналист.

Андрей Валентинович зашел на кухню, поставил на плиту чайник, перечитал слова на пришпиленной к  дверце шкафчика бумажке, и, сделав глубокий вдох-выдох, вернулся.

— Да вы садитесь, Андрей Валентинович, — сказал журналист успокаивающе.

Самовой откатил свое кресло на середину комнаты и присел на край, привычно покосившись на дочь. Ева ни на что не реагировала. Скрипел грифель по бумаге, монотонная поступь ящериц заполняла тишину. Топ-топ, и шуршали хвосты.

— Слушаю.

Гость наклонил голову и вновь улыбнулся обаятельной улыбкой агента Малдера.

— Наша организация… наша, я бы сказал, группа наблюдателей пристально следит за плодотворными разработками на переднем крае земной науки. Нас весьма заинтересовали ваши идеи. Общество «Математика — наша жизнь».  Расскажите о вашем открытии.