Двуликий

Пролог.

Я сижу на коленях, уставившись на маленькие лужи перед собой. В них отражается тусклый свет фонарных столбов, расположенных по всему периметру огромного двора. Капли дождя стекают по моему лицу и телу, достигая запястий, на которых имеются свежие раны от тугих веревок. С разбитого виска капает кровь, попадая в заплывший правый глаз.

До моих ушей доносятся болезненные стоны и звуки ударов. Если я подниму взгляд, то увижу, как охрана отца беспощадно избивает моих младших братьев. Мне нельзя давать реакцию, иначе им сильнее достанется. Они и так еле дышат.

На протяжении многих лет мне приходилось прятать слабость к братьям, чтобы отец не мог использовать ее против нас. Это стоило мне огромных усилий. Я держал их на расстоянии и старался быть грубым с ними. Я не щадил их и порой жестоко наказывал своими руками. Но это был единственный способ спасти их. Мне пришлось стать их надзирателем и врагом, чтобы незаметно выполнять обязанности брата.

Я медленно поднимаю взгляд, готовый к тому, что увижу. Все четверо моих братьев связаны, как и я. Их бьют резиновыми дубинками и хлыстами, словно они животные, а не люди. Рагнар сопротивляется и хрипло рычит на охрану отца, во главе которой стоит Кода — первый подручный и правая рука. Моему брату сложно издавать звуки, так как его голосовые связки повреждены. Он всегда разговаривал шепотом и не мог громко кричать от боли. Отец лишил его этой возможности, постоянно царапая ему горло гвоздем.

Рагнар самый вспыльчивый из моих братьев. Он получал больше остальных, принимая на себя основной удар. И сейчас он пытался спрятать за собой Валериана, не имеющего возможность уворачиваться от ударов.

Мой средний брат слепой. Его лишили возможности видеть, потому что он имел слабость к чтению. Но даже будучи слепым, он находил возможность изучать что-то новое. Он тренировал слух, чтобы у него была возможность защищать себя. Но когда вокруг слишком шумно, он терялся.

Двое младших братьев-близнецов — Исаак и Алан, стараются быть тихими, прижимаясь друг к другу спиной и пряча свои лица. У каждого из них шрам на лице, который идет от самого лба до подбородка. У Исаака справа, а у Алана — слева. Отец оставил им эти шрамы, чтобы ему было легче определить, кто из них кто. Ублюдок не мог различить своих сыновей.

Я равнодушно смотрю на братьев, пока мою грудную клетку разрывает от желания побежать к ним и помочь, спрятать их. Полностью покрытые кровью, они страдают, не имея возможности защитить себя. Если бы не веревки на их руках и ногах, то каждый из них уложил бы как минимум двоих в таком состоянии. Но куда легче измываться над ними, когда у них нет возможности сопротивляться.

— Долго еще этот спектакль будет продолжаться?— холодно спрашиваю я.— Я не в настроении смотреть боевик.

Справа от меня слышится смешок, сопровождаемый шагами моего отца, которые я знаю наизусть. Они словно травма из моего детства. После них всегда больно.

Отец хватает меня за волосы и, запрокидывая голову назад, прижимает дуло пистолета ко лбу. На его морщинистом лице застывает свирепость. В серо-зеленых глазах мелькает гнев. Широкая улыбка походит на оскал.

— Не притворяйся, что тебе наплевать на них,—цедит он, дергая меня за волосы.— Ты предал меня, ублюдок. Я всегда чувствовал, что твоя преданность была напускной. Но откуда столько смелости, Демон? Неужели ты не боялся, что я могу наказать твоих братьев за твою ошибку?

— Мне нет до них дела,— равнодушно отвечаю я.— Эти выродки — твои дети. Хочешь наказать их — наказывай. Мое предательство не было связанно с ними. Я просто хотел получить твое место. Ты засиделся на месте Префекта. Пора на покой.

— Сукин сын!— Он размахивается и бьет меня пистолетом по скуле. Я стискиваю зубы и опускаю голову. Мельком смотря на братьев исподлобья, я замечаю, что их перестали бить. Все внимание переключается на меня. Камень напряжения, давящий на грудную клетку, исчезает.— Это я решаю, когда мне уходить на покой.

Отец прячет пистолет за пояс и, забирая дубинку у одного из охранников, стоявших позади меня, начинает беспорядочно наносить удары по моей спине. Это будет продолжаться до тех пор, пока он не выдохнется. Поэтому мне не остается ничего, как терпеть.

За двадцать восемь лет мое тело привыкло к боли и побоям. Я мог продержаться некоторое время, не издавая стонов и справляясь с пытками. Это раздражало отца, поэтому он не сдерживал сил, когда бил меня. А я был слишком горд и принципиален, чтобы сразу сдаться. Моя выносливость и упрямство не всегда играли мне на руку. Но, по крайне мере, они сохраняли мое самолюбие.

Я ловлю на себе взгляд серых глаз Рагнара. Он умоляюще смотрит на меня, прося сдаться. Ему не хочется, чтобы я все это терпел. Но мы оба понимаем, что моей смерти уже не избежать. Если умирать, то достойно. Я не буду просить пощады у отца. Ему доставит удовольствие моя мольба, и в конечном счете он все равно лишит меня жизни.

— Кто ты такой, чтобы метить на место Префекта?— Отец рычит и пыхтит от гнева и усталости. В этот момент я понимаю, что удары станут еще более ожесточенными.

Он бьет меня дубинкой по груди. Вместе с резким выдохом из моего рта брызгает кровь. Следующий удар приходится по голове. Оглушенный им, я падаю на бок. Перед глазами все расплывается. Каждый вздох вызывает дрожь во всем теле. Темнота пытается затянуть меня в себя, но я все еще держусь.

Удары прекращаются. К моему виску вновь прижимают дуло пистолета. Я не закрываю глаза. Я желаю, чтобы мое зрение прояснилось. Я хочу как следует рассмотреть своих братьев и запомнить их.

Что их ждет после моей смерти за предательство? Кто позаботится о них?

— Ты должен был оставаться послушным псом.— Отец садится на корточки рядом со мной.— Но, видимо, я слишком сильно расслабил твой поводок, раз ты намеревался убить меня.

Из моего горла вырывается болезненный смешок. Мое тело слегка подрагивает. Я смотрю на отца, и он не выглядит довольным. Ему мало моей боли. Он желает большего. Он хочет уничтожить мою душу. Разрушить ее полностью и наблюдать за тем, как я страдаю.