Дыхание Велеса

Глава 26. Заговор

Удельная Русь. Начало XIII века.

О случившейся трагедии ещё не знали: ни отец Олега, ни Ведана. Правда, в то самое, страшное утро, девушку вдруг качнуло во дворе от тревожного толчка в сердце, и с того момента будто игла засела там. Ведана остановилась и в голове её понеслась одни и те же, какие-то серые, холодящие кровь слова: «Что-то случилось... С ним что-то случилось...» Едва уняв дрожь, охватившую пальцы рук и губы, девушка подняла с земли рассыпавшуюся свекольную ботву и отправилась в хлев кормить поросят. Тревога не прошла и вечером - Ведана чувствовала себя брошенной и одинокой. Вокруг царила какая-то давящая и безмолвная пустота. Ночью обратилась в волчицу и помчалась к Ольхову, ловя ноздрями свежий ветер, но легче не становилось. Долго стояла недалеко от главных ворот, тяжело дыша, скрытая темнотой. Там, наверху, двигались огоньки факелов – это стража обходила отмерянный участок стены, иногда тихо переговариваясь и вновь смолкая. «Где же ты, - беззвучно шептали губы волчицы. – Услышь мою тоску... Мою боль... Выйди ко мне...» Но, до утра из ворот так никто и не вышел.

За несколько дней до этого боярышня Феодора, дочь Щелкуна, тоже потеряла покой и сон. И было отчего: узнала, что какая-то безродная деревенская девка охмуряет её жениха, да не просто жениха – княжича! Об этом ей донесла служанка, которая шпионила в тереме Мстислава Изяславича. Служанка эта подслушала разговор, состоявшийся между князем и его сыном - Олегом, во время которого обсуждались переговоры с Далебором и необходимость заключения мира.

Каждое утро, едва придя в себя после бессоной ночи, Феодора спускала с ложа босые ноги и ощущала клокочущую внутри ярость.«Ух, повстречать бы мне эту подлюгу! Глаза бы ей выцарапала, - с ненавистью думала она о сопернице, пока одна из прислужниц умывала ей лицо, подводила белесые брови угольком и подрумянивала щёки отваром смородинового сока. – А, может, постричь её в монахини и силой запереть в монастырь? Нет, тогда Олег рано или поздно об этом узнает – это всё испортит... Ослепить? А вдруг он её и незрячей станет любить?» Нет, для Феодоры было очевидно, что оставлять Ведану в живых никоим образом нельзя – только после её смерти дорога к сердцу княжича окажется свободной. В какой деревне жила соперница, боярышня уже выяснила. Но как сжить её со свету, да так, чтобы никто об этом не догадался?

Всем хороша была Феодора: и округлым, белым как молоко лицом, украшенным на щеках двумя прелестными ямочками; и знатными телесными формами, отчётливо и напористо проступавшими через несколько слоёв византийской паволоки, завершавшихся нарядной, позолоченной столой; и статью, делавшей её похожей на заморского павлина, степенно шагавшего по светлице или балкону, украшенному резными балясинами. Лишь одного не хватало: доброты и умения прощать. А уж коли природа этим с самого начала обделила, то сколько не бейся – заставить себя сопереживать ближнему ну никак не получится! Внешне – да, научиться изображать подобное чувство возможно, но за хорошими манерами, ахами и охами рано или поздно, нет-нет, да и проглянет холодная, заскорузлая, мерзкая душонка. Любила ли Феодора Олега? Конечно, нет. Нравиться – он ей, конечно, нравился. А что? - высок, красив лицом, характером твёрд. Но главное то, что он – княжий сын, имеющий во владении собственную вотчину: с холопами, смердами и прочим людом. Ну ещё и про земли с сёлами и монастырями забывать не следует. «Деньги к деньгам» - любил поговаривать отец - боярин Щелкун, и Феодора не сомневалась, что именно так оно и есть. Ну, вот, например, тати в лесу нападают на купцов, обогащаются, а управляться с деньгами не приучены, потому всё за короткий срок и спускают. Грабят, грабят, а как были всю жизнь голытьбой, так ею навек и останутся. Феодора цену богатству знала и коли случались в хозяйстве какое-нибудь расточительство или порча имущества, хваталась за плётку и с удовольствием протягивала промеж лопаток провинившуюся челядь.

Ответ на долго мучивший вопрос, невольно, а может и с тайным умыслом, подсказал отец. Как-то между делом он молвил, что на днях к Мстиславу Изяславичу приезжает половецкий хан Тугоряк, его дальний родственник, потому как мать князя в девичестве являлась знатной половчанкой, принявшей православное крещение с именем Елена. Тугоряк вёз слухи, будто откуда-то появилась в половецких кочевьях неведомая сила, зовущая себя монголами. О том хан желал предупредить Мстислава Изяславича и заручиться его поддержкой.

- Ему не сюда надобно ехать, а в Киев, - снисходительно усмехнулся Щелкун, прибив ладонью муху, усевшуюся на тунику из дорогой восточной ткани. – Да и то вряд ли его там услышат. А Мстислав Изяславич чем ему поможет? У него и дружины-то приличной нет. Ну, а коли станет меня просить, чтобы дал я ему своих воев, то я ему так намекну: «Покуда твой сын на моей дочери не женится, помощи не жди».

Услышав это, Феодора с визгом бросилась к отцу, и, преодолевая сопротивление его выступающего вперёд живота, потёрлась об отцову грудь щекой и замурлыкала, будто кошка.

- Какой же ты у меня умный, батюшка.

- Ну, будя, будя, - великодушно отозвался тот, мягко отстраняя от себя дочь, и настороженно зыркнув по сторонам, вжав голову в бычью шею, зашептал прямо в ухо:

- Говорят, заболел Мстислав Изяславич. А ну как помрёт вскоре?  Тогда нам с тобою нужно поторопиться – всё наследство, согласно лествичному праву[1], Олегу полагается – братьев-то у Мстислава нету, а Далебор стал изгоем.  Уплывёт оно от тебя, коли не поторопишься и не соблазнишь княжича. То-то, - на последних словах боярин погрозил потолку пальцем и многозначительно потряс рыжей бородою.