Дым, звёзды, холодное оружие

Дым, звёзды и холодное оружие

Очень скоро должно было начаться примечательное астрономическое событие. Если точнее, сорок шесть часов оставалось до того, как можно будет наблюдать особенный звездопад. Это явление должно было обозначиться в воскресенье в полночь.

А в два часа ночи с пятницы на субботу в одной квартире, где всё было заставлено живописными и странными статуэтками, замерли стрелки на серебряных часах в форме звезды, покоившиеся на груди спящей девушки. В тот же миг, Ирина, единственная обитательница той квартиры, резко распахнула глаза.

На дворе было лето и, видимо поэтому, Ира, не заморачиваясь на то чтобы одеться как следует, накинула длинную кофту и прямо в ночной рубашке и тапочках вышла во двор по обе стороны которого чуть освещали мир редкими светлыми окошками две пятиэтажки.

Вечером в воскресенье некий человек ничего и никого не страшившийся кроме пауков попробовал дозвониться своей давней знакомой, Ирине, но она не отвечала на звонки.

Звали его Афон и звонил он Ире по двум причинам.

Во-первых, они договорились этой ночью пойти смотреть на звездопад.

Во-вторых, произошло нечто странное вот только что.

Афон увлекался изготовлением, а также применением по назначению, трубок для курения. И полагал, вроде бы вполне всерьёз, что посредствам этого увлечения ему грозит память в веках.

Вот с этого и образовалась теперешняя ситуации.

У Афона жила птичка, серенькая и неприметная, явно не попугай, а более подробно он и сам не знал, но звал её без затей: «Синица». Хотя явных признаков принадлежности к упомянутому птичьему семейству не наблюдалось, обозначить её так он решил в первый же миг как увидел.

Еще у Афона был и второй объект заботы, декабрист, порядочно цветущий раз в году.

И вот каждый раз как он устраивал свой очередной эксперимент по курению с применением ново изготовленной трубочки имелся обычай выносить на балкон Синичку, туда же на то время отправлялся декабрист.

Сам Афон располагался на диване, и ставил возле себя традиционно приготовленный ройбуш.

А на кухне ставилась заготовка под любимую «хреновинку».

Это блюдо на основании рыбы и хрена Афон сам придумал сам и обозвал.

И вот сегодня вечером определив на балкон кого следовало, подготовив что положено на кухне и уже установив чашечку с ройбушем возле дивана, Афон уже и халат подобающий накинул как отвлечён был от намеченного музыкой.

Звук, извлекаемый из свирели, он признал, тот был ему знаком, и даже парочка свирелей занимала достойное место где-то в его шкафу. Необычным было то, что звук явно шёл от трубки, которую Афон еще и разжечь то не успел, тем не менее, над трубкой поднимался все более плотный дымок.

Призванный из соседней квартиры Раен пожал плечами и не проявил интереса к явлению, но посоветовал позвать Иру, мотивируя это лишь тем, что «у неё же машина, что ей там ехать».

Брат, Раен был вспыльчив и не терпелив по натуре своей. И это касалось всего в его жизни.

Кроме холодного оружия, вот этот предмет, по его мнению, заслуживал бесконечного и беспрестанного созерцания/осознания/понимания. Причём интересовали его все аспекты этой темы; от изготовления до применения. В том числе смена идейных концепций относительно всего этого.

Раен был вспыльчив, но, ради своей мании к холодному оружию, он считал, что с этим следует бороться.

В качестве тренировки терпения и усидчивости, он изобрёл, лично для себя, аж целый метод.

Отрастил длинную челку, она закрывала изрядную часть лба, и окрасил её в ядерно-розовый цвет. Тренироваться в фехтование он ходил в зал с зеркальными стенами, чтобы в процессе тренировок, кроме прочего, наблюдать свою ненавистную челку. К розовому цвету он испытывал те же примерно эмоции что его брат, Афон, к паутине. Паутина не паук, но явное напоминание о нём, не так ли? Так и яркое пятно прямо над глазами заставляло его ощущать себя мишенью, в которую летит пуля, вот такие ассоциации.

Вот теперь Афон названивал Ирине а Раен невозмутимо полировал небольшой кинжал.

Афон посматривал на дымок, струящийся над трубкой, и ощущал нарастающую тревогу.

Познакомились они с Ирой именно в следствии его увлечения курительными трубками, а к этой вот она и вовсе имела непосредственное отношение.

Ира мастерила фигурки. Однажды на выставке в парке он, увидев её работу, очень заинтересовался. Слово за слово, и она призналась почему этим увлекается.

Ира, по её словам, обладала паранормальным виденьем мира, что, собственно, и отражалось в её фигурках. Подле всего на что она обращала внимание ей маячил еще образ статуэтки, который следует разместить рядом, дабы заинтересовавшее её изменилось под стать желаемому.

Это звучало абстрактно, он тогда так и сказал. В ответ она улыбнулась и вылепила фигурку из глины прямо под его недоверчивым взглядом, она сказала, что «это сделает тебя чище, но учти, я никогда не знаю, как это реализуется». Через пятнадцать минут пошёл дождь. После того дня он ни то чтобы проникся восхищением к её дару, но относительно самой девушка проявлял искрений интерес.

А потом, уже спустя некоторое время после первой встречи, ему пришло в голову попросить её создать нечто что позволит ему в свою очередь сделать очередную трубку такой которая сможет пережить века заодно с именем создателя. Для них обоих это стало навязчивой шуткой, однако стремление у него и правда было, и глиняную фигурку в форме обычной пятиконечной звезды Ира для него сделала.

Так и не дозвонившись Ире Афон пошел на балкон за Синичкой и декабристом. Зелёные листья растения тревожно обвисли, а Синичка выглядела пришибленной, но Афон отчего то решил, что на балконе им не стоит оставаться. В небе уже были видны звёзды.

Вернувшись в комнату, Афон отхлебнул остывший давно напиток, пряный аромат и кислый вкус пришлись очень кстати. Правда и вкус и запах совершенно не соответствовали ожидаемому, и это вдруг в свою очередь усилило щемящее чувство тревоги.