Дюжина дюжин

Дюжина дюжин

Карибы - славное место: здесь солнце сливается со своей дорожкой на закате, упираясь прямиком в Южный Крест, за свинью можно купить бунгало, а бронзовые женщины с ракушками в ушах, страстно любят за горстку меди. Здесь внезапные ураганы топят флотилии, обнажают остовы фрегатов, набитых золотом и костями, а холодное призрачное пламя ночами, обнимая такелаж, добавляет седины, видавшим виды морским волкам. Звон монет и сабель, ругань на двадцати языках, скелеты на песчаных отмелях, знойные красавицы, монахи, головорезы всех мастей, торговцы с подлинными картами испанских кладов - только выкапывай, и еще шулеры и шлюхи, беглые рабы и лорды, пираты и приватиры, мундиры красные и синие, пряности и сахарный тростник, виселицы и хохот морского дьявола, и много-много дешевой выпивки.

   Случилось Это душной тропической ночью. Наша "Тень" - двухмачтовая шхуна на службе Его Величества, выполняя фрахт, бросила якорь в порту Сент-Джонс. Пополнить запасы пресной воды, передать почту, да скинуть десяток рабов торгашам. Команда сошла на берег, я не был исключением: после двух месяцев пути приятно почувствовать твердую землю.

   - Три дня, - сказал капитан.

   В первый же вечер, намешав местного пива "вададли" с ямайским ромом: маловато, чтобы совсем уж не держаться на ногах, но и недостаточно много, чтобы бесчувственным телом упасть под лавку на радость пронырам-вербовщикам, мы уж было приготовились разогнать застоявшуюся кровь веселым мордобоем.

   Но к столику вдруг подсела старая маори, из тех, что избегают священников, протыкают щеки и уши кривыми птичьими костями, а тело покрывают помимо тонкой пальмовой повязки, ритуальными узорами татуировок.

   Гадалка забытого культа, что жила под сенью пика Богги в Шеккерлейских горах. Обычно подобных мест избегают: жрецы тихо режут свиней на каменных алтарях, да сжигают петухов в жертву черным богам.

   Древняя мудрость предрекла всем неотвратимую беду, а мне лично - череду горьких испытаний на пути к счастью, и что сегодня я это самое счастье и встречу.

   Нагадала, да и вышла.

   - Жди неприятностей, - буркнул боцман то ли всем нам, то ли ей.

   А музыканты уже завели развеселую джигу, поднимая накал общей радости, размалеванные шлюхи мило улыбались похлопываниям по тугим задницам, и, подхватывая сальные шутки, бойко разносили выпивку. Ром в глотке мужчины всегда придавал женщинам красоту: чем больше - тем лучше.

   А затем пришла Она.

   Медноволосая, крутобедрая, изящная, бойко лавируя между пьяной матросней, она грациозно вскочила на стол в центре, стукнула сапожками, кивнула музыкантам.

   И с улыбкой на тонких губах, словно отстраненно от всего - будто и не было вокруг шума, чада и грязи зашлась в зажигательном танце.

   Отточенные движения сменяли одно другое: листок на ветру, поток воды в звонком весеннем ручье, испуганная лань у потока...

   Кажется, она танцевала для кого-то.

   Я еще не был пьян, и возникшая ревность дала мне увидеть в углу фигуру с лицом прикрытым шляпой.

   Невероятно, но тот, для кого предназначался танец, не желал обращать на нее внимание.

   Джига подходила к концу, и грациозность лани в смертельном бою, сменилась усталой покорностью мудрой наложницы.

   И клянусь, каждый мужчина: от красного мундира до отъявленного головореза, жаждал повторения этого зрелища. И каждый мечтал, чтобы танец предназначался ему одному.

   Каждый.

   Кроме незнакомца.

   Кажется, он зевнул.

   И богиня на миг оступилась.

   Скрипач выдал фальшивую ноту, лютня на миг замолкла, дернулись тени от светильников.

   Девушка спрыгнула на пол. Вздохнула. В наступившей на миг тишине застучали красные сапожки.

   Скрипнула дверь, богиня исчезла. Взревела толпа. Многие бросились к выходу, я не был исключением.

   Судьба, я понял это сразу и не желал ее упустить.

   Тщетно.

   Потом друзья втащили меня назад. Ром делал свою работу, помогая отвлечься.

   Утром была тоска, тощий кошель и запекшийся кровью нос.

   Обойдя город, я так и не нашел медноволосую богиню.

   Зато нашли меня.

   В переулке бедного квартала, дорогу загородила старая знакомая.

   - Что, потерял красотку, моряк? Может я тебе подойду? - спросила старая жрица-маори.

   Провал беззубого рта изогнулся в мерзкой ухмылке.

   Отшатнувшись, я попытался пройти, но она, загородив путь, изрекла.

   Голосом низким, чужим, не принадлежащим женщине, и очень-очень недобрым: - Ты ищешь сирену, моряк, она дитя морской пены и заката. Сирены кружат голову сынам Адама, убаюкивают безумцев сладкими песнями и чаруют танцем, но сердце их принадлежит лишь одному хозяину. Морскому дьяволу. Ему они и танцуют, тщетно надеясь на взаимность. Впрочем, я помогу. Свяжу вас нитью судьбы.

   - Тебе какой с этого прок?

   - У бессмертных свои игры, малыш.

   И налетевший на миг бриз, исказил фигуру старой жрицы. Я увидел где-то в тени нечто огромное, величественное и очень-очень древнее.

   - Собери дюжину дюжин слез сирены, моряк. И отдай их ей. Тогда она станет твоей.

   Она растворилась в тени. А я, гадая, палящее ли солнце тому виной, или последствия выпивки, вернулся в порт.

   Слезы сирены, дюжина дюжин, та еще загадка. Но простое иной раз постигается долгими годами мытарств.