Джиотсану

Джиотсану

Ночь черным покрывалом укутала оазис. За шатром выл, как голодный шекал, ветер.

‒ Дождь?!

Бесконечно удивляясь, земля глотала слезы дождя. Сауней, проснувшись, встал, откинул полог шатра и высунул голову наружу. Легкие, как пух, капли летели прямо в лицо.

‒ Красота!

Он наслаждался мгновением. Хотелось расправить руки как крылья и взлететь высоко-высоко в небо, туда, где ползающая темная туча изливала накопившуюся за долгие дни странствий по небесному простору влагу. Дождь усиливался, капли все чаще падали, наливались и тяжелели.

‒ Хорошо-то как! – в восторге воскликнул мальчик.

Сауней глотал свежий влажный воздух и никак не мог им напиться: он так соскучился по-хорошему дождю…

Джиотсану проваливалась в сон, который обхватывал ее своими мохнатыми лапами. Они тянулись к горлу, смыкаясь все сильнее и сильнее, не давая возможности дышать. Вдох, выдох, дыхание замедлялось, еще чуть-чуть и прервется совсем. Шершавый язык лизал ее щеки, злобный голос шептал всякие гадости. С отвращением она боролась с навалившимся, невесть откуда взявшимся наваждением. Хватая ртом воздух, пытаясь оттолкнуть от себя руки-лапы, Джиотсану старалась вырваться из цепких объятий сна. Но кошмар, не спрашивая ее согласия, тащил за собой, куда-то туда, в небытие. В голове звучал зловещий издевательский хохот.

‒ Тебе не уйти, от меня – не уйти, ‒ нашептывал сон.

‒ Ты ‒ моя! Моя…

С ужасом Джиотсану осознавала, что, летя, падала. Падала в непроглядную черноту ночи, и ничто, и никто не мог остановить этого стремительного падения. Ветер свистел в ушах, волосы развевались каскадным водопадом, ноги искали опору и не находили ее.

Душа ее замерла в недоумении, страшась неведомого, чувствуя, как постепенно ускользает контроль над реальностью.

‒ Нет, ‒ шептали губы, от бессилия искусанные до крови.

‒ За что? Почему? – вопрошала в недоумении душа.

Постепенно страх мертвой хваткой сковал ее всю, не выпуская из своих цепких объятий.

Чернота… Пустота… Падение… Миг… Час… Вечность?!

Джиотсану с ужасом осознавала, что время тянется бесконечно: кошмарный сон толкал ее в пропасть небытия. Она боялась не вернуться, страшилась остаться в этом падении вечно, в этой черной пустоте без начала и конца.

‒ Нет! – она начала думать о своем шестилетнем сыне. ‒ Сауней! Я не имею права, я не могу тебя вот так просто бросить, оставить в этом мире одного. Я так тебя люблю! В тебе моя жизнь, ее смысл, мои надежды и мечты. Сауней!

Сын всегда спал рядом с ней, стоило лишь протянуть руку к его постели. Малейшее изменение в его дыхании Джиотсану сразу же чувствовала. Струны их душ всегда звучали в унисон. Душа потянулась в поисках ауры сына. Пустота…

‒ Пустота? Нет, не может быть! Где она и что с ней? Сон ли это, явь ли это?

В ушах стоял предательский звон, горло сковало железные тиски, сердце так билось, что казалось, выскочит из груди, где ему становилось все теснее и теснее. Душа ее тем временем в страхе клацала зубами и корчилась от ужаса в потайном уголке сознания.

‒ Нет, не хочу! – в ужасе кричала она. – Я обязана, я должна, должна…

Долг перед ребенком, ее сыном, превыше всего. Джиотсану собралась, дрожащими руками вытащила забившуюся в уголок подсознания душу, встряхнула ее хорошенько, приводя в чувство, и заставила себя успокоится.

‒ Все будет хорошо, рано или поздно, но ‒ будет обязательно! Я – уверена!

Птица надежды в душе взмахнула крыльями и стремительное падение прекратилось.

Бац! Сильный удар о землю ввел ее в беспамятство. Очнулась Джиотсану от охватившего ее холода. Голова раскалывалась от напряжения, глаза как будто запорошил песок, руки и ноги онемели.

‒ Надо немного полежать, совсем чуть-чуть, прийти в себя, ‒ уговаривала себя молодая женщина.

Джиотсану осторожно перекатилась на бок, слегка повернув голову налево. Взгляд наткнулся на необычную, черную, как воронье крыло, скалу. Протянув дрожащую руку, Джиотсану дотронулась до нее и ощутила под пальцами пульсацию. Она в смятении быстро отдернула руку и попыталась сесть. Все болело.

‒ Надо встать, осмотреться.

С большим трудом, одним только усилием воли она поднялась, огляделась, осторожно подняла голову.

‒ Да, ‒ присвистнула душа, ‒ влипли! Ущелье! Глубокое и очень узкое!

Гладкая черная скала уходила далеко ввысь. Вершина ее терялась в рваных свинцовых облаках, укутываясь ими, как древняя старуха дырявой шалью.

Скала притягивала к себе взгляд. По ней в разные стороны пробегала, как будто живая, темно-красновато-фиолетовая рябь. Серо-коричневые, бордово-черные, грязно-зеленые спирали, круги, полосы, волны набегали одна на другую, извиваясь, как пустынные змеи – эшбэллы в гнездах после зимней спячки. Цвета менялись, рисунок плыл и звал, звал… тянул за собой. Наваждение завораживало, манило, обещая несбыточное. Джиотсану устремилась к зовущему изображению.