Е-бемоль, или C княжной на кораблике

Е-бемоль, или C княжной на кораблике

Е-бемоль, или с княжной на кораблике

(Путевые заметки)

Швейцарцам я вожу какие-то гвоздики с фирмы медоборудования. Коробка гвоздей стоит почти три тысячи евро, это специальный сплав, и в швейцарцах они остаются после операции навечно, по гроб жизни, как это говорится.

Конечно, такую коробку можно отправить по почте экспрессом, но мейлы из клиник приходят обычно к вечеру, а гвозди они хотят уже утром, что, в общем-то, характеризует швейцарский менеджмент: закупками материалов у них руководят такие же тупицы и бездари, как и у нас... в общем, я беру ноги в руки, усаживаюсь в свой фургочик, забираю на складе пару-тройку коробок с гвоздями на случай если по пути позвонит с заказом кто-то еще – и выдвигаюсь в ночь в направлении Констанца. Раньше я ездил через Базель, но таможенники  у них на терминале редкостные хамы и мне это скоро надоело: сперва стоишь, как дурак, в хвосте за грузовиками и фурами, потом стоишь в очередь, чтоб получить штемпель на накладную, потом стоишь за жетоном для шлагбаума. И везде с важным видом шныряют чиновники-хамы, тут же нагло переходящие на французский, если спрашиваешь их что-нибудь дельное.

В Констанце обстановка полиберальнее, так что порой я накручиваю сотню лишних километров, только чтобы не ехать через Базель. Вот такая у нас специфика.

По пути я звоню в Алленсбах, что на подъезде к Констанцу, и бронирую гостиницу – это прямо у озера, – а мне СМС-кой приходит код ящика, в котором ночью можно забрать ключ от входа и от номера, если за стойкой по случаю позднего часа никого не будет. Так чаще всего и бывает: гостиница заперта, постояльцы спят. Если я приезжаю не слишком поздно, в час, в полвторого, то иду в темноте купаться, а потом выпиваю немножко бренди. Утром за полчаса прохожу таможню – и вот она Швейцария! До больнички, которой потребовались гвозди, обычно не больше трехсот километров – мы обслуживаем только немецкоязычную зону, – так что уже к обеду я свободен, а наша фирма... ну, она заработала свою тысячу, это за вычетом топлива и моих командировочных. Навар невелик, но зато все довольны.

Следующий день у меня, понятное дело, отгул. Порой, если погода благоприятствует, я плачу в отеле еще за одну ночь и остаюсь пошляться по городу...

Кораблик по Бодензее ходит в два круга. По большому можно причалить и на австрийский, и на швейцарский берег, но это мне давно уже неинтересно, а вот короткий маршрут кончается Меерсбургом, где в ресторанах везде подают «фельхен», местный деликатес: небольшую рыбку, банально обжаренную в сковородке с добавкой картошки и укропа. Простенько – но ведь тут и не Франция, изыски немцами не приветствуются, и оттого кругом царят порядок, стабильность и здравый смысл.

На кораблике я беру себе рюмку бренди и отправляюсь на верхнюю палубу, на ветерок. Бренди, конечно, есть и на этой палубе, но первую я все равно выпиваю внизу, сразу при входе на судно, опасаясь морской болезни. И тут же беру вторую, чтобы неспеша выпить ее уже на ветерке.

Судно идет до Меерсбурга чуть больше четверти часа, и я всегда вполне доволен путешествием: и движением по воде, и качеством бренди, и предвкушением встречи с обжаренными рыбками «фельхен».

Она стояла у штанги кормового вымпела, и длинные, до лопаток, волосы, темные, почти черные, поблескивающие в свете зайчиков, которые тут и там пускала волна за бортом, обвевали, охватывали ее шею, и плечи, и открытый ворот какой-то блузочки, нижний край которой по действующим ныне правилам на ширину ладони не доходил до штанов, обнажая весьма аппетитный животик с пирсингом у пупа, и талию, свидетельствующую об усиленных занятиях физкультурой. Ниже начинались бедра, но их не было видно так отчетливо, как зону с пирсингом, ставшую у дам в последние годы местом реально общественным, доступным взгляду всех и каждого.

Я поставил рюмку на специальный поднос, достал из кармана «орбит» и с минуту жевал его, чтобы перебить запах бренди. Затем резинка полетела за борт, и я решительным шагом направился к даме.

Она обернулась, услышав шаги, – вернее, почуяла мой шаг, отдававшийся в палубе... – ветер свистел, судовые моторы ревели, место для знакомства было не самым удобным.

- Sie werden es mir bestimmt verzeihen, aber ich glaube, da fragt jemand nach Ihnen vom Personal*. – И я указал рукой в сторону рубки с лесенкой, которая вела в трюм.

Ее восхитительные волосы снова обвились вокруг шеи, подчеркнув белизну кожи. Она сняла темные очки и взглянула мне в глаза. «Хороша...», подумал я про себя.

- Ich... – произнесла она принужденно. – Ich habe nicht gut Sie verstehen.**

Ее немецкий был страшен, как будто она учила его в тюрьме, по книгам, как вождь российского пролетариата, не слышав никогда ни одного живого немецкого слова. «Р» и еще пара букв звучали заметно по-русски, но было что-то еще в этом акценте – как и во всем ее облике: что-то гортанное, горное, гордое...

- Мне показалось, что кто-то из команды пытался позвать вас, не знаю зачем. Но теперь куда-то пропал, видимо его позвали снизу. Если хотите, я провожу вас и мы его поищем.

- Спасыбо... – произнесла она с тяжелым акцентом уже по-русски и улыбнулась. – Мене завут Манана.

- Алик, – просто представился я. – Просто Алик.

- Очэн прыятна...