Ее мир.

Ее мир.

Она ехала по дороге, как всегда, в сопровождении сиделки. Сиделкой был мужчина, который был молодым и безработным.

Сиделкой его устроила его мама, которая была знакома с мамой женщины, за которой нужно было ухаживать. Мужчине было немного не по себе в этом образе, т.к. для этой работы даже не придумали названия в мужском роде.

Ему ничего не оставалось делать, как каждое утро приходить к ней ровно в 7-00, чтобы получить в конце дня оплату за потраченное время. Время… Оно и держит, и отпускает. Ему нет подсчета, как материального, так и виртуального.

Он ощутил это на себе.

Каждый день с ней был не похож на вчерашний, и на будущий тоже.

Она была взаперти уже более 10-ти лет. Ее жизнь была запланирована на каждый день. И, казалось бы, что может быть нового в ограниченном пространстве и возможностях? А она могла быть разной: развязанной и капризной; умной и догадливой; жеманной и игривой; строгой и требовательной; смешной и веселой; угрюмой и плаксивой; красивой и шикарной; сильной и непреклонной; безобразной и неприятной.

Одно в ней оставалось неизменным – это чувство тоски, и…зависти. Зависти ко всему миру, который ходит и бегает, летает и прыгает.

Сегодняшний день начался с обсуждения его одежды. Он пришел, как всегда, во время. Она пристально посмотрела на него и последовала к ноутбуку. Она сделала несколько его фото в полный рост на фоне картины, доставшейся ей от бабушки, открыла сайт по продаже мужской одежды, и, в фотошопе стала примерять ему стильные костюмы, современные куртки и теплые пуховики.

Примерив на него очередной лук, она пристально всматривалась в созданный образ, потом смотрела на него, оценивая степень его преображения. И каждый раз была недовольна, сдвинув брови к переносице. Он не мог понять, почему она сердится. А она не могла объяснить, что все, что она делает, не поможет ей подняться, пройти босыми ногами по утренней росе, наблюдая, как стопа тонет в густой траве, сбивая капли на длинные пальцы. Каждые действия, придуманные ею ежедневно, вытягивали из нее силы бесполезной жизни, бесполезной потому, что она не могла руководить собой. И все ее ежедневные помощники были объектом для раздражения и, как бы она их не украшала, не нахмуренными бровями смотреть на них не могла.

Так было и на этот раз.

Занятие по его украшению закончилось, и они выехали на прогулку.

Он вез ее в инвалидной коляске по центральной улице красивого города. Вечерело, и светлое днем небо медленно потухало, обозначая темные пятна в местах, не успеших спрятаться, туч. Он наслаждался свободой быть не в четырех стенах, возможностью разбавить давление на него, на другие объекты. Находясь с ней, он с ней не находился.

И она знала это. От этого ей было еще больнее. Она еще больше съеживалась на своем месте, превращаясь в комок обиды и злости, напоминающий груду старого хлама серого оттенка. Волосы, из вьющихся прядей, превращались в изогнутые, торчащие в разные стороны антенны, глаза в светящиеся, бегающие по сторонам, шарики, скулы еще больше заострялись и подбородок становился похожим на наконечник острого копья.

Энергия зависти превращала ее мир в изолированный от окружающего мира. Для нее это было неизбежно.