Её прекрасное завтра

Глава 1.

— Ася Викторовна, можно? — Не заискивает. Не пресмыкается. Не лебезит. Говорит как с равной, уважительно. В какой-то степени даже «выдрессированно», но только в хорошем смысле. Как верный пёс, сунувший моську в приоткрытую дверь, чтобы узнать, как там его хозяйка, вместо того чтобы надрывно скулить, беспомощно пытаясь привлечь к себе внимание. Хороший альфа. Настолько, что даже в таком состоянии, практически не контролируя себя от боли, у меня не возникает к нему ненависти или хотя бы желания кинуть чем-нибудь тяжёлым и удачно лёгшим в руку, для профилактики. — Врач внизу, я могу звать?

Врач… Всякий раз одно и то же. Все эти ни к чему не приводящие попытки облегчить мои страдания. Пустая трата денег. Пустая надежда. Всё, что связано с моими течками — пустое.

— З-зачем?! — И всё же, злость, помимо воли, прорывается в голосе. Не хочу. Всё это заново терпеть. Этот снисходительный взгляд. Обнадеживающие обещания. Горы разъедающих желудок изнутри, но ничем мне не помогающих таблеток. Чёртовая ерунда. Вот что это, а не желание позаботиться!

Нельзя помочь тому, кто не хочет помощи. Кто сам же сделал всё возможное, лишь бы больше никогда не зависеть от чёртовых инстинктов…

— Вам станет легче. — Чушь! А от уверенности в его голосе только тошнота становится сильнее. — Пожалуйста…

Просит. Альфа, старше меня вдвое, прошедший за свою жизнь ни одну горячую точку и добрую треть проведший по эту сторону закона, искреннее и с некой печалью во взгляде, просит… Меня. Меня! Позволить ему попытаться сделать хоть что-то… Это было бы забавно, представь я подобную картину лет десять назад. Но сейчас это реальность. И в этой реальности — мне действительно не помочь…

— Аа-а!!! Зови! — Омега, лишившая себя самого важного, что только может быть в нашем мире, медленно, но верно теряет всё то, что некогда и делало её нежным, прекрасным существом, созданным природой для любви, ласки и заботы о ней. Что потеряла я? В слово «всё» не удастся вместить и трети от реального объёма потерь. Но из самого очевидного — так это возможность реагировать сдержанно, а не в подобии альф, рыча, словно загнанный в угол раненый зверь, когда всё, что ты чувствуешь, так это едва ли не парализующая адская боль.

Хотя… А кто я ещё, если не этот самый раненый зверь в метафорическом углу?
Кто я, без собственноручно вырезанной омежьей железы?
Кто, без того, что некогда было для меня самой сутью и единственным смыслом, удерживающим на плаву обречённого существования?

— Ну здравствуй, моя хорошая! — Чудовище. Самый очевидный ответ. Безобразное. Жалкое. Ничтожное существо, без запаха и метки, в мире, сплошь держащемся на инстинктах. Ошибка системы. Сбой в сложном механизме идеально отточенной программы. Лишняя, не вписывающаяся деталь в этот скроенный по совершенным лекалам мир… Ни омега, так, пародия. По сути, я ведь просто никто… — Может быть, сегодня дашь мне поставить тебе капельницу, м-мм? — Но даже при таком раскладе позволить этому престарелому альфе, зашедшему в комнату с таким сияющим видом, будто ему тут на блюде редчайшую жемчужину преподнесут с минуты на минуту, а не больную недо-омегу заставят уговаривать, в очередной раз попытаться исправить последствия содеянного мной же — выше всякого допустимого действа. И мой озлобленный рык, снова неосознанно вырвавшийся из глотки, яркое тому подтверждение. — Ну хорошо, хорошо… Тогда давай я тебя осмотрю! Вдруг, нам сегодня повезёт… — Но и этот мой рык, по сути, бессмысленен. Что я ему сделаю? Укушу? Поцарапаю? Отдам приказ Петру, чтобы его резали, ещё живого, на кусочки, до тех пор, пока он всецело не прочувствует на себе всё то, что чувствую я эти годы? Нет. Во всяком случае, точно не сегодня. И какой-то частью себя, отвечающей за рационализм, я это прекрасно осознаю, сама делая шаг ему навстречу и откидывая слипшиеся от пота волосы в сторону, освобождая шею для холодных прикосновений его шершавых рук. Но только…

Не повезло. Как и двадцать один раз до этого.

Как не повезёт и во все остальные, когда с подачи начальника моей охраны, и по совместительству единственного, ставшего мне практически семьёй, альфы, этот дорогостоящий элитный ветеринар окажется на пороге моего дома…

***

Четыре дня, проведённые в бреду, и валянии с закаливающей температурой по измазанному моими слюнями и слезами лакированному покрытию пола в спальне, кончились. Но иногда мне кажется, что лучше бы этого не произошло.
Лучше бы — продолжать кутаться в липкую мокрую простыню, пытаясь согреться, или исцарапывать содранными до мяса ногтями деревянное изголовье кровати, не зная, как ещё унять разлитый по моим венам неотвратимый жар, воя на пустое пространство перед собой и надрывно скуля, случайно касаясь взглядом своего отражения в зеркале. Потому что только так я ещё могу хоть что-то чувствовать. И только в таком состоянии — я настоящая.

Безоговорочное уродство и ничем не прикрытая, отвратительная истина.

Мда-а…

Но у всего есть конец. У такой вот меня тоже. Финал, вынуждающий превратиться обратно в ухоженную фарфоровую куклу, полую внутри. Но безупречную снаружи…

— Вы пойдёте туда? — Как всегда слишком заинтересован. И как всегда — это слишком заметно. Для альфы, занимающего его пост, это непростительно. Для любого другого альфы. Но Пётр — один из тех немногих, кому подобная вольность не только сходит с рук, но и подлежит вознаграждению.

— А у меня есть выбор? — И потому мой ответ сейчас звучит вовсе не резко, а скорее так, будто я и впрямь нуждаюсь в этом диалоге. Или же… Мне просто хочется, чтобы это так выглядело. Хочется — хотя бы изредка притворяться, будто я способна разговаривать как нормальные люди.

— Боюсь, что нет. — Но вот что он думает обо всём этом? Вряд ли я когда-нибудь задам ему этот вопрос. По крайней мере, будучи в здравом уме, точно нет. — Без вас они не станут даже говорить с нами. — А вот другой вопрос, куда более важный и действительно имеющий для меня значение, с какой-то странной лёгкостью слетает с языка раньше, чем я успеваю лишний раз обдумать, стоит ли его задавать вслух.