Я знал, что она не придёт на чёртову вечеринку, устроенную моим великолепным братом. Знал. Но всё же остался дома и даже спустился вниз. Хрен знает зачем. Наверное, хотел лишний раз убедиться в том, что Новенькая выше того, чтобы идти на поводу у кого-либо.
Но, очевидно, Гросс для неё не кто-либо.
Потому что она пришла.
Пришла, чёрт возьми!
Грёбанная стерва, ненавижу.
Девчонка чувствует мой ненавистный взгляд и безошибочно находит меня в толпе, которая, впрочем, держится на расстоянии от меня. Я горько усмехаюсь, двигаю по столешнице кухонного островка бутылку виски и, наполнив отравой рюмку, опрокидываю её в себя. Смотрю в это время на Новенькую, не собираясь скрывать ярость, что плещется внутри меня бурлящей лавой. Почти не морщусь, потому что горечь в груди куда сильнее, чем та, что обжигает горло, и наполняю рюмку вновь.
Стерва на какой-то хрен прётся ко мне. Хочет объяснить свой чёртов поступок? Но пусть она катится с своими разговорами куда подальше!
Останавливается рядом и смотрит на меня так, словно я должен что-то объяснять. Какого хрена?!
— Я всё понял, Новенькая, — выплёвываю я, вынимая из пачки сигарету, чиркаю её зажигалкой и, сделав глубокую затяжку, выпускаю едкий дым в её, чёрт возьми, красивое лицо. — Могла не утруждаться.
Она опирается бедром на островок, скрещивает руки на груди и вздёргивает бровь:
— Прости?
Стерва.
— Пошла ты, — снова выдыхаю я дым в её сторону.
Прикрывает глаза, словно пытается сдержать злость, воскрешая в моём воспалённом мозгу воспоминания о каждом, чёрт возьми, поцелуе. Хватаю её за руку и дёргаю на себя, врезая спину в островок. Она морщится от боли, а я напираю спереди, упирая ладони в стол по обеим сторонам от неё. Склоняюсь к её тонкой шее: как всегда, пахнет охренительно, и замираю у уха:
— Нравится, стерва? Тащишься от того, как я близко?
— Ты пьян, Ник, и у тебя в одной из рук сигарета, если ты забыл, — говорит она сухо.
Ненавижу.
Не открывая глаз и наслаждаясь её частым дыханием, смазано касаюсь её губ своими, чтобы оставить смачный поцелуй в ямке уха с другой стороны лица. Сладкая в той же мере, что и ядовитая.
— Ты такая же, как все, — выдыхаю я ей в ухо. — Дешёвка, возомнившая себя особенной. Без нас ты так и осталась бы серой мышью, иммигрировавшей из России, ясно?
— Я вас об этом не просила, идиот! — шипит она в ответ.
Я по-настоящему наслаждаюсь следующими словами, потому что стерва их заслужила:
— Пошла. На хрен. Ан-ни.
Резко отталкиваюсь от стола, стряхиваю в её сторону пепел сигареты и глубоко затягиваюсь, чтобы вновь процедить вместе с дымом:
— Пошла на хрен.
— Макензи, ты редкостный говнюк! — тоже цедит она. — Эгоистичный, беспринципный и бездушный мудак!
Синь глаз блестит праведным гневом, упругая грудь часто вздымается. Вкупе, это выводит меня из себя, потому что эта соблазнительная стерва пришла к нему. Не ко мне.
— Всё это я уже слышал, — не церемонясь, отпихиваю я её в сторону, чтобы добраться до бутылки. — Вали к нему, раз пришла.
— Так ты этого хочешь?
Я скидываю бычок в горлышко пустой бутылки и смотрю на неё.
Хочу ли я этого?! После того, как она сама сюда притащилась? О нет, я хочу совсем другого.
— Я хочу, чтобы ты отвалила от меня наконец.
Новенькая теряется на мгновение, а затем зло выплёвывает:
— Прекрасно! Я так и поступлю.
— Я счастлив, видишь? — горько усмехаюсь я. — Проваливай уже.
Отворачиваюсь от неё, но чувствую на себе её обжигающий взгляд. Какого хрена? Я был готов умолять её не приходить. Написал ей об этом. Но она пришла. Так какого хрена? Чего она, чёрт возьми, добивается?
Стерва не двигается с места ещё полминуты, а затем резко разворачивается и уходит. Её чёртовы кудри, аромат которых буквально сводит меня с ума, пружинят на каждом шагу.
Чёрт, почему так хреново?
Хочу броситься вслед за ней, прижать к стене и впиться в её сладкие губки, чтобы эта идиотка, наконец, поняла какую ошибку совершила, явившись сюда не ко мне. И плевать на всё.
Но меня опережает Оливер. Опять.
И её вороватый взгляд в мою сторону, когда она обжимается с другим — похлеще удара под дых, он словно выворачивает все внутренности, бросает их в ревущее пламя и сжигает дотла.
Но я чёртов мазохист, потому что сморю в их сторону снова.
Ол добился, чего хотел. Она здесь, с ним. Безусловная победа.
Вот только...
Эта стерва моя!
Отталкиваюсь руками от островка и стремительно направляюсь к этим двоим. Сразу же хватаю Оливера за шкирку и отпихиваю его в сторону, чтобы прорычать напуганной девчонке:
— Ты, кажется, уходила. Так вали!
Оливер бросается обратно и цедит у моего лица:
— Какого хрена, придурок?!
Не обращаю на него внимания, хватаю стерву за руку и, не жалея силы, дергаю от стены. Она валится на спинку дивана. В этот момент Гросс психует и хватает меня за грудки:
— Что, бесишься из-за того, что проиграл?
Кто-то убавил музыку. Прихлебалы брата собираются в круг возле нас, чтобы посмотреть на шоу. Она тоже смотрит.
— Я никогда не проигрываю, и тебе лучше всех это известно, — усмехаюсь я в рожу Гросса и отталкиваю его от себя.
— Она пришла! — ревёт он, тыча в неё указательным пальцем. — Она знала, что это значит! И ты это знал!
— Мне плевать, — выплёвываю я и смотрю на Новенькую: — Сейчас она идёт домой.
Эта стерва переводит на меня растерянный взгляд, в котором сквозит боль, но мне плевать, я прожигаю её яростью своего взгляда. А в следующий миг меня отбрасывает немного в сторону, потому что в скулу врезается кулак Гросса. Боль взрывает мозг, а во рту появляется металлический привкус крови. Ловлю равновесие, опираясь ладонями в колени, и смачно сплёвываю кровь на бежевый ковёр мамы, который она так обожает. Затем медленно распрямляюсь и улыбаюсь.
Значит, вот чего добивалась эта стерва.