Его язык

Его язык

Его язык

Степанов фотографировал мертвецов.

Я узнал об этом случайно. Степанов умолял меня не говорить никому об этом. Мне стало его жаль. Полгода назад Степанов потерял жену и остался один. Дети его, давно повзрослевшие, жили в другом городе, поэтому одинокий мужчина на пороге пенсии был предоставлен сам себе. У него даже живности не было. Одни тараканы. До заслуженного отдыха ему оставались считанные месяцы, и начальство махнуло рукой: пусть дорабатывает.

Я устроился в «БСМП» недавно. Работа была тяжелая – и физически, и морально, но давала определенный жизненный опыт. За неполный год навидался такого, что хватит на всю жизнь. Криминальная хроника по сравнению с нашими суточными приключениями отдыхает. Мы часто пересекаемся с операми, поэтому есть возможность сравнивать. Я не собирался здесь надолго задерживаться. Вот доучусь на заочке, и до свидания.

Со Степановым я виделся пару раз, но знакомы мы были шапочно.

До того дежурства.

Спустилась ночь, на диспетчера накидали вызовов, все как обычно. У нас было пять адресов – в основном «сердечники», и только в одном случае увечье. Как назло, в разных углах города. За рулем был Степанов. Половину ночи мы колесили по улицам и дворам в поисках нужного дома и подъезда. Всюду одно и то же – старики и старушки, цепляющиеся за жизнь. Я подавал фельдшеру шприцы, настраивал аппаратуру, словом, отрабатывал смену. Наш водитель отсиживался в машине. Когда мы вернулись в больницу, уставшие и сонные, начиналось утро нового дня. До конца смены оставалось пару часов, и я искренне рассчитывал провести их в спокойствии. За полчаса до конца смены в дежурку поступил сигнал с диспетчерской о нахождении при смерти: двое алкашей нагрузились с вечера паленой водкой, уснули, а проснулся только один.

Мы выехали.

Обычно на такие вызовы «скорая» едет в первую очередь. Степанов не торопился.

- Михал Пантелеич, может, газку прибавим? – поинтересовался наш фельдшер Попов.

- Скоро будем, не переживайте, - Степанов продолжал крутить баранку, словно мы ехали на пикник за город.

Мы с Поповым переглянулись. Минут через десять наш экипаж подъехал к двухэтажной сталинке, перекошенной от времени. Мы поспешили по адресу и оказались в типичном клоповнике, пропахшем псиной и нечистотами. В ноздри также бил мощный перегар. Когда я вижу такие квартиры, я искренне не понимаю, как человек может опуститься до подобного состояния. Какой-то тощий субъект в матроске провел нас в зал, где на диване в луже собственных нечистот распласталось тело. Я думал, что человек давно остыл, но Попов нащупал пульс. Мы принялись его откачивать, и спустя несколько минут он исторгал из себя в таз все, что они с друганом съели и выпили.

Мы добились от его собутыльника подписи в бумагах и, не теряя ни секунды, убрались из этого свинарника.

- Ну как? Живой? – спросил Степанов.

- Да лучше б сдох, - сплюнул в окошко Попов. – Бензин да лекарства тратим на этих уродов. Поехали.

Степанов завел двигатель. Я понял, что он каким-то образом знал все заранее. Знал, что алкаш выживет. Потому и не торопился. Сдавая смену, я улучил минутку и напрямую спросил его о своей догадке. Степанов взглянул на меня мрачно, но ничего не ответил.

Прошло несколько недель, и на смену зиме пришла оттепель. Начало весны – традиционно тяжелое время. Народ потихоньку сходит с ума. У людей с расшатанной психикой обострение. Конфликты на дорогах и в общественных местах случаются чаще. Люди рычат друг на друга в очередях, в транспорте, в учреждениях. Увеличивается число драк, поножовщины, убийств на бытовой почве. Горят дома.

Конечно, первый удар принимает на себя полиция, скорая и МЧС-ники. Веселые деньки. За первые недели марта я так уставал, что валился спать, не раздеваясь, и забывал поесть. Просыпался и не понимал, где я, какое сегодня число.

И каждый раз, когда нам предстояло столкнуться с очередной заварухой, рядом находился Степанов. Незаметно, словно тень, он прятался за белыми спинами фельдшеров и чего-то ждал. Я никогда специально не искал с ним встречи, но какой-то фатум постоянно сталкивал нас вместе, помещая в один наряд. Я видел, как умирают люди – от сердечного приступа, от асфиксии, отравления, инсульта, диабетического шока, от ожогов. И каждый раз, когда врачи опускали руки и снимали перчатки, чтобы убрать медицинские принадлежности, он незаметно проскальзывал поближе к мертвецам. Пока врачи уводили родственников в соседнюю комнату для оформления бумаг, он стоял и смотрел на мертвых. Потом доставал карманный фотоаппарат-«мыльницу», оглядывался и тайком щелкал затвором.

Слишком поглощенный наблюдением за ним, я не успевал отворачиваться и напарывался на тяжелый взгляд из-под кустистых бровей. В такие моменты в его темных глазах что-то шевелилось. Это приводило меня в неописуемую дрожь. Потом, по дороге в больницу, я избегал даже смотреть в его сторону.

По городу прокатилась волна смертей.

Девушка-подросток вскрыла себе вены в ванной, наглотавшись барбитуратов.

Мать зарезала собственную шестилетнюю дочь в приступе религиозного экстаза.

Пьяные родители оставили детей в доме с растопленной печью, и те угорели.