Эгодрама

Эгодрама

Когда наступала весна, Никита любил собирать друзей на шашлыки. Весна – особое время, он категорически не мог быть один. Теперь никак не привыкнет, что одиночество кончилось. Весной он родился, весной встретил Марину. Ключевые события жизни происходили именно в этот сезон. И сколько ни пенял себя Никита за самовнушение, наивность и дурь – весна действовала на него магнетически. Он верил в хорошее и ждал его. И, как правило, ожидания оправдывались.
В момент появления Марины он был разграблен прошлой любовью, поэтому ничего и никого не замечал. Отчетливо понимал, что ведет себя неважно, что девушка в кои-то веки подвернулась достойная. Она словно выпорхнула из старинных романов, где девы были чистыми, злодеи – порочными, герои – мужественными, а короли – мудрыми. Были в его жизни и раньше девушки, которые ценили его. Он же связывался с теми, по ком сходил с ума, но умопомрачение проходило, как правило, вместе с возлюбленными. Надо когда-то умнеть! И Никита решил привязать Марину к себе.
Так и началась новая жизнь.
Когда появился ребенок, его стало преследовать дежа вю. Он это проходил, но забыл, как оно бывает. Если бы не крики и бессонные ночи, Никита был бы счастлив. При всей внимательности к эмоциональной сфере жена не выпытывала, что он почувствовал, когда стал отцом, когда взял на руки сына. Она не знала, что чувство это было пережито много лет назад, но почти забыто, а потому теперь болезненно саднит новизной.
— Рыся помнишь? — спросил Санек, разгружая шампур.
— Как не помнить? Давно не видел, правда.
— Жена погибла у него, знаешь?
Никита молчал несколько секунд.
— Упала с мотоцикла и наглухо. А он жив остался. Один с дочкой. Дочке полтора года.
— Даже не знал, что женился.
— Хорошая девчонка была. Рысь байк чуть ли не даром отдает – не могу, говорит, его видеть.
— Тяжко ему с дочкой одному будет… — вклинился кто-то.
— Да лучше, чем совсем одному. Один уж спился бы. А то утешение осталось и есть о ком заботиться.
Никита предложил проведать Рыся.
— А мы ему о старой жизни не напомним? – засомневался Санек. – Может, он и нас видеть не захочет?
— Не захочет, уйдем, — Никита не привык делать простого сложным.

Рысь встретил их с дочкой на руках. Девочка поразила Никиту взрослым взглядом и спокойствием.
— Наш орет как резаный, — зачем-то сказал он.
Рысь не удостоил его ответом и первым направился к дому. Друзья молча последовали за ним.
Дом погружен во мрак и кричит об отсутствии женской руки. Никита много лет видел подобное в своем жилище, но что бы так… нет, он был аккуратным и все умел, за всем следил, а вот Рысь, похоже, рукой махнул. На себя в первую очередь: длинные волосы нечесаны, борода свалялась, футболка давно не белая, джинсы измяты. Зато девчушка выглядит ухоженной.
— Элькины родичи меня видеть не хотят после случившегося, — буркнул хозяин, — точнее отец. Жесткий мужик. Мотоциклистов всегда называл не иначе как самоликвидаторы. И ведь прав! Жаль, не только сАмо…
Поставил дочку на пол и та, весело курлыкая, убежала вглубь склепа, который раньше, вероятно, был милым и чистым домиком.
— Теща хотела девчонку забрать, якобы, я в шоке и потрясении. Между строк: хреновый ты папаша. Располагайтесь, не тушуйтесь, — широкий жест и прежнее равнодушие во взгляде.
Друзья уселись вокруг липкого стола, заставленного грязными чашками.
— Бухло есть, если кому надо. Я не буду.
— Все за рулем, чаем обойдемся.
Чиркнула спичка, булькнул чайник, хвастая скудным содержимым.
— Мот, говорят, продаешь? – хрустя пальцами, начал Санек.
— Да хоть так забирай. Продавать времени и сил нет. Хрен с ним.
— Зря, папаша, деньги не помешают. Отойдешь, пожалеешь. Это тебе сейчас на все плевать.
Рысь промолчал, тяжело выдыхая в усы.
Молчали долго, не зная, как продолжить тягостный разговор. Никто из ребят не пережил ничего подобного, и постаревший согбенный Рысь в роли отца-одиночки произвел угнетающее впечатление. Никита не отдавал себе отчета, но до прихода сюда полагал, что парню нужна поддержка, встряска, дружеское участие. Можно пригласить его с дочкой в гости, познакомить малышку с их обормотом. Либо уговорить не продавать байк, вытащить проветриться. Однако слова застыли в горле, во рту как стена выросла.
— Родители-то Элькины внучку видят? – спросил Сергей.
— Кто ж им запретит? – буркнул Рысь. – Теща приходит. Хорошо хоть предупреждает. Посуду помою, полы шваброй шаркну.
Посуда в мойке горой. На плиту страшно взглянуть. Тишина осязаемая. Пустых бутылок нет, зато паутина по углам. Из окон не видно улицы.
— Донь, что ты там делаешь? Затихла, что-то затевает, — пояснил гостям папаша.
Чайник засвистел. Кто-то из ребят встал и выключил конфорку. Нашел чистые кружки в навесном шкафчике и обслужил других гостей. Через минуту вернулся Рысь с дочкой на руках.
— Похожа на Эльку, — сказал Сергей.
— Да, с каждым днем все больше, — Рысь то ли улыбнулся, то ли вздохнул, — и радует, и бередит.
Кто-то завел про развеяться-проветриться. Всплыли подробности аварии, которые, по мнению Никиты, Рысь не захотел бы обсуждать. Однако тот казался равнодушным ко всему. Ни разу не вспылил, не ругнулся, не замял бестактной темы. Никиту же волновало одно: полное имя покойной жены. Эля – слишком коротко, но неясно. Когда Рысь в очередной раз побежал ловить дочь, кто-то из ребят ответил на Никитин вопрос:
— Эльмира.
Встал, прошелся по кухне. Друзья трындели за столом, Рысь лепетал с дочкой. Никем незамеченный и никому ненужный Никита бродил по мрачному пыльному дому, натыкаясь на фотографии молодой женщины. То одной, то с мужем, то с дочкой, то втроем. Семейное фото, вероятно, одно из последних, заботливо оправлено в синюю рамку. Рысь обнимает жену, а дочь сидит у нее на коленях. Олег причесанный, счастливый, девочка в зеленом платьице и Эля с длинными волосами. Такой он ее не помнил, но сразу узнал.
В саду, когда Рысь прощался с гостями, и большая их часть уже вытекла за ворота, Никита признался, что с Элей был знаком.
— Знаю, — кивнул Олег, — но мне это уже безразлично.
Помолчав какое-то время, промолвил:
— Знаешь, что она сказала, когда мы познакомились? Ненавижу байкеров. Она еще не знала, что я один из них. И я долго выспрашивал, почему, прежде чем раскололся.
Никита молчал.
— Лучше бы и не связывалась со мной! Не зря она их ненавидела.
— Ник, че ты там трешься? – проворчал Сергей из седла.
— Иду, — ответил Никита, помахав для верности.
Рысь проводил его тяжелым взглядом, руки не подал, а дочка – действительно, так похожая на Элю, что сердце защемило, — таращила зеленые глазенки, наклоняя белобрысую головку то к одному, то к другому плечу. Никита чуть не спросил, часто ли она вспоминает маму. И что делает Рысь, когда она вспоминает. Возможно ли успокоить осиротевшего полуторагодовалого ребенка, для которого мать – все?
Многое хотелось сказать Олегу и о многом спросить – жестокие были бы вопросы, дерзкие. Потому и не произнес. Вместо прощания – кивок. И Рысь ничего не выдавил. Подхватил на руки свое сокровище и стоял неподвижно, пока небольшая колонна демонстрантов не скрылась в дорожной пыли.
Никита ехал последним, не видя дороги. На автопилоте, на мышечном чувстве, на многолетней осторожности. Не было сил сосредоточиться. Рой вопросов в голове, но ни одной мысли. Олегов склеп и зеленые глаза девчушки. Когда она вырастет, они потемнеют. И волосы тоже. Пухлые ручки станут тонкими, а пыльцы – длинными и ровными. Он не увидит этого чудесного превращения. Разве что через много лет встретит девушку, похожую на свою необыкновенную мать.