Эйты

Кузьмич

Первым делом надо выпить. Знаю, знаю, выглядит так себе, когда небритый пожилой хмырь почти утром хлебает балтику-девятку из горла… А что делать?

У меня есть на то причина.

Если подумать, то у всех и на все есть причины. На глупости, на подлости, на всякое-разное…

А с моей причиной высосать с утра бутыль девятки — это самое безобидное.

Сижу на лавочке в тенечке, думаю. Ждать, когда заказчики свяжутся? Как-то глупо.

Может, самому жахнуть? А чего! Я ли не жахну-то!

Надо только уточнить, куда жахать…

Упс…

В корпус, смотрю, слетаются-сбегаются. Волки да вороны.

Вас тут не хватает.

Серая на оранжевой телеге прикатила… Знаю я, знаю эту суку… Этой палец в рот не клади, приехала ― значит, почуяла поживу…

Сама-то старушенция, древняя, как сама Лилит… Не-не, вру, Государыня Лилит прекрасна и юна, как весенний лепесток кактуса!

Ладно, не важно… Серая, конечно, не Лилит, но тоже тот еще подарочек.

Надо бы как-то выяснить, что она знает, да зачем прикатила.

А она полшага назад отошла и пропала, только шелест листьев из леса донесся… Знаю я эти фокусы. Спряталась в своем лесу, наблюдает.

А меня нету, я дворник, сижу на лавочке, пью эту мочу со спиртом… Нюхай ― балтика, девятка. И аромат потных подмышек и нестиранных носков. Нюхай.

Не унюхала. Это правильно, нечего меня вынюхивать. Не для того я тут сижу, чтоб с волчицами, да еще и городскими, трепаться.

Видно мне её плохо, мне-то ходу в тот лесок нету, но я отсюда вижу, что она смотрит на здание, нюхает здание, чуть не вылизывает здание… Что-то её там заинтриговало.

А что её может заинтриговать? Только мой пациент, про которого мне надо с кем-то-там сговориться, упаковать и отправить с перспективой роста…

Отправить его, а роста моего, конечно.

Значит, пришла моя потомственная волчица увести у меня мою пятую ступень?

И клиенты не выходят на связь… Знаю я их, пока с ними Водитель Легионов свяжется, да пока они до меня доберутся… Волчица давно уже утащит добычу в логово, она сучка чуйкая и зубастая…

Значит, однозначно надо как-то решать сейчас.

Встаю с лавочки, оглядываюсь по сторонам, закидываю пустую бутыль в кусты. Дворник я, и ругаться за мусор тоже мне… Не стану же я сам себя ругать?

Стану.

Ай-яй-яй, нехорошо мусорить.

Пошатываясь, шагаю к машине.

Надо бы что-нибудь для начала сделать, такое… Чтобы просто начать.

Чтобы кисло не было, а то после звонка, после перспектив, еще и после балтики ― что-то стало мне противно все это.

Первым делом надо глаза всем отвести.

Шагаю чуть в сторону. Не одна только волчица может в лесок отходить, мне тоже есть где силу черпануть полной лопатой!

Только мой лесок поароматнее будет… Гниль, смрад, кислятина ― вот моё место силы. Еще и трупиком чуток попахивает.

Выскакиваю со Вселенской Помойки сизым голубком. Кто в городе на мирную пташку внимание обратит? Голуби и города просто созданы друг для друга. Голубя, жителя помоек, считают символом любви, мира и добра… Вот сейчас мы машинку-то волчице и удобрим. Просто, чтоб понимала, то не надо ей путаться в это дело. Незачем.

Иди, Серая, чини машинку, меняй шины, вставляй стекла… А проще будет эту выкинуть в помойку и новую купить. Давай, Серая, денег у тебя ― голуби не клюют!

Подхожу ближе. С этого ракурса машинка кажется такой огромной…

Курлычу довольно, долблю носом дорожку ― рисую незримыми знаками маяки и якоря. Черчу своим ходом вокруг машинки большой круг…

И тут…

Вот же сволочь!

Как напрыгнет на меня, как ухватит прямо за горло… Еле успел вывернуться и обратно в мою помойку утечь!

Котище, скотина зубастая! Он, оказывается, остался и охранял. И заметил, и принял меры.

Проклятие.

Выхожу на дорожку в облике дворника.

― Брысь, дрянь лохматая! Развели тут зверинец!

Щурится на меня нагло и лапу облизывает. И другой лапой пук перьев придерживает.

Моих перьев, между прочим! И он, тварь мерзкая, об этом отлично знает.

В этом облике он мне ничего не сделает, это ясно, но и я к нему не решусь приблизиться.

А ведь перья надо спасать.

Найдет их Серая, подберет, покрошит мелко в коробочку, подожжет малую толику ― и придется мне явиться к ней. А дальше уж кто знает, к чему дело приведет.

― Отдай, мерзавец, по-хорошему! Я ж тебя на варежки разделаю.

Урчит, щурится, когти на лапе выпустил, словно к роже моей приценивается. Вот тварь! Уродит же природа такую наглость!

Протягиваю руку на Помойку, подзываю приятеля. Хватаю за шкирку, выдергиваю и не давая разглядеть, кидаю прямо коту в морду.

Лучше уж тебя, приятель, чем меня.