Екатерина 1: от прачки до самодержицы

2. Марта Скавронская

Август 1702 года
 

Сегодня моя свадьба.

Не могу поверить.

Всё так быстро случилось. Я не была к этому готова.

Мы с женихом даже толком не знакомы. Да, что там толком не знакомы, мы с ним вообще не знакомы. Виделись всего три раза, да и то, потому что живём по соседству.

Вообразить только, отныне мне придётся жить в чужом доме, у абсолютно не знакомых мне людей. Хотя, полагаю, моя жизнь в другом доме не сильно изменится от той жизни, что у меня была до сих пор. Но всё же, мне не по себе.

Скорее всего, мы с мужем будем жить в каком-нибудь затхлом маленьком домике вместе с его родителями, через год-полтора у нас появится ребёнок, потом второй, потом, может быть, третий. Роды заберут мою красоту, кожа покроется морщинками, грудь обвиснет, появятся складки возле губ и всё. Так и закончу свою скучную жизнь. Ох, не так я себе представляла свою жизнь, ох не так. Но выбора нет. Худшая участь для девушки - родиться в крестьянской семье. Мой случай ещё печальнее - я крестьянская сирота. Чума, пришедшая в Мариенбург13, когда мне было всего несколько месяцев от роду, унесла с собой обоих родителей. У меня ничего от них не осталось. Все вещи умерших от чёрной смерти сжигали. Мой дядя должен был забрать меня в свой дом, но ему была не нужна обуза в виде младенца, и тогда он отдал меня на попечение лютеранскому пастору Эрнсу Глюку. Я живу в доме пастора столько, сколько себя помню. Стать для меня отцом пастор никогда не пытался, он не подпускал к себе близко сирот. Мы тоже не пытались с ним сблизиться.

Глюк часто поднимал на меня руку в детстве за непослушание: я была безобразным ребёнком.

В целом, как человек Глюк хорош и очень умен. Помимо родного латышского языка, он говорит ещё на русском. Это пошло на пользу и мне. Воспитываясь в доме, где смешаны два языка, я научилась говорить на обоих. Правда, писать Глюк сирот не учил. Он обучал грамоте только детей обеспеченных господ, которые имели возможность платить ему за услугу.

Жена пастора подкидышей совсем не любила. Мы пригождались ей только в качестве прислуги. Своих детей она не заставляла трудиться, а нам приходилось работать по дому сполна.

Сирот в этом доме всегда было много. Каждый год к пастору приводили очередных, оставшихся без родителей, детей. Среди них были и очень маленькие, такие, как я, когда впервые здесь оказалась, и взрослые юноши и девушки.

Я не могу считать Глюков чужими людьми, волей-неволей я к ним привыкла, прожив в их доме семнадцать лет. Здесь меня многому научили. Сомневаюсь, что мои родители смогли бы дать мне столько же, они были крайне бедны. Не могу сказать, что скучаю по ним, ведь я их даже не знала. Так странно не любить никого. Но мне не к кому испытывать подобное чувство, не знаю даже, смогу ли когда-нибудь ощутить его. Говорят, любовь окрыляет, придает жизни смысл. Я слышала это от девушек-сирот, которых уже выдали замуж. Возможно, и я смогу полюбить своего жениха.

Я виделась со своим женихом всего три раза. Его зовут Иоганн Крузе. Он швед, но уже давно перебрался в Мариенбург.

Свадебное гуляние скоро начнётся. На мне тонкое белое платье, верх из нежного хлопка, а низ из грубого льна. Оно не мое. Мне его одолжила жена пастора. Она сама в нем выходила замуж когда-то очень давно. До меня его надевали ещё две девушки, жившие с нами. Оно достаточно простое, лишь на линии груди есть тонкая атласная лента.

Меня всё не покидает ощущение, что совершаю большую ошибку, выходя замуж. Мое сердце как будто кричит мне: «Остановись, ты будешь несчастна с этим человеком!», но что я могу? Разве кого-то в доме интересует мое мнение. И дело тут даже не в том, что я не могу отказаться от брака, а в том, что, отказавшись, я не смогу без зазрения совести смотреть в глаза пастора, которому я изрядно надоела, к тому же он приложил немало сил на то, чтобы найти мне мужа. Я самая старшая из его воспитанниц. Все остальные сами легко находили себе женихов, едва им исполнялось четырнадцать, и тут же бежали под венец. Мне же пошел восемнадцатый год, а своим суженым даже представить некого. Пастор Глюк, конечно, выказывал недовольство этим обстоятельством, однако, ничего не предпринимал. Скорее всего, я так и прожила бы в его доме всю жизнь, будучи не сватанной, если бы несколько дней назад мой жених Иоганн не обратился к нему с просьбой отдать ему в жены одну из воспитанниц. Пастор, разумеется, тут же посоветовал мою кандидатуру, тем самым убив сразу трех зайцев: избавился от меня, нашел мне мужа и выполнил просьбу Иоганна.

Вчера весь день мы готовили угощения для гостей. Их будет не много: всего несколько соседей и родственники Иоганна. Стол получился небольшой. По такому случаю пастор умертвил целого поросёнка, и теперь подрумяненная тушка животного гордо лежала в самом центре праздничного стола с запеченным яблоком во рту.

Мои размышления о своей несчастной судьбе прервал стук в дверь. Это был Глюк.

- Марта, всё уже готово, твой жених ждёт тебя, - сказал он.

В ответ я лишь выдавила из себя искусственную улыбку. Пастор подошёл ко мне и поправил прядь волос, выступившую из-под фаты.

- Дорогая, ты же сама понимаешь, что другого шанса может и не быть. Ты не так молода, чтобы выбирать. Будь ты на пару лет младше, я бы, конечно, дал тебе возможность решить самой.

- Знаю. Я ведь не жалуюсь, - выдавила я.

- Не сердись на меня, девочка. Я тебе добра желаю. Иоганн хороший человек. Я его давно знаю. Он часто посещает нашу кирху14. Это говорит о многом. Религиозный человек не может быть плохим. Сам господь защищает его от злого умысла.

- Я доверяю вашему выбору. Если Вы считаете его достойным мужем, я повинуюсь.

- Вот и правильно. Сейчас не время для капризов. Такое сложное время. Русские наступают. Не знаешь даже, что будет завтра. Будущее нашего города под сомнением. Поэтому тебе нужна защита. Ты же видишь, вас слишком много. Я не в состоянии защитить всех от врагов. Теперь твой муж возьмет на себя обязанность нести за тебя ответственность.