Экспромт в настоящем времени

Цыганский табор

— Пусть она поспит, — шепчет Яков. Он избегает смотреть на бледную Александру; отворачивается, роется в ящичках, хмыкает, оправляет мундир — не знает, куда деть руки, куда деть глаза.

— Да что вы так? — вопросительно бормочет Ася, чувствуя себя как девица на выданье: сплошное смущение со всех сторон. Сзади мнётся Яков, робеет, как у невестиного порога, спереди — юная бабушка на постели: и смотреть страшно, и взгляд не оторвать. Лицо молодое, с ниточками морщин, от румянца ни следа. Волосы густыми серебряными волнами вокруг лица. Ресницы тёмные-тёмные, спичку удержат, длинные тени на щеках… Бабка как заколдованная царевна: ни жива, ни мертва, ни стара, ни молода. Ася с усилием отворачивается, идёт, как сквозь воду, к Якову, тихо соглашаясь:

— Пусть поспит…

— А у нас есть о чём поговорить, Ася, — по-прежнему шёпотом роняет граф. Осторожно, как фарфоровую куколку, берёт её под локоть, выводит из комнаты в клочья тумана. А там встряхивается, как виноватый мальчишка, выпаливает: — Аля всеми силами стремилась к живым прорваться, говорила: уж если туда попаду, ни за что обратно! Но, видимо, чуяла что-то такое… верила… гадала. Было у меня на случай её возвращение особое распоряжение…

— Что? Что?

— Идёмте… покажу…

Граф ступает неуверенно, вздыхает по-стариковски, на Асю глядит украдкой. Закрывает дверь в будуар, отсекая от них рассеянный свет с балкона. В молочном туманном блеске Ася больше угадывает, чем видит на его щеках лихорадочный румянец.

— Говорите сразу, Яков Велимович, не мучайтесь. Что уж я такого могу узнать ещё? Меня уж, кажется, ничем не удивишь… Говорите сразу.

— Не мог сразу, Ася, —  закусывает губу граф. — Вернее, могу, да лучше вы своими глазами увидите, милая.

Ася привычно вцепляется в его предплечье («У Якова тут поди уж синяки от моих пальцев…») и следом за ним ныряет в тоннель безвременья.

***

Пахнет костром. Вокруг опять туман — не белый, как вата, а дымный, серый, будто подёрнутый пеплом. Разносятся звуки; далеко, близко ли — не поймёшь. Лошадиное ржание… Поездной гудок. Хруст валежника под ногами. Птичьи голоса.

Впереди из тумана блещет оранжевый огонёк. Ася подаётся вперёд, отлепляется от Якова, видит ковёр из углей: ровный, дробный, переливчатый. По нему гуляет тихое пламя: жёлтые, с прозеленью языки облизывают чёрные угли. Лижут, уходят, оставляют тлеть. Словно странная радуга метается в тумане, низко-низко над землёй.

Яков суетливо идёт вперёд. Из тумана выплывают колёса и жердины, пёстрые циновки, дуги, оглобли. Ася видит на одной из палок алую ленту и хочет сорвать.

— Не трогай, — властно велит Яков. — Не трожь тут ничего. Ни к чему лишние следы.

Она отдёргивает руку. То ли от слов графа, то ли от густого тумана и осколков чужой жизни ей не по себе. Тропа сужается, идти рядом больше нельзя — колеи по обочинам полны зловонной густой жижи, в которой плавают опилки и светлые лепестки. Ася старается не идти след в след за графом; дышит часто и неглубоко: плотный запах забивает ноздри, кружится голова.

— Уже скоро, — не оборачиваясь, бросает граф. Она бы подивилась появившейся в нём твёрдости, но не до того: накатывает дурнота.

— Это потому, что слишком много по прошлому гуляете, с призраками знаетесь. А дух у вас крепкий, рвётся к жизни. Тошно вам тут, Ася.

Ася зажимает нос и едва не падает, поскальзываясь на ледяной лужице. Граф хватает её за плечо и резко выталкивает вперёд. Туман вдруг кончается, Асю окутывает соломенное тепло, сладкий аромат сушёных яблок.

Дрожит свечка. Перед ней сидит цыганка.

— Здравствуй, Зора, — прокашливается, кланяясь, граф. — Вот и мы.

— Пришли, значит, всё-таки, — бесстрастно говорит хозяйка тепла.

— Пришли…

— Пришли — а вы уходите, граф.

Граф мнётся.

— Ася? Не забоишься?

— Идите, — шелестит Ася.

Свеча разгорается, из тьмы выплывают мандалы и кружева, вышивки, сухие травы, разномастные чашки выстраиваются в ряд. Зора мягко ведёт плечами, снимая шаль.

— Садись.

Ася оглядывается: куда? Цыганка указывает на низкую скамеечку с вытертой подушкой. Ася усаживается, и её облепляет цветочный запах: пол кибитки усеян глиняными горшками («И как это мы с Яковом Велимовичем ни на что не наступили?..»). Пахнет алоэ, герберами, горицветом, маками и гортензией, пионами и петуньей. Запахи мешаются в причудливый аромат, удушливый и тёплый. Ася протягивает руку, гладит листья.

«Так вот откуда лепестки в канавах…»

Цыганка, подобрав юбки, садится напротив. Ася разглядывает узор на чёрной ткани: ягоды малины, маки, клетки и пояс-монисто. В ушах у Зоры серьги-кольца, и смоляные блестящие волосы вьются из кольца в кольцо.