Экзос

Пролог

Звук звонкой пощёчины эхом разнёсся по цветущему саду, залитому летним солнцем. Хрупкий ребёнок не устоял на ногах и повалился на землю. От уголка рта к подбородку устремилась тоненькая струйка крови. Насыщено изумрудные глаза осуждающе сверкнули из-под нахмуренных бровей.

– Не смотри на меня так! – вскричала женщина и спрятала за своей спиной мальчика, в недоумении следившего за происходящим. – Не смей приближаться к моему сыну!

– Люфемия?! – к ним спешил коренастый мужчина. Он был встревожен и сбит с толку. В недоумении посмотрев на женщину, он перевёл взгляд на маленького хрупкого мальчика, лежавшего посреди садовой дорожки, уложенной брусчаткой. – Что ты делаешь, Люфемия? – мужчина наклонился над ребёнком и помог ему подняться.

Мальчик был худощав и бледен, искривлённая спина заставляла его сутулиться, будто преклоняясь перед каждым. Взгляд изумрудных глаз угас, невинное личико исказила гримаса боли.

– Этот выродок, – вскричала Люфемия, брызжа слюной, – снова приблизился к нашему Лаурелиусу. Я просила тебя избавиться от него, но ты вбил себе в голову, что этот уродец наш покойный сын! Фабиэль, я повторяю, он опасен! Это не может быть Диалеем! Это убило нашего Диалея!..

– Люфемия, дорогая, – нежно проговорил мужчина, вставая между мальчиком и женщиной, в то время как другой ребёнок постарше растерянно переводил взгляд с матери на отца, а потом на зеленоглазого мальчика. – Ты переутомилась. Тебе нужно отдохнуть, любовь моя.

– Нет! Ты не слышишь меня! – продолжала кричать женщина и её серые глаза помутнели, и, казалось, вот-вот выпадут из орбит. – Этот паршивец должен убраться с глаз моих! И никогда больше не приближаться к нашему сыну! Тебе было мало Диалея?! Теперь ты рискуешь и Лаурелиусом?! – продолжала фанатично кричать женщина.

– Люфемия, дорогая, что же ты такое говоришь? –  в бессилии мужчина взял её за плечи и внимательно всмотрелся в тёмно-серые глаза. Взгляд женщины был рассеян, зрачки расширены, а дыхание учащено.

– Фабиэль, – взмолилась она, обезумившим взглядом уставившись на мужа, – он убил нашего мальчика. Он убил Диалея! Ты должен избавиться от него, иначе он доберётся и до Лаурелиуса.

Жестом мужчина подозвал к себе служанку.

– Тебе нужно отдохнуть, дорогая, – с нежностью и заботой в голосе, произнёс мужчина и передал её пожилой женщине.

Люфемия ещё долго кричала о том, что нужно поскорее избавиться от уродца, ублюдка и дьявольского отродья, который хочет убить их второго сына. Женщина с силой сжимала руку старшего сына, так что мальчик плакал от боли и страха, но она этого не замечала, в то время как пожилая служанка вела её к стенам огромного особняка.

Между тем Фабиэль с болью в груди повернулся к зеленоглазому мальчику и, опустившись перед ним на одно колено, виновато заглянул в его наполненное обидой, болью и скорбью лицо.

– Не держи зла на свою мать, – тихо и с нежностью произнёс он, – она не здорова. Скоро всё наладится. Поверь, она очень тебя любит, Диалей.

Мальчик опустил голову и согласно кивнул. Но потом его словно молнией поразило. Резко развернувшись, ребёнок устремил взгляд далеко за пределы сада, там, где за кованой оградой, в полумраке приближающихся сумерек, среди деревьев густого леса, окружавшего старинный особняк, блеснули два кроваво-красных глаза.

Пробуждение было столь же внезапным, как и сновидение, настигшее Диалея.

В кабинете царила тьма и тишина. Время от времени в распахнутое окно заглядывал луч прожектора, неспешно освещавшего территорию снаружи, а затем всё снова погружалось во мрак.

От долгого сна в неудобной позе спина затекла и теперь причиняла дискомфорт, к которому, впрочем, Диалей успел привыкнуть.

С трудом выпрямившись, молодой человек поднялся из-за стола и, опираясь на трость с серебряным наконечником в виде соколиной головы, с отбитым клювом, принялся ходить по просторному кабинету. Спину ломило так, что каждый шаг отдавался дикой болью в поясницу, которую затем рикошетило в левое колено, вынуждая хромать.

Диалей прошёл несколько кругов вокруг стола и остановился в центре кабинета. Его по-прежнему била мелкая дрожь, а перед глазами стоял образ, который видел всякий раз, стоило ему только погрузиться в сон, прекрасная девушка, на его руках смотрела на него сквозь безжизненное стекло изумрудных глаз.

Взяв себя в руки и отерев пот со лба, молодой человек стукнул тростью об пол, желая прогнать ведение.

Светлые волосы, которые он обычно собирал в небрежный хвост на затылке, растрепались, обрамляя бледное худощавое, совсем ещё молодое лицо, с чуть длинным, острым, как у птицы, носом. Это не являлось его стилем, это была откровенная небрежность. Всё в его образе было следствием его небрежности: не свежая рубашка, приобретшая сероватый оттенок, с закатанными по локоть рукавами; помятые брюки и жилетка, с парой ручек в грудном кармане. И только сбитые носки туфлей оправдывал его недуг.

Когда в очередной раз луч прожектора заглянул в распахнутое окно, мужчина зажмурился от яркого света, потом тяжело вздохнул и бросил косой взгляд на улицу.

За окном кроме лучей, не было других источников света. Только вдалеке едва улавливалась призрачная полоса огней ночного города. Огромный особняк располагался в нескольких километрах от него и скрывался в лесной глуши. В ночное время здесь было очень тихо, и любой посторонний звук разносился в округе подобно грому.