Ель Марии

Я, знаете ли, давно уж перерос все эти детские штучки и не прыгаю от радости при виде разнаряженной рождественской ели. Да и то сказать — елки тоже бывают разные, не все они склонны дарить счастье детишкам. Что я имею в виду? Вот именно об этом я сейчас и расскажу.

Я учился в деревенской школе. Каждый год на Рождество у нас обыкновенно посреди школьного холла ставили такую вот красавицу. Что ж, в наших лесных краях этого добра навалом, уж чего-чего, а елей хватает. О, это всегда было незабываемо — помню, как отправлялись за рождественским деревом, как везли его на санях. Настоящий праздник для нас, детворы. Да только в том году, о котором я веду речь, с елью вышло не все ладно.

Нет, она не была ни однобокой, ни низкорослой. Как и все прошлые ели, была она высокой и статной, а мохнатые лапы, лишь только ее установили, мигом расправились, словно бы ожив. А уж какой шел от нее славный смолистый дух! Но Отто, мой дружок, едва ее увидел, побледнел, как мел. Мы с ним как раз забежали глянуть на дерево, покуда на нем еще нет игрушек.

— Ты чего это? — спросил я его. — Привидение увидал?

— Ты знаешь, что это за елка? — прошептал Отто.

Я сначала не понял, что он хочет этим сказать.

— Это Ель Марии, — не унимался он. — Разве не узнаешь?

— Да нет, не могли они… — усомнился я.

Вы, верно, хотите знать, что это за Мария такая. И я вам расскажу.

Мария Мюллер жила в нашей деревеньке два века тому назад и слыла ведьмой промеж односельчан. А чтоб вы не сказали — «да этот деревенщина рассказывает нам какую-то чушь», я вам посоветую глянуть в наши приходские книги и убедиться в том, что такая женщина и вправду существовала. Ежели верить этим записям, прожила она чуть больше сорока лет. Правда, там не сказано, как она померла. Зато об этом рассказывают во всех подробностях наши местные тетушки. Будто бы она враз слегла от непонятной болезни, а как пришел ее час, так разразилась страшная буря, в которой слышались какие-то жуткие голоса — словно дикие звери вопили в муке и ярости. Три дня не могла она отойти, и все три дня бушевала буря. Так было, пока не привели к Марии ее племянницу, сиротку Минни (своих-то детей у Марии не было). Вот тогда, пошептавшись о чем-то с девочкой, Мария Мюллер покинула сей мир. А от Минни тут же начали шарахаться соседи, ибо все знали, что тетка «передала» ей свой дар. Так и пришлось Минни убраться из родной деревни. Что с ней сталось, никто не знает. Но вернемся к ели.

Ель Марии росла прямо у ограды церкви. Рассказывали, что выросла она на могиле той самой фрау Мюллер, непонятно от чего погибшей ведьмы. Мы, мальчишки, стращали друг друга россказнями о том, что в это дерево воплотилась ее душа. Это все, конечно, глупые суеверия, но жители деревни часто повязывали ленточки на лапы Ели Марии, словно бы откупаясь от чего-то. И не только ребятня, но и взрослые. Потому я и не поверил поначалу в то, что это дерево могли срубить. Люди относились к нему, как к чему-то священному… или опасному.

— Не могли, говоришь? — спросил Отто. И указал на одну из верхних веток — там еще оставалась ленточка, потерявшая цвет от непогоды.

Теперь я узнал и странный узор на стволе. Вам, наверное, сейчас смешно, а мы тогда считали, что это лицо Марии Мюллер и все пытались его разглядеть, угадать… да, сомнений не было, они срубили Ель Марии.

Мы с Отто решили, что зря они так поступили, и что теперь нужно ждать беды.

Буквально на другой же день начались всякие странные события. Посудите сами.

Когда ель украшали, один человек упал с лестницы и сломал руку.

Нашей учительнице, которая долго возилась, раскладывая по веткам мишуру, вдруг стало плохо и она потеряла сознание.

Но самое странное случилось на следующее утро. Ель, которую нарядили с вечера, ночью взяла и упала. Это произошло безо всяких причин, ведь она была хорошо закреплена. Я был там, в холле, когда ель снова поставили, и я услыхал человеческий стон. Уверен, слышал его не только я, судя по тому, что взрослые вдруг замолчали.

Но вот наступил сочельник. Все мы, школьники, пришли на праздник. Один мальчик привел своего младшего братишку. Этот малыш был чем-то напуган и упорно отказывался подойти к «красивой елочке». Когда мы принялись его расспрашивать, что случилось, он сказал:

— Она смотрит! — и указал на ель.

Я взглянул — теперь узор на коре был вполне четким. Да, клянусь, там было женское лицо, особенно выделялись «глаза». Хотите — верьте, хотите — нет, но я почувствовал на себе их взгляд, они, черт возьми, гипнотизировали. Они говорили: «подойди поближе!», а страх приказывал бежать без оглядки.

Видали ли то же самое и остальные? Не знаю. Праздник шел своим чередом, хотя нам с Отто, как я уже сказал, было сильно не по себе из-за этого проступившего на коре лица. Но только ближе к концу случилось несчастье с тем самым малышом, который первым углядел глаза Марии на еловом стволе.

Собственно, что там произошло, никто и не понял. Мальчишка перестал канючить, и все его оставили в покое, даже старший брат — он отошел к ребятам, с которыми учился, и они весело болтами. Потом вспоминали, что ребенок долго и неподвижно стоял перед елью и смотрел на нее, не мигая. А потом вдруг свалился, словно куль. Его принялись тормошить, но он и не думал приходить в себя. Малыша отнесли домой и позвали к нему доктора. Само собой, веселье было изрядно подпорчено.

Несколько дней тот малыш лежал без памяти, его мучил сильный жар. Доктор сказал родителям, что не может больше ничем помочь, остается, мол, лишь ждать и надеяться на лучшее. Но когда праздники прошли и ель пустили на растопку, мальчик неожиданно для всех очнулся, жара и прочего — как ни бывало.

Мы с Отто после это долго гадали — что же сталось с душой Марии Мюллер? Ведь ежели она и вправду нашла пристанище в той ели, получается, что пришлось ей отныне скитаться, как неприкаянной? Конечно, трудно сказать, что с ней на самом деле случилось Но вот вам еще одна интересная штука. Дядя мой весной того же года фотографировал церковь со стороны кладбищенской ограды. Но, когда дядя проявил пленку, церкви он не увидел. Угадайте-ка, что за предмет заслонял ее? Да, да, на пленке была ель Марии! Росла себе на том же самом месте, словно никто ее и не рубил…