Элегия.

Элегия.

    Россия спит.

И я в дремоте сладкой в любимое отчизною безделье погружен по самые по уши:

брожу, как дикий хмель, за тень аллей цепляясь,

по мягким, в пене тополиной, тротуарам, усыпанным ракушками цветов,

дрожащим от прикосновения ног и лопнувшим уже от вожделения,

и жарких до безумия истомы, едва терпимой.

Вдыхаю безмятежные напевы птиц и пью шиповника цветущего прохладу,

дразнящую к любви,

и слушаю, как плещется у камня с волшебною травой, как борода царя морского,

задав Вселенной ритм и меру,

время.

…

И оглянувшись на людей,

что четверть века морочат головы наивному народу, как сказочные жулики швецы,

спецы по новым платьям,

желаю одного:

не видеть их, не слышать, забыть, как срам внезапный - так нестерпимо жжет лицо позора краска,

навсегда.

Забыть этот кошмар.

Бездарной пошлости убогость бездарных гномов,

загадивших собой, как чирьями, духовное, науку и ремесла, суды, законы — все!

Бесовским визгом оглушая и травя, и вытравив почти до пустоты,

здоровый дух несчастного народа.

Забыть.

И возвратиться к старой простоте отцов и матерей святых,

учивших жить, и живших без лукавства,

уметь прощать, и ближнего любить.

А проще говоря, в семью вернуться, ведь человечество — семья,

и все мы — ближние друг другу.

..

А что же нынче?

Остался хоть один живой, который ближний нам?

Которого мы любим?

Быть может, мать?

Куда уж ближе!

Себя, хотя бы, странно не любить.

Себя, и не предметный мир, не образ-тень, который отражают, кривляясь, зеркала витрин, не внешнее,  а душу -

ту честь с достоинством дарованную Богом,

не терпящую возложение грязных ног на скатерть совести.

Ту искорку.

То человеческое.

Нет. Мы любим ни себя, ни мать, ни мужа, ни жену - нас ближние теснят и раздражают, мы любим  дальнего. Который где-то там.

Картинку комиксов. Бумажного героя.

Все изолгались, все порочны.

Все лжем, как дышим.

…

Тот лжет себе и всем, что он талант,

та лжет, и нагло лжет! она - красива,

вот этот лжет, что трудится не покладая рук, а тот, что учит нас чему-то, а другой, что мыслит,

и что-то там додумал, накропал.

Лгут все -

с утра до ночи, и во сне сны лживые нам снятся.

Патлатый денег ради лжет о боге,

плешивый просто лжет, чтоб пустоту прикрыть.

Мы все участники кошмарного спектакля — совместного существования.

И ложь, проникнув в поры организма истории сегодняшней и растворяясь в крови у общества,

поганой сутью стала

живущих посреди помойки

токсичной экономики услуг.

Услуга — смокинг для обмана.

 «Чем мне ты выгоден?» - вот нынешнее кредо и слоган дня.

Какая там семья?! Какие серенады?!  Какое братство?! Любви он захотел.

Глагол «Хочу» - вот современность.

Любить и стыдно и смешно.

Все отношения без касаний, через чек.

    И вот жена, пока любимый спит, с утра, едва от сна очнувшись, и не остыв еще от нежности к нему, донос в прокуратуру настрочила — ей ночью торкнуло, глаза открылись! -

сон с четверга на пятницу, он вещий! -  ведь муж, подлец, надумал долю бизнеса  перевести на сучку, с которой изменяет не таясь!

Во сне все это виделось так явно!

«А я-то думала! А он таким казался!»

Муж, вызов получив, в ответ

свой пасквиль сочиняет — где сухо, с нотою коряво-протокольной, описывает воровство и облик безобразный, такой, что о морали правового государства и стыдно вспоминать, гражданки, и, высунув язык, фамилию выводит - свою, заметьте!

И супруги, пот не обмыв постельный и поцелуи едва разъединив, грызутся у судьи.

И делят капиталец.

Чтоб при разводе «интересы соблюсти»!

А этот мальчик, рано поседевший,

коммерции почетный резидент,

смекалистый добытчик дивидендов,

адепт гешефта от валютных процедур,

вот он ее торжественно приводит в дом, чтобы попробовать — получится ли вместе? -

по счету «надцатую»,

и джентельменски ключи передает,

она же, в свой черед, попробовав уже двунадесятого, и все не получалось - одни козлы кругом! -

придирчиво оглядывает спальню и туалет, и кухню мельком,

прикидывая, «клево ли тусить здесь или не».

Они почти семья.

Да нет же, они и есть семья, другие — Дон Кихотство.

А эта парочка, проживши тридцать лет, и воспитав балбесов двух, -  распалась, а потому, что надоели.

Всем окружающим, а главное, друг другу.

Поверишь ли,

не совпадают интересы.

Ну просто ничего нет общего.

Она в заботах вся — ему не интересно!

Он весь в делах — не интересно ей!

Расстались бы давно, да поджидали, чтоб детки подросли.

Воспитывали их.

По-нашему, по-русски.

Истошным криком, запрещением всего, задаривая гнет казарменный китайскою пластмассой.

…

Где нет семьи, нет человека, нет и Бога,

нет дружбы, нет влюбленности, идей,

нет сказок, нет открытий гениальных, нет ничего духовного,

а есть

блестящий магазин вещей,

нетерпеливо ожидающих хозяев.

…

От этого уже тошнит… как от гнилья.

Нет сил терпеть — вперед, на баррикады,

а терпишь, значит, задница привыкла.

…

Когда мы шли свергать царей, мы кровью красили знамена,

и кровь печатала слова:

«Свобода, равенство и братство».

Но в каждом веке силы зла, в конечном счете, побеждают,

и погрузив всю жизнь во тьму, надменный лозунг выставляют:

«Жестокость, разделение, рабство».

И этот горький ход событий Судьбой придуман для того,