Елена Прекрасная

Продолжение банкета. Кому по усам текло, а кому даже в рот не попало

Спускать подобное обращение с собой я не собиралась. И немедля принялась рьяно отстаивать идеалы феминизма. Князь почти не спорил, только внимательно слушал и смотрел на меня – смотрел таким глубоким, проникновенным, почти гипнотическим взглядом, что я смутилась. Запнувшись на полуслове, я умолкла… и утонула в этих карих очах, таких тёплых сейчас, почти медовых. Густые чёрные ресницы набрасывали таинственную тень. Я залюбовалась. «Какие они прямые и длинные - как стрелы.» - завороженно подумала я.

Отвести глаза оказалось неожиданно трудно. Я потупилась, но не сразу смогла вернуть самообладание. Сердце стучало, а на душе было так томительно, щемяще-нежно… Все мысли испарились. «Рядом с ним я перестаю соображать» - нерадостно констатировала я. Собравшись с духом, я продолжила свою речь, но на князя избегала смотреть. Какой феминизм, если всё, чего хочется при взгляде на этого мужчину – это вскричать: «Обними меня и не отпускай»?

Впрочем, вскоре боевой настрой сделал своё дело: ко мне вернулся прежний пыл. Он мне был ох, как нужен: как убедишь собеседника, если сама не веришь в то, что говоришь? Пока я горячо обвиняла своего спутника в мачизме – не глядя на него, к столам, ломящимся от разнообразных блюд, закусок и напитков, потянулись остальные дружинники. Кое-кто тянул руки к яствам, не дожидаясь пока рассядутся няньки-мамки.

- Какой отменный аппетит нагуливает спасение прекрасных дам! - сыронизировала я.

Князь усмотрел в моих словах поощрение и решил поиграть в галантного кавалера: поднёс к губам ручку, намереваясь поцеловать. Но я собственность вырвала и вернула на место: туда, где ей полагалось быть: на коленях. Пока мамки не рассядутся, нечего даже думать начинать есть – а то потом проходу не дадут со своими упрёками. В моих ушах так явственно раздалось знакомое: «Не почитаешь ты старших, Еленушка!..», что я покрепче сжала пальцы в кулаки, дабы ненароком не поддаться искушению и не ухватить стоящего передо мной цыплёнка, который бессовестно дразнил моё обоняние.

Впрочем, пространные и нудные нотации от «старших» я бы как-нибудь стерпела, а вот наши и без того разлаженные отношения не следовало портить ещё больше. Движимая этими соображениями, я отвернулась в сторону, чтобы не видеть съестного изобилия, вызывавшего нешуточный слюноотток. Мой сосед решил, что я обиделась на него - за дерзость. Наклонившись к моему уху, он стал распинаться, что и в мыслях не имел меня оскорбить, но я дёрнула плечиком – и он отстал.

А я волком смотрела на совершенно никуда не торопящихся нянек, чуть не воя от голода. Они и не думали рассаживаться: слонялись по залу, болтая между собой и кидая красноречивые взгляды на бравых итальянцев. «Зачем им торопиться? – раздражённо думала я. – Что они на том столе не видели? Марфушка им любое блюдо по первому требованию изготовит – хоть каждый день пируй! Кстати, как они умудрились наготовить за утро столько всего?» Я изучающе оглядела оглядывая ломящиеся от тяжести столы и озадаченно нахмурилась, убеждаясь, что…

- Нас ждали?

- Да, - подтвердил князь, подумавший, что я у него спрашиваю.

- Они были уверены, что вы меня найдёте и притащите сюда, - сузила я глаза, гневно взирая на мачо.

Князь самоуверенно смотрел на меня; сколько я ни вглядывалась в эти карие глаза, не заметила ни проблеска раскаяния.

- И теперь довольны! – обвиняюще констатировала я.

- Вполне, - не стал отнекиваться мужчина. – Здесь вы в безопасности.

Я кинула на него издевательский взгляд и отвернулась. Не о чем нам с ним разговаривать, с иродом окаянным! Если б не он… Тут я увидела, что мамки, наконец, добрались до стола. Мысли отшибло напрочь, остался только основной инстинкт. «Еда!» - торжествующе пробурчал желудок. Схватив цыплёнка, я решительно отодрала у него ногу и с наслаждением впилась в неё зубами. И выдохнула, когда комочек пищи спустился в алчущий желудок:

- Блаженство!

Прикрыв глаза, я поедала мясо, покачиваясь от невыразимого удовольствия. Цыплёнок во рту – вот оно, счастье. И только когда ножка была полностью обглодана, а голод немного притупился, я открыла глаза и огляделась вокруг. Всем ли так же хорошо, как и мне? И наткнулась на взгляд князя. Он не ел, а, сложив руки на груди, смотрел на меня. Очень задумчиво смотрел. И это сразу вывело меня из душевного равновесия.

Я поёжилась, осознав, что представляю плачевное зрелище. Разодратые джинсы, грязные кроссовки, майка, претерпевшая все тяготы ежедневной носки… Сама – растрёпанная, голодная, ест, как дикарка, чуть ли не урча от удовольствия. «Жуть» - внутренне содрогнулась я. «И пусть!» - тут же взыграло упрямство. «Кому не нравится, пусть не смотрит!»

На нервной почве я вновь схватилась за цыплёнка. Но от расстройства слишком торопилась: он выскользнул из жирных пальцев и запрыгал по столу. Я потянулась за ним – и задела кубок с вином. Красная жидкость мгновенно залила богато расшитую скатерть и мамки немедленно вытянули шеи в мою сторону. А я втянула свою шею в плечи: за скатерть получу дополнительный нагоняй. «Нет, а зачем стелить такие дорогие и белые скатерти?! - возмутилась я про себя. – Не я, так пьяные мужики их всё равно бы залили. Но им можно, а мне – нельзя!»

Обидевшись на весь свет, я схватила беглеца за крыло и шмякнула его на тарелку. Есть уже не хотелось. Хотелось плакать - от стыда и по загубленной жизни. Сглотнув ком в горле, я разодрала цыплёнка на части, с удовлетворением слыша хруст костей и представляя на его месте князя венецианского. И потом набросилась на него – на цыплёнка – как цепной пёс, которого три дня не кормили. Откусывая огромные куски, я нарочно чавкала погромче, чтоб некоторым было понеприятней и они пожалели, что сидят рядом. «Я ему покажу!» - ярким пламенем горел во мне праведный гнев.