Эльфы каменного города

Эльфы каменного города

«Он пришел ко мне незваным, непрошеным, нежданным, и я встретил его, как подобает встречать противника – холодным ветром, дождем и разбитыми дорогами. Но неприятности и невзгоды не остановили его, а моя хмурая суровость не отпугнула, и тогда я решил, что он пришел, чтобы остаться, даже если сам он еще этого не понимает.

Но смогу ли я принять его, пришедшего с болью и злобой в сердце, принесшего горечь и тоску части моей живой души? У меня никогда не было такого, и даже если я приму его, если сделаю своей частью, после него таких не будет еще очень долго, а ведь их век так короток. Моя душа меняется, обновляется, а тогда, еще реже, когда в этом есть нужда, становится моими глазами, губами, руками и ногами. Я почти бессмертен, но так мало существ, живущих во мне, слышат мой голос.

Город равновесия»

– Когда я смотрю по сторонам, я забываю обо всем. Я просто смотрю и впитываю увиденное. Мне нравится смотреть и видеть.

«Она пришла ко мне не в первый раз, но именно сейчас – с открытым сердцем и готовностью познавать. Я не мог оставить ее себе навсегда, мне не дано такой силы, но даже вне моих рук она останется моей, помеченная моим пульсом, моим дыханием, слышащая меня, но не спешащая на зов, не понимающая его.

Когда же необходимость моя в ее возвращении стала почти нестерпимой, я отправил за ней часть своей души, странную, почти бесполезную. Я мало знаю о времени, но сейчас я начинаю постигать его движение. Постигать неотвратимость. Еще немного – и я начну постигать обреченность.

Город света»

– Покажи мне то, что посчитаешь нужным. Я хочу почувствовать этот город. Для этого мне нужно просто быть здесь… С ним один на один.

Буря началась внезапно. Еще минуту назад легкий ветерок поигрывал шарфами прохожих и нежно ласкал опушки и шапки из всевозможных мехов – как искусственных, так и, поистине, несчастных жертв зимней моды, а сейчас его суровый брат Борей отчаянно взвыл и ринулся в бой, снося с пути любые преграды на своем пути, или бессильно завывая, если встречал преграду, имевшую дерзость успешно противостоять его усилиям.

Люди испуганно вскрикивали, когда сильный ветер толкал их в спину и грудь, отворачивали лица от царапающей кожу твердой снежной крупы, поворачивались спиной, когда особенно резкие порывы ветра бросали в них горсти жалящего льда, но продолжали упорно идти по своим делам, выгнавшим бедняг из теплых домов в ненастье. Хотя нет... Еще полчаса назад погода была вполне сносной, а вот теперь буря расходилась не на шутку.

Она трепала деревья и одежду людей, завывала тоскливо и жутко, по-разному в разных местах: иногда ее вой был похож на гудки в телефонной трубке, когда на том конце связь уже прервалась, или на вой голодного хищника, тоскливыми глазами провожающего живого, недостижимого зверя, слишком быстрого или слишком сильного, чтобы стать поверженной добычей и едой, или на сказанные кем-то когда-то жестокие слова, которые поздно уже брать назад, и люди как будто цепенели от этого воя, сжимались и старались поскорее идти туда, где их ждут, или хотя бы на время укрыться от надоедливого воя ветра, от его пронизывающего насквозь прикосновения, грубого и леденящего.

Во всей этой круговерти никто, как будто, не замечал женского силуэта, уверенно движущегося по тротуару, иногда останавливаясь и говоря что-то вполголоса, причем казалось, что ветер отвечает ей – он стихал, когда она говорила, и снова начинал свою унылую песню, когда она замолкала. Конечно, это был очень странный разговор - человека с ветром, но никто из застигнутых непогодой прохожих не остановился, чтобы подслушать столь увлекательную беседу – обстановка совсем не располагала к любопытству.

Разговорчивая женщина прошла еще несколько шагов навстречу ветру, демонстрируя при этом полное пренебрежение к стихии и гордо выпрямившись. Остановившись под фонарем, она повела головой из стороны в сторону, оглядывая творящуюся вокруг сумятицу, взглянула наверх, в темноту вечернего неба, и вдруг рассмеялась, громко, коротко и резко, словно собака пролаяла. Ее смех был таким же резким, холодным и внезапным, как пришедшее ненастье. Спокойные, счастливые люди так не смеются.

Да, женщина вела себя странно, но никому не было до нее дела. Никому, кроме, может быть, двух мужчин, глядящих на нее из полутемной подворотни, мимо которой она прошла, не останавливаясь, не обратив на них никакого внимания. Они долго смотрели ей вслед, находя, должно быть, интересным объектом для наблюдения. Наконец, один из мужчин сказал вполголоса, как будто кто-то здесь мог его услышать, хоть вой ветра и перекричать было мудрено:

– Что теперь будет? Останови ее, а то она все здесь разнесет!

Вторая фигура как-то странно дернулась, и ответила, тоже негромко, как и его собеседник, даже не пытаясь перекричать ветер:

– Зачем? Она имеет на это право.

Женщина же шла дальше, очень мало внимания обращая на ненастье, ведь то, что творилось в ее душе, было полным повторением картины вокруг. Если уж буря, то буря везде. Она медленно брела по улице, и губы ее шептали одно только слово, зато со всей немалой страстью, присущей ее натуре:

– Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Он запрокинул голову вверх, с прищуром глядя на солнце, затем весело и решительно кивнул сам себе, отчего золото его волос разметалось по плечам. Это был изящный юноша, почти мальчик, с огромными серо-голубыми глазами, изменчивыми, как море во все времена года, и обаятельной улыбкой. Он спускался по широкой лестнице к набережной, улыбаясь солнцу, небу, зелени и людям, встречающимся на его пути, – ничто не могло испортить лучезарного настроения ослепительного блондина.

В одной руке он нес скрипку, покрытую темно-коричневым лаком, а в другой – смычок. Даже удивительно, как ловко и быстро умудрялся юноша спускаться по щербатой, вытоптанной многими тысячами каждодневных прохожих, лестнице, одновременно глядя по сторонам, сохраняя равновесие, едва не паря. Такие существа не падают, им дано лишь порхать. В столь легкой манере он спустился по набережной к самой воде, и уселся на каменный парапет, свесив ноги вниз. Осмотрел скрипку, подтянув струну, некоторое время деловито пристраивал скрипку на плече, и, наконец, несколько минут просидев неподвижно, поднял смычок и заиграл.