Эос

Эос

На далекие путешествия мне никогда не хватало денег. Однако и там, где побывал, я встречал удивительных созданий и столкнулся с явлениями, которые трудно объяснить.

Жизнь невольно забросила меня в Очаков, город, который слепыми своими бельмами вперился в воды Днепро-Бугского лимана и пребывал в молчаливом увядании.

Я ночевал у местных жителей и слушал байки моряков, которых встречал у причала. Отсюда, с очаковского берега, на горизонте едва просматривалась полоска косы, что тонким лезвием отделяла лиман от Черного моря.

Это было жарким августом, когда я приметил дивной красоты рассвет, растекшийся по водной глади лимана в ранние часы. Его стыдливый розовый цвет манил на косу, и я немедленно решил отправиться туда, предвкушая новое приключение. При первой же возможности я купил билет на пассажирский теплоход, он и доставил меня на место, минуя небольшой остров Майский, на котором можно было высмотреть военную базу.

Сначала я не знал, где мне остановиться, но добрые люди указали мне на участок Федора Федоровича — он охотно сдавал домики путникам и любителям дикого отдыха.

Мне сразу понравился этот старик. Несмотря на почтенный возраст, он был крепок здоровьем, подтянут, и годы лишь едва сказались на его могучем здоровье. Несомненно, он был красив в молодости и по-прежнему сохранял красоту, хоть морщины и изрезали его лицо, а морской ветер иссушил кожу.

На его участке имелось четыре одноэтажных котельцовых домика. В хозяйском доме Федор Федорович жил с сыном Андреем, который приезжал к отцу из Николаева — помочь по хозяйству, да и просто в гости.

Какое-то время я не понимал, что здесь делаю. Но меня не слишком заботила неясная мне цель. Каждый день я отправлялся на море, слушал песни чаек и купался в теплой воде, наслаждаясь лучами солнца и августовской негой.

В рассветные и предзакатные часы, когда милосердное солнце не сильно жарило, я пускался в пешие прогулки по косе, надеясь, что удача приведет меня в интересное место.

Рассветы в этом краю были дивными. Нигде ранее не встречал я подобного таинственного очарования, когда светило едва выглядывало из-за горизонта, обнимавшего темную кромку величественного моря. Розовые лучи расцвечивали край пробуждающегося неба, и звезды умолкали и кутались в его складках. Рассвет гипнотизировал меня, звал, и я едва не бросался в море, чтобы по солнечной дорожке побежать к нему навстречу. Опасен был его зов. И безумием было бы откликнуться на него, но я всё же встречал его с радостным ликованием в сердце, с волнительным трепетом в душе, не в силах оторвать зачарованного взгляда.

Я заметил, что Федор Федорович почти не бывает на своем участке. Он возвращался к ужину – всегда уставший, поникший, утомленный душевными страданиями, скрытыми от меня. Мне не хотелось беспокоить его праздным любопытством. Но и его сын Андрей не открывался мне. Он отмахивался, говорил, что отец охотится на волков, которые нынче расплодились в лесу. Он знал: я догадывался, что это ложь. Что еще поразило меня, так это их плохо скрываемая нелюбовь к Кинбурнской косе, к этой земле, которую Федор Федорович почему-то не покидал.

Однажды, ближе к вечеру, я возвращался домой после купания в море, шел через степь и пребывал в сонной задумчивости. Внезапно я наткнулся на следы маленьких лапок, которые привлекли мое внимание. То были, несомненно, следы зайца, и я решил его выследить. Мое желание ничем рациональным не подкреплялось – я не собирался изловить зайца, лишь хотел повидать его, хотя и не понимал вполне, зачем мне это нужно. Следы уходили далеко от нужной мне дороги, и я пересек многочисленные холмы, изрезавшие окружающую местность, пока, наконец, не оказался в неизвестной мне части косы. Воздух к вечеру порядочно раскалился, меня мучила жажда, но я, словно одержимый, шел по следу. Лишь уткнувшись в полосу деревьев, за которыми начинался молодой лес, я очнулся от наваждения и задумался о том, куда привело меня не оправданное ничем любопытство.

Шум листвы приятно ласкал слух, дивный запах природы проникал в легкие и наполнял их сладкой истомой. Яркий калейдоскоп красок очаровал меня, и я решил прогуляться в лесу – у меня еще оставались силы и припасы, чтобы успешно вернуться домой.

По всему было видно, что лес, в котором в большинстве росли сосны, посадили люди, причем совсем недавно. Деревья стояли на равных промежутках друг от друга, создавая подобие галерей, аккуратно уходящих в перспективу. Стройность картины нарушалась лишь прихотливой поверхностью земли, то уходящей впадинами вниз, то возвышавшейся одиночными холмами. Я подумал, что неплохо было бы пройтись здесь как-нибудь утром, пока солнце не будет светить в полную силу, и подышать упоительно чистым воздухом.

Что-то еще присутствовало здесь, неуловимый дух чего-то, что я пока не мог опознать. Возможно, это чувство рождается в душе любого человека, большую часть жизни прожившего в городе, но не потерявшего душевную чувствительность или то, что я зову восприимчивостью к прекрасному. Я бродил среди зеленых галерей и не заметил, что совершенно сбился с дороги, потеряв направление, в котором пришел сюда. Воздух в лесу дурманил и расслаблял, и я утратил какое-либо чувство опасности.

Несколько раз я оборачивался, чувствуя чье-то незримое присутствие, но никого не замечал. Следы зайца давно потерялись, и я начисто позабыл о них. Я также потерял счет времени с тех пор, как оказался в лесу.

Мое внимание привлек подъем, забиравший высоко вверх, и я решил отправиться к нему, надеясь, что смогу подняться и увидеть, где нахожусь.