Эпилог

Эпилог

Он шел по Земле, по той небольшой территории, которую ему удалось сохранить после битв. Пусть по размерам она и не превышала самого маленького района Парижа, но и этого было достаточно, чтобы начать восстановление земель, погребенных во Мраке.

Им год назад уже была нагло прервана одна столетняя война, начатая по роковой случайности. Век назад судьба забросила его за миллиарды звезд на чужую планету Зордак, которая напомнила ему Землю, и он не смог бросить ее в беде. Он воевал не за мирных существ, обитающих на ней: ему просто не нравились войны. Поэтому он долго просто держал равновесие противоборствующих сил в их мире, не желая навязывать свой вариант исхода войны. Но ему пришлось решить все самому и покончить с этой войной, так как крики и стоны, призывы о помощи и мольбы о смерти начинали менять его плоть и дух. Он меняться не собирался! Его образ был синхронизирован с той единственной, которую спасая от смерти более века назад, отдал частичку себя, навсегда зафиксировав их в том обоюдно выбранном образе «почти человека». Её образ был всегда у него в голове — для любви нет расстояния — и его физические изменения, даже находясь за миллиарды световых лет, сулили распад её плоти. Законы физики были попраны им без сожаления — война окончена! Зафиксированный образ — не тронут! Пора на Землю, к Ней!

Он шел по Земле, по той небольшой территории, которую ему удалось сохранить… Более ста лет он берёг у себя в душе целый мир, целую планету, лелея мечту о возвращении на Землю и встречу с любимой. Это стало его смыслом жизни, пленяющим сладостным миром, охватившем целую галактику. Её образ — то, что держало его на плаву, вело к ней, заставляло продолжать бороться. Последние сто лет это и была его суть, а то, кем он был до встречи с ней, было давно им похоронено. По крайней мере, он так думал…

Земля не встретила его с распростертыми объятиями — Мрак упоительно пожирал его сладостный мир. Слишком долго он пробыл на Зордаке, слишком поздно вернулся, чтобы успеть спасти Её. Целый год, утопая в войне день за днем, ежесекундно видя неотвратимую гибель Земного мира, его душу жгло, словно огнем и разрывало на части. Целый год он боролся с мнимым врагом, пока не осознал, что борется лишь с привратниками смерти. Трудно было поверить в то, что у твоего врага нет ни плоти, ни духа.

Он шел по земле! Его усталый грузный шаг, припечатывая земную твердь и поднимая пыль, приносил его душе упоительное блаженство. Походя, он открыл заколоченные двери маленькой церквушки и освободил, судя по лицам, уже не запуганных насмерть тем, что происходит, людей, а сынов земли, готовых принять бой с любым, кто войдет. И сила их была не в их худощавых, измотанных войною, телах, а в духе, где победой уже считалась даже достойная смерть. Его стали отпускать войны — столетняя на Зордаке, пролетевшая как год и однолетняя на Земле, длившаяся, словно, целый век. Именно этой войне, на Земле, удалось сделать то, что столетней оказалось не под силу — изменить его! Ему пришлось вспомнить свою истинную сущность, чтобы победить Мрак и спасти свою любимую. Он шел на место назначенной встречи, на свое первое за сто один год свидание. Боль войн утихала с каждым шагом. Его облик менялся. Он вновь становился «почти человеком».

Жажда стала одолевать его. Жесткий статус воина сменялся на уязвимый статус человека. Губы становились сухими и потрескавшимися. Плоть просыпалась и требовала еды и воды. Он остановился. Перед ним было обветшалое кафе. Именно оно, более ста лет назад было выбрано ею местом их встречи. Огорчало то, что волна времени его задела. Радовало, что вопреки всему оно устояло. От прикосновения руки дверь заскрипела и открылась. Никого не было. Пустые витрины, битая посуда, перевернутые стулья — всё было покрыто толстым слоем серой пыли. Он поднял уцелевший стакан, и пыль незамедлительно переползла на его рукав. Нет, здесь он ждать её не будет. Но надо было раздобыть чего-то съестного. В подсобке, под кучей пустых коробок, на его удивление нашлась дыня — свежая, чистая, нетронутая губительной волной времени. Чудеса! Жизнь начинала брать свое, правда, немного быстрее, чем он ожидал. Но это был хороший знак и съедобный плод! В помещении было слишком пыльно, чтобы вкушать его. Он вышел.

Солнце уже разгоняло тучи. Рядом с кафе проходила граница уцелевшей территории и пустоты… пока еще пустоты. Туман рассеивался. Темнота отступала, и начинали проявляться серые очертания стертого города. Он сел на маленький островок только что появившейся зеленой густой травы и положил перед собой большую продолговатую дыню. Спелая, ярко желтого цвета, на улице она стала источать тонкий сладкий аромат. Он достал острый нож, медленно, даже с какой-то осторожностью вонзил лезвие по самую рукоять и немного провернул — дыня, издавая характерный аппетитный треск, раскололась на две сочные половинки. Казалось, ароматом залилась вся прилегающая к кафе живая территория. В голове пульсацией отозвалась жажда. И такое простое человеческое желание, как — утолить жажду — попыталось тут же полностью завладеть им и стать чуть ли не смыслом его жизни. Он всегда контролировал свои мысли и укрощал любые желания, не давая им власти над собой, но сейчас, губы беззвучно повторяли и повторяли — пить… пить… Острое лезвие сверкнуло на ярком солнце. Не спеша, он отрезал кусок ароматной мякоти. Сладкий липкий сок заструился по желобу ножа и, достигнув рукояти, коснулся руки. Он поднес нож к губам и слизал сухим языком теплый густой и сладкий сок. Он с трудом сделал первый глоток пересохшим горлом. Потом он срезал кусок мякоти с кожуры, наколол ее на острие ножа и поднес к губам, вдыхая густой аромат. Сочные куски, нарезанные кубиками стали с жадностью исчезать у него во рту один за другим. Сок заструился по пересохшим губам, по обветренной коже на шее, наполняя ее жизнью. Нож, то и дело бликовал в солнечных лучах, ловко разделывая сочный фрукт. Из уголка губ заструилась струйка крови. Может, из-за глубоких трещин, а может, из-за нежелания с осторожностью снимать куски дыни с острого лезвия, пытаясь снова почувствовать и ощутить ту тонкую грань между жизнью и смертью, что сопровождала его уже более ста лет. В любом случае, ему доставляло огромное удовольствие поглощать спасительные куски, снимая их с ножа губами и облизывать острое лезвие вдогонку скользящему по нему соку.