Эпоха гнева и печали

Эпоха гнева и печали

1.

Вы помните старые викторианские особняки на окраине города? Сейчас они заброшены, пусты, полуразрушены, но полвека назад это был респектабельный район, где жили весьма состоятельные люди.

Дом, в который я переехал после смерти родителей, стоял в конце Персиковой улицы. Напротив, через дорогу, был особняк лорда Дж.Т. Сразу за нашими жилищами начинался прекрасный парк, уже тогда неухоженный, заросший травой и молодой древесной порослью, и оттого очаровывающий своей диковатой, таинственной красотою.

Я любил гулять в этом парке по вечерам, когда звёзды высыпали на тёмном небе и в сумеречных глубинах парка воображению рисовались неведомые звери.

Однажды, гуляя, я задумался, углубился в заросли и немного заблудился. Небо было покрыто плотной облачной пеленой, сквозь которую не мог пробиться лунный свет, и в сгущающейся темноте я потерял привычную тропинку. Немного побродив наугад, за толстыми стволами деревьев я увидал вдруг отсвет и пошёл к нему, рассчитывая, что это горят окна в моём доме. Но это был дом соседа, старого лорда. Лорд с супругою вели замкнутый образ жизни, и у меня ещё не было случая представиться им.

Подойдя ближе, я увидел, что в ярко освещённой гостиной, окна которой и привлекли меня сюда, хозяин и его жена спорят о чём-то и довольно громко. Слов было не разобрать, но гневные интонации то и дело долетали до моего слуха. Я хотел поскорее обогнуть дом и выйти на дорожку к своему жилищу, но пронзительный женский крик: "Нет, Джереми, нет!" заставил меня оглянуться.

Жена лорда стояла перед ним на коленях, закрывая лицо руками, а он нависал над нею, словно скала, потерявшая устойчивость и готовая обрушиться вниз. В руке его были тяжёлые, кованые щипцы для камина. Лорд размахнулся и ударил ими по беззащитной, хрупкой своей жене. Она вскрикнула, упала, и из расколотой головы её на дорогой шёлковый ковёр хлынула кровь.

Я закричал от ужаса и бросился домой так быстро, как позволяли ноги, вмиг сделавшиеся непослушными и слабыми. Навстречу мне выбежал лакей, я упал в его руки и, захлёбываясь слезами, рассказал о страшном преступлении, которому только что был свидетелем.

Собрались слуги, они уложили меня в постель и вызвали полицию. Констебль приехал только утром и, к моему величайшему изумлению, нашёл супругу лорда в добром здравии, а его самого в прекрасном расположении духа.

Попеняв, что накануне я, видимо, перебрал вина, констебль уехал. Лорд и леди великодушно приняли мои искренние извинения и скрылись в своём доме. Я же, оглушённый событиями последних часов, не выдержал напряжения и слёг с лихорадкой.

Спустя десять или двенадцать дней я, наконец, поправился. Неустанные заботы моей нянюшки Маргарет поставили меня на ноги, и я возобновил свои прогулки по парку. Стояла чудная весна, в парке было зелено, свежо, воздух, необычайно ароматный, наполнял мои ослабленные лёгкие живительной силой. Я старался не думать о странном происшествии, но, сам того не желая, вышел из зарослей прямиком к соседнему дому, к окнам гостиной.

В комнате царил полумрак, горело лишь несколько свечей, но этажом выше, прямо над окнами, на небольшом изящном балконе стояла леди. Она куталась в меховой палантин и курила, выпуская дым тонкими струями. Я прижался к стволу ближайшего дерева, испугавшись, что леди увидит меня, но густая листва надёжно меня укрыла. Боясь шелохнуться и выдать своё присутствие, я стоял недвижимо, надеясь, что она вскоре зайдёт в дом, но спустя несколько минут на балкон вышел и старый лорд. Они снова начали о чём-то спорить, и вдруг леди закрыла лицо руками и с той же интонацией, с той же мольбой в голосе, что и в первый раз, крикнула: "Нет, Джереми, нет!" Супруг схватил её за шею, тряхнул и с силою толкнул на перила. Женщина пыталась схватиться за ограждение балкона, но не смогла.

Тело её с глухим стуком упало на гравийную дорожку, из-под головы потёк ручеёк крови. Старый лорд ухмыльнулся и посмотрел прямо на меня. Вне себя от ужаса я кинулся бежать, но, едва очутившись дома, впал в горячку, не успев и слова сказать о случившемся.

Когда я очнулся от болезни несколько дней спустя, слуги доложили, что лорд и леди передают мне пожелания скорейшего выздоровления и приглашают на дружеский ужин, когда я окончательно поправлюсь.

Несмотря на ужас, внушаемый мне этими жуткими людьми, я принял их предложение и в назначенный день и час постучал в дверь соседнего особняка. Хозяин сам открыл мне и любезно пригласил внутрь. Леди, элегантно одетая, приветливо улыбнулась и протянула бокал с вином. Не говоря ни слова, я устроился в кресле у камина и стал ждать от супругов объяснений, и они не замедлили их предоставить.

– Много лет назад, – начал лорд свой рассказ, – мы с леди, едва обвенчавшись, отправились в путешествие по джунглям Амазонии. Нас влекла исследовательская жажда приключений, неизведанные земли и несметные сокровища, скрытые в древних, покинутых людьми городах. Нас роднили горячий нрав, бесстрашие и бедность, на пороге которой оказались наши семьи, знатные аристократические фамилии, ведущие своё начало от потомков короля Артура. Когда наше путешествие близилось к завершению и мы уже собирались уезжать из Амазонии на родину с сундуками, полными богатств, наш проводник – следопыт из одного местного племени – рассказал о пелигериях, лесном народе, живущем неподалёку. Он предложил навестить их деревню, на что мы радостно согласились.

Пелигерии жили ещё обособленнее других племён, чужаков не любили, но, как и все дикие люди, радовались красивым вещицам, как дети. У нас оставались яркие стеклянные бусы, ножи и несколько отрезов дешёвой ткани, которые мы и преподнесли вождю пелигериев. Нас радушно приняли, накормили местным блюдом – мясом обезьяны, приготовленном в горячей яме с песком – и уложили спать в просторной хижине вождя.

Ночью мы с леди повздорили. Супруга желала незамедлительно возвращаться домой, долгое многомесячное путешествие утомило её. Я же, наоборот, хотел задержаться в селении, чтобы изучить быт и повадки пелигериев. Распалившись, мы начали кричать друг на друга, чего ранее никогда не случалось, и в порыве гнева я, не осознавая, что делаю, ударил жену, она упала, ударилась головой о каменный очаг и умерла. На шум явился вождь, увидел, что я натворил, и сказал, что всё можно исправить. Я не слушал его, лишь кричал и плакал от горя и вины. Тогда проводник вывел меня из хижины, оставив вождя наедине с бездыханным телом моей супруги.