Эра Безумия. Лабиринт Смерти

Глава 2. Вечный омут

Грустная впитавшая дождь река. Тишина лилась с белого неба вместе с первыми золотыми лучами. И как-то легко становилось на душе. Даже пения соловья не было слышно. Ветер аккуратно играл с зелеными листьями, вновь наполнившимися хрупким дыханием жизни, ласкал их. Сквозь хрустальные цветы на невысоком холме виднелся воздвигнутый из бежевого камня храм. Он возвышался над широкими садами с редкими лечебными травами, чей пряный аромат сливался с влажным чистым воздухом.

Аккуратно постриженные кусты обступали выложенные из гладкого камня дорожки. Казалось, симметричные узоры точно повторяли яркие витражи.

Алыми цветами окруженный мостик за пять веков не стоптали ноги человека. Не превратили в прах его и упрямые колеса телег, дорогих экипажей и машин, звонкие подковы лошадей. Ничто не сотрет его! Каждое утро в течение несколько десятилетий на темный парапет садился осанистый ворон. Он всматривался в свое отражение в светло-голубой реке. Расхаживал из стороны в сторону, замирал на несколько минут, изучая высокую колокольню. Ворон ждал первый величественный звон. Затем вновь смотрел в свое зеркало. Глухое карканье разносилось по окрестностям, касалось пушистого леса, источавшего запах хвои и дубовой коры. Гулкое эхо касалось и соседней обители...

Ледяное сверкание солнца вкрадывались в окна психиатрической лечебницы, расположенной в низине, на расстоянии полумили от храма. Начинался новый день. Новые крики. Новые безумства. Белые стены были окружены высокими деревьями. На пороге возле резных высоких дверей застыл в ожидании главврач. Мужчина пятидесяти трех лет. Высокий полноватый он долгие годы не мог избавиться от привычки сутулиться. Старый белый халат висел на нем, служил явным напоминанием о том времени, когда он, поддаваясь соблазну, пользовался всем известной привычкой многих чиновников, дабы украсить домашний стол различными вкусностями. Ныне важность его помощи поблекла: сумасшедший дом был полон. Казалось, его обитатели являли основу населения забытого богом города, такого же безумного.

В туманной дали показался черный автомобиль Виргилова. Главврач встрепенулся. Его скуластое лицо озарилось тем самым оттенком восхищения, каковое испытывает человек, застрявший в лабиринте ожиданий. В темных лишенных всякой искры человечности глазах отразились темные облака, что бликами сверкали на лакированном капоте. Машина остановилась возле одной из окутанных тленом клумб. Главврач, подобно восторженному щенку, кинулся к вышедшему навстречу ему Аркадию Ивановичу. Каждое движение адвоката было сдержанным, каждый шаг был скован расчетливостью. Лишь крепко зажатый в ладони серебряный набалдашник ощущал внутреннюю тревогу мужчины. Темно-коричневая с медовыми оттенками трость постукивала по гладким камням дорожки. За его стройной высокой фигурой, облаченной в матово-черный костюм, словно тень, возник Михаил.

Взгляд молодого специалиста, будто по наваждению, пал на высокую башню психиатрической больницы. Возле овального окна он заметил очаровательную молоденькую девушку. Она, прислонившись к стене, внимательно изучала двор и прибывших гостей. Особо ее внимание притягивал Виргилов. Доктор смотрел на красавицу и не мог налюбоваться: бледненькое личико сверкало неясной нежностью, обрамляющие его длинные темные волосы были заплетены в пышную косу. Ее пухленькие алые губы едва цепляла тень улыбки. Аккуратные брови замерли в каком-то жалостливом положении. Лишь в глубине светлых фиалковых глаз сияла искра, которую невозможно было подделать. Радость. Что-то вселяло в нее это прекрасное чувство, каковому не место в обители безумцев. Она была слишком хорошенькой, чтобы находиться здесь. Очевидно, недавно, может быть, год или два назад, распрощавшись с тем периодом, когда юность становится жертвой мужской похоти, девушка не рассталась с детским любопытством.

– Право, Аркадий Иванович, я ждал вас еще вчера! – низкий, с хрипотцой голос главврача отвлек доктора. – Михаил? Очень рад познакомиться с вами. Меня зовут Энтони Бекер!

– Я тоже, мистер Бекер, рад знакомству...

Молодой человек с неохотой перевел сонный взгляд на него. Не стоило этого делать. Не стоило. Он пожал руку будущему начальнику, упуская из виду адвоката. Одно мгновение! Михаил посмотрел в сторону автомобиля – дяди там уже не было. Он всегда исчезал также незаметно, как и появлялся. Странная привычка. Слишком странная. Доктор вновь взглянул на башню. Красавица все стояла у окна, изучала его. Теперь ее уста накрывала снисходительная улыбка. Невинная насмешка над ним. Какой дерзкий, прекрасный вызов!

Заинтересованность в этой игре заметил Бекер. Сотни мурашек пронеслись по спине. Впервые легкий порыв воздуха показался ледяным душем. Шок. Нельзя было позволять молодому человеку видеть эту затворницу. Бледность накрыла его лицо.

– Позвольте показать вам больницу? – главврач схватил его за руку и потащил к дверям. – Вы сразу решили, что будите заниматься психиатрией? Или же вас потом что-то привлекло в этой отрасли?

– Сразу, сразу! – не в силах отвлечься от мыслей о той девушке доктор лишь повторял за собеседником.

– А... скажите, почему вы решили проходить практику именно в нашей больнице? Это было решением вашего отца или...

– Моего отца? – Михаил перебил Бекера, резко отстранившись от него.

Короткая пауза постепенно переросла в надменное молчание. Доктор окинул взглядом холл и два выходивших из него темных коридора, расположенные напротив друг друга. Правый казался длиннее, возможно, в нем и пациентов содержалось больше. Стоило Михаилу только вглядеться в причудливые тени деревьев, растущих возле окон, как по всей больнице жутким воем затравленных волков разнеслись крики сумасшедших. Их голоса сливались в один ком звуков, где невозможно было уловить хотя бы одно слово. Крик. Протяжный, словно стон раненного солдата. Хриплый и глухой, будто шорох некогда модных пышных юбок молоденькой жены в момент, когда ночью супруг нетерпеливо расправляется с ее платьем. Странные, несвязанные между собой слова мгновенно сцеплялись и образовывали неясные то ли вопросительные, то ли восклицательные предложения. Все превращалось в запутанный клубок ниток, сотканный из голосов. Понятно было лишь одно: эти люди чего-то хотели. Молили. Надеялись…