Еретик

12. Варька. 2000 г

Варька заметила, что в деревне о деде старались не говорить прямо, не упоминать его имени в слух – будто он сразу прознает, о чем болтают. Но на вечерних посиделках за чашкой чая, нет-нет да расскажет какой-нибудь смельчак торжественным шепотом леденящий кровь случай якобы из его собственной жизни. А Варенька, сидя вместе с прочими детьми, жадно ловила каждое, случайно оброненное взрослыми слово.

Колдуну приписывалось многое. Будто бы порчу и уроки он не раз насылал на односельчан, выдаивал колхозных коров и насылал мор на всякую домашнюю скотину, оборачивался волком и в таком виде лазил по соседским курятникам. По его вине не ловилась в озере рыба, и блуждали кругами по лесу грибники. Шли слухи, что забулдыга и пьяница тракторист Петька утонул в озере не случайно, был защекочен знавшейся с колдуном водянихой по его же колдуна наущению. А причина нелюбви чернокнижника к Петьке была простая – тракторист спьяну да по глупости не раз отзывался о старце дурно, и грозился пустить по хутору красного петуха. Чем деду не понравился красный петух, Варька не знала, наверное, просто предпочитал он живность масти черной, сатанинской.

Позавчера приятель дяди Кузьмы поведал ее родителям о том, как встретил в лесу огроменного медведя, каких на псковщине уже давным-давно не видали. “Это Он сам и был, обороченный”, – многозначительным голосом вещал Ефим, боязливо оглядываясь кругом – не подслушивает ли кто со стороны: “Задрать меня хотел, насилу убежал... так припустил – аж ружье потерял, и в боку потом целый день кололо”. “Да тебе, кум, чаще бегать надо”, – хохотал Кузьма: “А то как, в неровен час сказано, когда-нибудь и вправду задерет, чтоб ты поменьше языком трепал, да сказки про него сочинял...” “Какие сказки!” – взбеленился Ефим: “Ты бы видел, какие клыки у того медведя были, а когти! Зубы железные и когти медные. Сразу видать не простой медведь. И глазищи, что угли горят. Такими когтями, один раз махнул – и скальп долой! Не дурак, понимаю, кому приятно такое о родном отце слушать, но я ведь не наговариваю… На другой день Он ко мне ружьишко-то сам принес! В лесу, мол, нашел. И ухмыляется так недобро. Знаем мы, как Он его нашел. “В следующий раз”, – говорит: “Ты, голуба, ружьецо-то дома оставь. Жалко, вещь дорогая, авось еще ворон попугать сгодится”.

“Да какие, там клыки!” – махнула рукой агрономова жена, – “У деда зубы давно по ночам в чашке отмокают”. Ефим обиделся за такое недоверие, но зла долго не держал и стал рассказывать другие страсти, хоть и не все про местную знаменитость, иногда про то, что происходило в других селах и в незапамятные времена...

“Вроде живут в двадцать первом веке”, – удивлялась Варенька: “А ведут себя как какие-нибудь крепостные забитые”.

Однако многое из того, что говорили, было похоже на правду.  Выглядел старик гораздо внушительнее выступающих по телеку экстрасенсов, а погодные его прогнозы были точнее метеорологических. Предсказывал он тоже не хуже любого дипломированного астролога. И если подойти к нему с добром, да уважительно назвать по имени-отчеству или дедушкой Назаром, прихватить с собой пирогов домашних с пылу-жару или каких городских гостинцев, то мог он и пособить просителю. Приезжали к нему и из других сел, поселков, городов и городишек. Просьбы были разные: на отворот-приворот, порчу снять или, наоборот, извести кого, вылечить неподдающуюся лекарствам болячку... Но помогал дед Назар далеко не всем. Если не понравится ему гость, и за калитку того не пустит, грозясь спустить своего страшного пса. Не любил дед гадать, не видя в том особой для визитера нужды, а лишь досужее любопытство. Но родимчики и лихоманки лечил исправно, а скотину на ноги ставил не хуже местного ветеринара.

Колдуна и уважали, и страшились, особенно теперь, когда смерть его была не за горами, а единственный ныне здравствующий сын, бывший к тому же у него в ученичестве отказался от отцовского дара-наследства. Считалось, что колдуну тяжко умирать, не передав своего искусства приемнику. Мол, земля его все равно не примет, как ни хитри, и будет колдун после смерти ходить... Тогда хуже всего придется родственникам – за то, что не сняли груз с его души, да и тем, кто провинился перед ним при жизни, будет не сладко...