Еретик. Войны мертвых

Глава 15. Семья

Ах-х, черт! Это уже входит в привычку! Как же все болит… словно меня стая оборотней отмордовала. Жутко не хочется открывать глаза. Чувствую чье-то дыхание справа, тихое, будто кто-то выжидает.

Как можно тише выпускаю когти, принюхиваюсь. Знакомый запашок… Только этого не хватало!

Отбрасываю всякий порыв к битве и открываю ноющие очи. Кругом мрамор, фонарики, ковры... Проклятье, я что, вернулся к старику?!

Нет, этой комнаты я не узнаю. Здесь все иное. Здесь сгущается Тьма. Здесь обитают сородичи. Я лежу на огромной кровати, укутанный белыми, как снег, одеялами, словно мумия. И вещунья вновь не отходит от меня ни на шаг.

- Ты проснулся, - сказала она, облегченно вздохнув.

Было странно. Мысли путались в моей голове, предметы то отскакивали от меня, то надвигались, пытаясь сдавить в своих пустых объятьях. То сверкали, то темнели, то пропадали, возвращаясь столь внезапно, что бросало в дрожь. Сильно… тошнило?

- Не шевелись, - сказало нечто из сумерек, куда не доходили лучи смердящих светильников. – Тебя накачали Эссенцией. Было бы не вежливо излить все это богатство на пол.

Кларисса… Белые волосы, черное платье, никакого золота. И серебряный кинжал в ножнах на ноге. Плохо же ты обращаешься с оружием, любой ублюдок воткнет его в твою нежную шейку в два счета.

Эссенция… Так об этой дряни говорил колдун? Из тонкой колбы, по прозрачной трубке в мою вену по капле стекает сияющая дрянь, туманя разум и… что там было… не помню…

- Тихо-тихо. – Кларисса подошла ко мне и прижала к подушке, стоило лишь попробовать подняться. – Ты же не глухой, лежи спокойно. Эй, Бральди, ты меня слышишь?

Ее слова доходили до меня далеким эхом, но я согласно кивнул.

Оставалось только лежать. Лежать и слушать, как шепчутся тени, перетрескиваются друг с другом язычки пламени и уныло поскрипывают резные шкафы. Че-е-ерт, отвратное зелье… Такое чувство, будто какая-то дрянь ползает по моему телу, словно тысяча червей… Как же чешется!

Пытаюсь дотронуться до груди, унять зуд. И все время нарываюсь на… костюм.

- Да, у Хелмадры странные вкусы, - усмехнулась Кларисса, переводя взгляд то на меня, то на сосуд Эссенции. – Когда я нашла тебя, от тебя остались одни кости. И одежка превратилась в лоскуты. Я уже думала, что ты мертв… - На секунду она замешкалась, но тут же продолжила. - Но стоило напоить тебя этой дрянью, и – о чудо! – ты как новенький. И костюмчик сидит как влитой, сплетается сам по себе. Кажется, он высасывает из тебя кровь. Зато на швее сэкономишь, эта профессия в наше время не в почете.

- Что случилось? – спросил я, но язык не слушался меня, выдав какое-то неразборчивое бульканье.

- Что случилось? – удивилась она. – Парень, надо уменьшить тебе дозу. Такое учудить, и не вспомнить! Помнишь, как дрался с Лантелом? Как чуть не сжег ко всем чертям целый склеп? А потом…

- Что?

Она не ответила, лишь махнула рукой и подошла к провидице.

- Эльза, дорогая, пойдем. Тебе надо поесть.

Девочка смотрит на меня так, что становится жутко. И неожиданно меня пробивает смех. Черт побери, смех! Столь заливистый и чистый! Что же в этом смешного? Понятия не имею!

Все смешно. Кларисса, не остающаяся без ножа даже в платье, эта рыжая ведунья с плещущимся внутри ее вечно молодой головки бесконечным хаосом, бутыль, переливающая дурман через иглу по моим венам, картины, портреты, натюрморты, вонючие светильники – ВСЕ!

- Ты поправишься, - сказала Эльза. – Твой путь еще не окончен. Ты права, матушка. Я проголодалась.

Они поворачиваются ко мне спиной, воительница и блаженная, и от того мою грудь вновь разрывает смех. Комната плывет, словно в водовороте, и мой хохот утопает в ее бесконечном вращении. Хлопнула дверь.

Не в силах больше смеяться, я позволил себе утонуть в пучине Эссенции. Бессвязные сны, столь яркие, что невозможно в них верить. Что я здесь делаю? Разве это так важно. Я мертв. Но не сейчас. Я по-настоящему жив! Славься, славься, чудо-зелье! Мои клыки вонзаются в чью-то тонкую, загорелую шею, я чувствую ее, но кровь не течет в мое тело. К черту!

Шелка и перины скользят подо мной, мнутся, от них пахнет любовью. Белые, как снег, пряди падают мне на лицо. Она любит меня, и мне кажется, что я тоже влюблен. Отсветы свечей пляшут на ее влажной коже, ее аромат наполняет меня. Пьянит не любовью, но жаждой. С алых губ слетает имя, точно воззвание к Богу. Аннукар, кричит она, и этот крик удерживает меня от необратимого.

Но я не помню ее имени.

Мы пробрались в пещеру, кишащую тварями, полными жизни и злобы. Колдун ведет нас сквозь тьму, не оглядываясь на крики чудовищ и звук плещущейся крови. Я лечу в темноте, каждый осколок мрака сливается со мной, становится частью меня. Везде мои когти и зубы, я никогда еще не ел столь обильно. Еще никогда меня не выворачивало от подобной мерзости.

Она стирает кровь со своего клинка, на ее лице улыбка. Не такая, как у Колдуна, в ней нет столько жадной злости. Как же ее зовут?