Если это любовь

… о пользе образования и моральном облике секретаря комсомольской ячейки

Павел Николаевич Горский в первый же час пребывания под родительским кровом умудрился потерять собственную жену. Дело было в том, что вернувшись из душа, он не нашел ее в комнате, где она собиралась распаковать вещи. Впрочем, свежая рубашка и брюки висели на спинке стула. 
Павел отправился на поиски. Во дворе и на веранде Лизы не было. Он тихонько заглянул в гостиную и улыбнулся привычной картине: мама что-то наигрывала на фортепиано, отец сосредоточенно смотрел на шахматную доску. Они были только вдвоем. 
Пропажа обнаружилась спустя еще пять минут на кухне. 
- Ну Ольга Степанівна, тьоть Оль, ну шо ви все сама да сама! – увещевала Лизка домработницу. – Я ж допоможу! Може, порізати чогось? Га? Чи в мене рук нема? 
- Лиза, - позвал Горский, - у нашей Ольги Степановны на кухне абсолютная монархия. Давай не будем ей мешать, - он протянул жене руку. – Идем к родителям. 
- А ми будемо строїть комунізм. Да, тьоть Оль? – упрямо спросила Лизка. – Ну їх, тих буржуїв! 
- Спасибо, Лизавета… - Ольга Степановна, женщина преклонного возраста, в опрятном переднике и шишом седых волос на затылке, вопросительно глянула на Лизу. 
- Петровна, - подсказал Павел. 
- Лизавета Петровна, - кивнула домработница и неопределенно махнула рукой: - Вы уж коммунизм стройте там. А мы здесь по старинке, по-привычному. 
Лиза обреченно вздохнула. Все, что угодно, лишь бы подольше не показываться на глаза Горским-старшим. Но тут даже домработница против нее! 
- Ну… як хочете, - сказала она и снова широко улыбнулась. – Як заморитесь, зовіть! 
- Идем! – повторил Павел, щекотнул подошедшую Лизу за бок и шепнул: - Признавайся, родителей боишься? 
- Ще чого! – возмутилась Лизка, убирая в сторону его руку – еще не хватало при посторонних. – Пошли! 
И с этими словами она решительно двинулась в гостиную. 
Так они и зашли – воинственная Лиза впереди, улыбающийся Павел сзади. Изольда Игнатьевна на минуту прервала пассаж и взглянула на детей. 
- Как вам дом, Лиза? – спросила она с нотками дружелюбия в голосе. 
- Красіво! Дуже! – искренно ответила Лизка. Справедливости ради, дача Горских была едва ли не больше того дома, где сама Лизка выросла. Да и наличие фортепиано впечатляло. Пожалуй, больше всего остального. – З таким домом ніяка квартіра не нужна! Можно жить, якщо ще огород є. Ви мені потім покажете ваші грядки? 
Ответом ей послужили странный горловой звук, приоткрытый рот свекрови и голос Павла: 
- Я обязательно покажу тебе клумбы, которые здесь имеются. Завтра днем. 
Сообразив, что сказала что-то не то, Лизка, вздернув подбородок, чтобы никто ни за что не догадался, что она растеряна, направилась к креслу возле свекра. 
- К слову, я таки не прочь заиметь пару грядок с огурцами, - подал голос Николай Васильевич, по всей видимости, обращаясь к супруге и не отрывая взгляда от шахматной доски. – А вы, Лиза, что-нибудь в них понимаете? 
- Ну так, нємножко… - пролепетала Лиза. - В мене більше мама… Я працюю на заводі. 
- Мы помним, Лиза, что вы работаете на заводе. Уж который год в машинистках… - будто невзначай бросила Изольда Игнатьевна. 
- Мама! – сердито сказал Павел. 
- Неужели что-то изменилось? – удивленно спросила она. 
- Не машинистка, а секретарь. И что плохого в этой профессии? 
- Ничего, но за это время можно было уже окончить институт! – заявила Изольда Игнатьевна и демонстративно заиграла что-то пафосно-печальное. 
- А я буду поступать! – трагично воскликнула Лизка, досадуя на себя, что когда-то не прислушалась к советам Катьки Писаренчихи. – Ми від вас повернемось, і в Вінницький пєдінститут піду. На заочне. 
- Разумеется, пойдете, - улыбнулся Николай Васильевич. – К слову, Изольда Игнатьевна и сама получила свое верхнее образование, когда была уже глубоко-глубоко замужней женщиной. Павлом ее мама занималась тогда. А я только начинал преподавать. Забавные были времена. 
Мелодия изменилась. Стала тихой и нежной, и где-то громко застрекотал сверчок. 
- Да уж, - рассмеялся Павел, - бабушка все норовила меня откормить. Стыдила вас, что голодом меня морите, и прятала от меня книги, потому что я всегда читал во время еды. 
- Разумеется, ты читал во время еды, Паш. Хорошо еще в шахматы во время еды не играл, на меня насмотревшись. Это был бы пассаж! 
- А я на дах залізала і там читала до ночі, - попыталась поучаствовать в разговоре Лизка. - Мамка кричить, шо треба корову забрать з вигону, а я читаю і мовчу, наче мене там і нема. 
- И о чем же вы читали на своей крыше, позвольте поинтересоваться? – раздался голос Изольды Игнатьевны. 
- Дітей капітана Гранта… Мадам Боварі… про Печоріна… Та все, шо в бібліотеці взять можна було. 
- И что же вам понравилось больше всего… из того, что давали в библиотеке? 
- Мама! – снова возмутился Павел. 
- Вот именно потому, что я мама, я хочу узнать твою жену получше, Павлик, - было объявлено самым торжественным тоном. 
- Собор Паризької Богоматері, - прошипела Лизка. – Я так плакала за Квазімодо, так жалко його було. Кому він такий здався! 
- Интересные предпочтения у вас, Лиза. Незаурядные… - Изольда Игнатьевна оценивающим взглядом наградила невестку, потом долго разглядывала сына. – Так вы говорите, в институт собираетесь поступать. Почему вдруг решили стать педагогом? 
- Да в нас просто ще або філіал київського політеху, або медицинський. В пєд мені поступить легше. Буду українську вчить. 
- Аааа, - многозначительно протянула мама. 
- Ну Лиза пока на моем будущем крестнике потренируется, - улыбнулся Павел, - потом своих заведем. Когда институт закончит – будет знать, как с детьми обходиться. 
- Вы с этим делом не тяните, - вдруг подал голос отец, оторвав взгляд от шахматной доски. – Пашка, тридцать второй год тебе. 
- Да мы и не тянем, да, Лиза? 
Красная, как вареный рак, Лиза сосредоточенно изучала складки на платье. 
- Нє, - ответила она, чуть покашляв. – Мамо, а шо ви таке сумне все граєте… Може… шось веселіше? 
- Что, например? 
- Мама… - устало выдохнул Павел. 
Лизка почти уже рявкнула: «Мурку!» Но в последний момент одумалась. Она смотрела на Изольду Игнатьевну и пыталась успокоиться. И так ясно, что совсем не о такой невестке та мечтала для своего сына. А досталась такая, какая досталась. Никогда в жизни Лизка Довгорученко не чувствовала себя хуже других. В школе и училась хорошо, и активисткой была – кто б ее просто так отправил в заводской комитет комсомола работать? И плавала она лучше всех, и в кружке самодеятельности занималась, и даже с парашютом прыгнуть успела. И хлопцы за ней всегда самые лучшие бегали со всего района. Дома, в Сутисках, Лизка была и умной, и красивой, и веселой. И угораздило же влипнуть в Горского… Еще на свадьбе ясно стало, что Пашина семья ее вряд ли примет. Нет, они люди интеллигентные, скандала не учинили, но кислое выражение лица Изольды Игнатьевны Лизавету сразу заставило очнуться от своего всепоглощающего счастья. И тихо порадоваться, что живут они в разных городах. 
Теперь же она лихорадочно соображала, что могла бы сыграть свекровь, но Николай Васильевич, с отрешенным видом передвигая по доске ферзя, промолвил человеческим голосом: 
- Шопена лабай. Вальс маленькой собачки. 
- Дорогой, - улыбка Изольды Игнатьевны подобрела, - исключительно для вас всех: невылупившиеся птенцы Мусоргского. 
И ее пальцы быстро забегали по клавишам. 
Ужин прошел не лучше. Лизка пару раз заикнулась о том, что, пока они в Одессе, надо обежать магазины и выбрать самый лучший подарок Сережке Писаренко, новорожденному наследнику ведущего инженера и бухгалтера-расчетчика сутисковского завода. Но особенной поддержки со стороны свекрови в этом вопросе не нашла. Впрочем, как и ожидалось. 
Потом настигло ее еще одно разочарование в виде котлет. Котлеты Ольги Степановны были… вкусными! И превзойти домработницу хотя бы в них не представлялось возможным. Не говоря обо всем остальном, чего было много и не менее вкусно. 
Когда часы, висевшие в гостиной, пробили одиннадцать, профессором Горским был объявлен отбой. И Лизка, наконец, выдохнула. Пытка под названием «Первый вечер в кругу семьи» была окончена. 
- Може, додому поїдемо, га? – спросила она Павла, когда они остались наедине в их комнате. 
- Глупости, не поедем, - он подошел к Лизе, притянул к себе за талию и поцеловал. – Завтра сходим на море. И ты сама передумаешь уезжать. Давай-ка лучше подумаем про маленького Горского, - он пощекотал ей бок. 
- Паш, ти шо? Здурів? – Лизка перепугано отшатнулась. - Тут же твої батьки! Вдома подумаємо! Спать лягай. 
Горский ошалело уставился на жену и, кашлянув, спросил: 
- Не понял… Родители здесь при чем? Мама точно не придет пожелать нам спокойной ночи. 
- Ага! А як почують? Як я їм завтра в очі буду глядєть? 
Павел рассмеялся, уселся на кровать, откинувшись на стену, дернул на себя Лизу и весело заявил: 
- Точно так же, как и они тебе. 
- Нє, Паш, я так не можу, - заохала она. – Стыдно же! 
- Не стыдно! Мне не стыдно, им не стыдно, и тебе не стыдно. 
- Господи! Ти ж все-таки партієць! Секретар! Должность в тебе! А ти… 
- А я ставлю тебе условие, товарищ Горская. Или сейчас, или никогда! 
Товарищ Горская… Это звучало медом для Лизкиных ушей. И самым лучшим аргументом в любом споре с мужем. 
- Нє, на нікогда я нєсогласная! – решительно ответила она, подставляя супругу губы. 
Когда Лиза уже дремала на его плече, он тихо шепнул: 
- Родители спят в противоположном конце дома. Чтобы их не было слышно.