Если это любовь

… о беспомощности короля

Пятничный вечер протекал бы довольно вяло и томно, если бы не светопреставление, творившееся в измученной Лизкиной голове. Она сидела на диванчике и усиленно делала вид, что читает. Собственно, всю последнюю неделю она делала вид, что читает. На даче обнаружилась библиотека. В библиотеке нашлись «Три мушкетера» всем составом. Спроси сейчас Лизку, о чем книга, она не ответила бы. Она заняла наблюдательную позицию. Еще в понедельник, после того, как благоверный был уличен в том, что носил на руках гражданку Коломацкую Т.А. 
Сцен Лиза не устраивала. Со сценами решила повременить. В крайнем случае, патлы она этой артистке балета всегда успеет повысмыкивать. Главное было – разобраться, что происходит с Пашкой. 
Ясное дело, что происходит! Первая любовь не умирает. Тем более, невеста. Кто его знает, что там у них такое приключилось, отчего разбежались? Лизка очень хорошо помнила тот день, когда почтальонка ТьотьЗін рассказывала, что ему из Одессы от какой-то Татьяны письмо за письмом чуть ли не по три раза в неделю приходит. «Я к вам пишу, чего же боле…» Лизка еще тогда поняла – точно! Невеста! А уж когда об этом все заговорили, что, дескать, занят юрисконсульт, и даже холостяком почти не считается, то все стало на свои места. 
А может, Татьяна устала ждать… Все-таки города разные. И не ездил Горский в Одессу. За семь лет первый отпуск. 
А может, думали, что любовь прошла, а она не прошла. Потому что настоящая же любовь не может пройти! 
А может, это она, Лизка, на самом деле настоящая разлучница! 
И Лизка притаилась. За книгой. За всеми тремя мушкетерами с д’Артаньяном! 
Вот только после отъезда Таньки в Одессу, ничего примечательного обнаружено не было. Павел был как Павел. Ел, пил, спал, купался в море, загорал, щекотал ей бока. Ничего особенного. Лизка даже постепенно оттаивать начала. 
Если бы не эта проклятая пятница! Ни с того, ни с сего! 
В гостиной было трое. Сама Лизка, Николай Васильевич и «мамо». С тремя мушкетерами – шестеро (д’Артаньян седьмой). А она сидела и гадала – знают ли они, что Павел, наверное, к Тане поехал? 
- Который час? – вдруг поднял голову от шахматной доски свекор. 
- Скоро восемь, - задумчиво отозвалась Изольда Игнатьевна, размышляя о том, что ее любимый пасьянс не сходился вот уже в который раз за вечер! 
Николай Васильевич хмыкнул. Лиза про себя взмолилась, чтобы он не вздумал даже спрашивать у нее… 
- И где его носит? Этого секретаря заводского комитета комсомола? Лиза? 
Їтіть твою матінку! 
- В город поєхал, - подала голос Лизка. – Товариш в нього там. 
И снова спряталась за книгой. 
- Товарищ? – Николай Васильевич раздраженно убрал с доски пешку. – Товарищ – это хорошо. Плохо, что тебя с собой не взял. Скучно тебе с нами. 
- Тато… - вздохнула Лизка. 
- С этими самыми товарищами Лизе было бы еще скучнее, - раздался голос свекрови. Она подняла сердитые глаза на Лизу. Наверняка глупая девчонка так и не сказала ничего Павлу. – Лучше ей дома побыть. Ужин, воздух… 
И принялась снова тасовать колоду. 
- Да я б все одно не поїхала з ним. Нехай розвіється. 
- Вот-вот, - кивнул Николай Васильевич, - веется неизвестно где, на ночь глядя. А то, что отцу и в шахматы сыграть не с кем, он вообще не думает. 
- Разложи пасьянс, - проворчала Изольда Игнатьевна. – Только и думаешь, что о своих пешках! 
- Як хочте, то я з вами зіграю, - снова подала голос Лизка. 
Николай Васильевич приподнял бровь и воззрился на невестку. 
- Научить тебя, что ли? 
- Да я вмію, - пробормотала Лизка, откладывая в сторону «Трех мушкетеров», и перебралась на свободный стул возле столика, где стояла шахматная доска. Объяснять, что играть в шахматы ее научил механик Василий, который утешал ее после того, как она поняла, что быть с товарищем Горским ей не судьба, Лизка не стала. 
- И молчала? – рассмеялся Николай Васильевич. 
- А шо говорить? Ви не спрашували. 
Николай Васильевич ничего не ответил. Он с энтузиазмом расставлял на доске шахматы. Впрочем, через полчаса его энтузиазм сменился азартом, когда Лизка разгромила его в первой же партии. 
Изольде Игнатьевне надоело сердиться на вредного Джокера, не желавшего выпадать там, где нужно, и потому поглядывала на родственников, тихонько посмеиваясь. 
Когда же Николаша начал расставлять фигуры снова, она сказала: 
- Может, я за валокордином? Сейчас ведь опять проиграешь. 
- С чего вдруг проиграю? – отозвался Николай Васильевич, не глядя на нее. – Валокордин можешь Лизе нести. Сейчас мы разберемся. 
С этими словами он уверенно двинул вперед пешку. 
- Мамо, а на всякий случай несіть! – невозмутимо попросила Лизка. 
Изольда Игнатьевна вернулась в гостиную с пузырьком в одной руке и рюмкой в другой как раз в тот момент, когда Лиза самым обыденным тоном объявила шах Николаше. 
- Я пропустила что-то интересное? – полюбопытствовала она у мужа, присаживаясь возле него и определяя капли рядом с графином. 
- Как мальчишку! – провозгласил Николай Васильевич. – Изя, где там твой валокордин! 
Изей обожаемую супругу ее Тристан называл только тогда, когда пребывал в крайней степени раздражения. 
- Ну что, еще отыгрываться будешь? – улыбнулась она, протягивая ему рюмку с каплями, когда дошло до мата. 
- Разумеется! 
- Може, не треба? 
- Треба! 
- Так програєте! Я на всі Сутиски тільки хуже Василя, механіка, граю. 
- Лиза, - терпеливо ответил Николай Васильевич, опрокинув в себя валокордин. – Я, конечно, не механик, но в шахматы играю всю жизнь. И очень редко проигрываю. Голый вассер! Изя, подтверди! 
- Подтверждаю. И даже обещаю болеть за тебя. 
Лизка обреченно кивнула и выиграла третью партию подряд. 
- Как она это делает? – ошалело взвизгнул Николай Васильевич. 
- Ты меня спрашиваешь? – поинтересовалась Изольда Игнатьевна. 
- Ну не Владимира Ильича же! – он живо повернулся к Лизе. – Сколько лет играете, коллега? 
- П’ять. З половиной. 
- Черт подери! 
- Лиза, вы зря не говорили Николаю Васильевичу, что играете в шахматы, - Изольда Игнатьевна похлопала мужа по колену. – Он бы вас уже показал своим друзьям. А там попадаются увлекательные личности. Может, на сегодня достаточно? 
- Как это достаточно! Я еще не отыгрался. Лиза! 
- Слідуючу партію поддаваться буду! – честно предупредила Лизка. 
- И ты, Брут! 
- Я вже спати хочу. 
Николай Васильевич на мгновение задержался на ее лице, а потом повернулся к Изольде Игнатьевне. 
- Который час? 
- Десять уже, Капабланка! 
Лизкины брови подлетели к мыску волос, она посмотрела на часы и, убедившись, нахмурилась. Что не осталось незамеченным Горским старшим. 
- Отбой, - провозгласил он. – Пашка придет – ремня дам. А пока всем делать ночь! 
- На добраніч, - пискнула Лиза и тут же улепетнула в их с мужем комнату. 
- И что все это значит? – сердито спросил Николай Васильевич супругу. – Танька? 
- А я откуда знаю? – не менее сердито ответила Изольда Игнатьевна. – Или ты думаешь, он мне рассказывать станет? 
- Танька станет. Ладно, понято. Спать пошли, конспираторша. 
- Твоя нелепая инсинуация ничем не обоснована, - надулась Горская, отправляясь в спальню. 
Между тем, Лизка страдала. 
Мысль о муже в объятиях другой женщины не желала покидать ее светлой в прямом смысле слова головы. 
С час в абсолютной темноте она ворочалась с боку на бок. А когда сомнений в том, где в такое позднее время может находиться Павел, не осталось, не выдержала и вскочила. Включила ночник, перебралась на Пашкину половину кровати, села, подтянув к подбородку коленки, и тихонько всхлипнула. Твердое решение не плакать как-то разом позабылось. И пять минут спустя она с чистой совестью ревела, уткнувшись носом в ночную рубашку, натянувшуюся между коленей. Пока не почувствовала страшную усталость и не откинулась на подушку, наблюдая, как легкий сквозняк треплет занавеску. Слезы постепенно высыхали, а она засыпала. В таком состоянии ее и застал Павел Николаевич Горский, явившийся домой. 
Был он, мягко выражаясь, не трезв. 
Дело заключалось в том, что встречался он со своим закадычным армейским другом – Яшкой Булычевым. Яшка был из Воркуты, воспитывался в детдоме, и чем заниматься после дембеля не представлял совсем. Сдружились они после одного случая, приключившегося с Пашкой, о котором он никогда и никому не рассказывал. Но если бы не Яшка тогда, может, и не было бы товарища Горского сегодня на свете белом. В общем, уговорил Павел своего друга приехать с ним в Одессу, поступить в университет. И теперь служил Яков Иванович старшим лейтенантом в рядах славной советской милиции. Был Яшка убежденным холостяком, и редкие нынче встречи с Горским всегда заканчивались банальной попойкой (кальвадосили до состояния «мертві бджоли не гудуть», как говаривал известный полиглот Николай Васильевич). Это и было основной причиной, по которой Павел не взял Лизу с собой. 
- Лиза, - невнятно, но невероятно довольным тоном протянул Павел. 
Из кармана пиджака была извлечена бутылка пива на утро, одежда криво приземлилась на стул, а сам товарищ секретарь комитета комсомола сутисковского завода «Автоэлектроаппаратура» тяжело завалился на кровать. 
- О, Господи! – запищала Лизка, скатившись невольно к нему по прогнувшейся панцирной сетке. – Ти врем’я бачив? 
- Давно, где-то около одиннадцати, - хмыкнул Павел, забросив руку ей на талию и уткнувшись лицом в плечо. 
- Ти чи п’яний? Точно п’яний! Хуже Федьки! 
- Мы по чуть-чуть. Ну, правда, Лизончик. 
Лизка тихо охнула и закрыла нос рукой. К горлу подступила резкая тошнота. Еще хуже, чем от грузинского вина. 
- Ти шо? Іздєваєшся? Всю душу мені вимотав! Я ніч не сплю, чекаю, а він! По чуть-чуть! 
- Так спала бы. Я ж сказал, к другу поехал, буду поздно, - Павел потер глаза. 
Знала Лизка Пашкиных друзей! И подруг тоже знала! Она собиралась высказаться по этому поводу, как вдруг ее осенило: это ж Танька его напоила! Чтобы потом воспользоваться, так сказать… А этот-то? Поддался? Она устало провела рукой по волосам, убирая челку со лба – стало жарко. Быстро склонилась к Пашке с твердым намерением унюхать посторонний аромат чужих духов. Но запах самогонки перебивал все. Да так, что у нее в глазах потемнело, и снова подкатила тошнота. 
Она торопливо закрыла ладонью рот и бросилась в уборную. 
- Лизка, ты чего? – спросил вслед Павел, но, не дождавшись ответа, натянул на себя простыню и провалился в сон. 
Спустя двадцать минут простыня была сдернута. А Лизка, зеленая, будто наелась жаб, стояла над ним и сердито толкала в бок: 
- А ну прокидайся! Я з тобой спать не буду! Я відєть тебе не можу! 
- А с кем ты будешь спать? – непонимающе спросил Пашка, продирая глаза. 
- Сама! Я буду спать сама! А ти – з ким пив, з тим і спи! 
- Совсем рехнулась? – рявкнул Пашка. – Я с бабами сплю! 
Лизка задохнулась от ужаса. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке – так мамка говорила! 
- Ну от і йди, з ким хочеш, куди хочеш! – зашипела она. – Я з тобой спать не буду! Хватіт! 
- Ну и пойду! – Горский вскочил с кровати. В майке, трусах и носках, взлохмаченный и с отросшей щетиной, он являл собой весьма живописную картину. – И пойду! Только заруби себе на носу, - деловито заявил он, - это ты сама меня выгнала! И я теперь куда захочу, туда и пойду! 
Он гордо развернулся, чуть качнувшись, и прошлепал к выходу. Неожиданно уже на пороге резко поменял траекторию на 180 градусов, вернулся, забрал с тумбочки пиво, отсалютовал бутылкой своей благоверной и, наконец, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. 
Лизка сердито легла в постель и попыталась уснуть. Но через пять минут уже бродила по дому в темноте, разыскивая, где устроился Павел. Ни в гостиной, ни на кухне, ни в маленькой комнатушке, где Лизка прикинула со временем сделать комнату для будущего малыша, мужа не обнаружилось. Едва сдерживая рыдания, она выскочила во двор, думая, что он мог улечься на лавке или в гамаке. Но и там Павла не было. Зато на соседнем участке, в домике, который пустовал уже несколько дней, горел свет. 
- Вони разом і приїхали? – простонала Лизка, понимая, где находится муж. 
Но все-таки надеялась на чудо. Чуда не произошло. 
Утром, после того, как Лизавета так и не сомкнула глаз ночью, Танька была обнаружена у забора их дачи, мило беседующей с Изольдой Игнатьевной. И очаровательно улыбающейся. Даже, пожалуй, весьма самодовольно улыбающейся. 
«Дура, дура, дура!» - повторяла про себя Лизка. И уныло смотрела на чемодан, выглядывавший из-под кровати.