Если я захочу

Если я захочу

Ошибка

Когда мне сообщили, что мой ребёнок умер, я не испытала ровным счётом ничего. Это были просто слова, из которых следовало, что мне теперь сделают операцию. Я была беременна почти три месяца, и не успела привыкнуть к новой роли. Не до того было. Наверное, любая другая женщина на моём месте начала реветь, а я всего лишь спросила, сколько меня продержат в больнице. Семь дней. Как и всех.

На работе был завал, а разгребать его, кроме меня, никто не стал бы. Гора недоделанных дел ждала именно меня. Наверняка за неделю эта гора вырастет вдвое. Огромный ком неразобранных писем, люди, требующие ответа в разных городах страны, сдвинутые сроки выполнения работ – вот о чём я думала в ту минуту. Семь дней – это много.

Так уж сложилось, что мне приходилось делать львиную долю работы в отделе. Я позвонила коллеге, и она, как только услышала, что я в больнице, сказала, что дела подождут. Не хочу, чтобы эти дела меня ждали. Хочу, чтобы кто-то, кроме меня, проверял корпоративную почту и отвечал на срочные письма. Она сказала, что я какое-то время смогу работать удаленно. Чуть не наорала на эту тупую курицу, что меня сейчас уведут в операционную, и я не смогу отвечать на письма.

Она спросила, что со мной случилось.

– Проблемы по-женски, – ответила уже остывшая я. Запал быстро прошел. Больше не хотелось кричать. И говорить о подробностях тоже.

Это наверняка случилось из-за работы. Слишком большая на мне была нагрузка. Весь день я сидела в офисе, разгребала тонны писем, рассылала их по другим отделам, давала задания другим людям. Моя голова постоянно была забита чужими заботами. Я не делала необходимых перерывов на отдых, пила кофе по пять раз в день и носила высокие каблуки. Даже когда узнала о беременности. Не хотела менять привычки, и работать мне нравилось.

Какие-то неправильные мысли возникали в моей голове. Я должна была думать о том, что случилось. Мое здоровье летело к чертям, а я опять погружалась в работу.

Какой я вернусь? Буду ли прежней после всего, что со мной сделают? Повлияет ли это событие на мою дальнейшую жизнь? Осознаю ли я что-то потом? А сейчас…

Сейчас я в нелепом аляпистом халате, который мне неприлично велик, плетусь в операционную, где из меня уберут несформировавшееся дитя. Под халатом тонкая казённая ночнушка, а под ней моё голое тело, дрожащее от холода. За окном январь, минус десять и по коридору гуляют сквозняки.

Мы с мужем много ссорились в последние несколько недель. Или не недель, а месяцев. Не помню, когда у нас всё испортилось. Постепенно мы стали отдаляться, но при этом говорили о ребёнке, и я верила, что ребёнок добавит красок в нашу унылую серую жизнь. Многие наши знакомые пары говорили, что после рождения ребёнка всё изменилось.

У нас тоже должно было что-то измениться, но во время моей короткой беременности ничего не произошло. Муж, похоже, не понял, что станет отцом. Мы не перестали ссориться из-за пустяков. Наоборот. Скандалы участились. Я высказывала, что он перестал заботиться обо мне, что больше не чувствовала себя рядом с ним желанной. Он настаивал, что встречи с друзьями ему необходимы, с ними он может обсудить множество разнообразных тем. Футбол и рыбалку, например. Не со мной же об этом говорить!

Я думала, что с появлением ребёнка он будет больше уделять времени мне, станет ценить.

Беременность наступила сразу, но никто из нас не поменялся. Ни я, ни он.

Теперь, когда мне в нос ударил резкий запах спирта, когда я сняла аляпистый халат и осталась в одной тонкой ночнушке, испытала неподдельный ужас от осознания истины. Я не боюсь операции, а боюсь, что ничего не изменится.

Осознание

Стол, на который меня положили, был ледяным. На входе в операционную мне сунули бумажку и сказали что-то про наркоз. Я подписала какой-то листок дрожащей рукой. Даже не поняла, что именно. Почему всю эти бумажки нельзя было дать мне, когда я ещё соображала? Почему врач, который назначил мне операцию, не сказал мне, что в операционной придётся что-то подписывать, не читая?

Ноги я положила на специальные подпорки, руки развела в стороны, и поняла, как беззащитна. Никогда прежде мне не делали наркоз.

Разве врачи в женской консультации не должны были тщательно следить за моим состоянием? Почему они допустили, что ребёнок во мне умер? Я же сдавала анализы и дважды была на узи. Почему никто мне не рассказал о том, что такое случается и приходится ложиться на ледяной стол, разводить ноги перед чужими людьми и подставлять руку под иглу?

В вену на правой руке медсестра воткнула какую-то непонятную штуку. Она сказала, что это катетер.

Я видела, как она подвесила пакетик с прозрачной жидкостью, а потом присоединила его ко мне. Анестезиолог с другого конца операционной дал указания, чего мне вколоть, и медсестра послушно набрала это в шприц.

Вокруг меня медленно передвигался медперсонал и переговаривался между собой вполголоса, будто бы меня здесь не было.

Я больше не была хозяйкой своей жизни и, дрожа всем телом, смотрела на медсестру. Она поднесла шприц к пакетику, висящему над моей головой. Сейчас эта жидкость дойдет до моего мозга, и я отключусь.

Сколько секунд у меня осталось? Пять? Десять?