Еt vindictas amare

Еt vindictas amare

Владимир смотрел вслед белокурой девушке и лихорадочно пытался вспомнить, где и когда он мог её видеть. То, что они были знакомы и очень близко, сомнения не вызывало, но вот где они познакомились?

Он медленно вышел из здания и задумчиво глянул на небо. Свинцовые тучи быстро неслись на восток, солнце пыталось пробиться сквозь серую тяжёлую завесу, но его тотчас закрывали эти мрачные клубящиеся сгустки. Точно! Тогда было всё так же, только... только вокруг было много людей, шум, крики, плач. И она... одна... среди этой толпы...

Видение исчезло, оставив после себя почему-то чувство вины. Неподъёмной и липкой, как предательство.

А ведь она тоже глянула на него с интересом, даже запнулась о невысокий порожек, удивлённо разглядывая его лицо. Значит, тоже вспоминала. Но потом кивнула в благодарность за открытую в тёплое помещение дверь и ушла. Не оглядываясь и не останавливаясь. Что за ерунда? Мало ли людей он встречает в своей жизни? Может, пациентка, хотя такую он точно бы запомнил. А может, чья-то родственница... но память больше не давала ему никаких подсказок.

Вечером того же дня по телевизору показывали какой-то сериал, где несчастная главная героиня в разорванном платье, искалеченная и избитая, смотрела в серое низкое небо, а рядом... Огонь! Там тоже был огонь! И крик! «Вальдемар!» Её крик. Она звала его, а он не мог приблизиться к огню... Ему не позволяли...

Фу, ну и привидится же такое! Владимир отошёл от окна, за которым бушевала метель, и снова сел к ноутбуку, надо закончить презентацию. Осталось совсем чуть-чуть, а потом спать. Завтра выходной, конечно, но на работе всё равно надо появиться, перевязать и посмотреть снимки маленькой Сонечки Репниной. Аппарат должен зафиксировать сломанные детские косточки, но проконтролировать и объяснить родителям, как ребёнок должен себя вести, просто необходимо. Молодая пара, Михаил и Лиза Репнины сами привезли дочь, упавшую на катке. Операция прошла успешно, скоро маленькая егоза Соня поедет домой. Репнины... Молодые, любящие друг друга, свободно общающиеся, будто знакомы с хирургом, прооперировавшего их дочь, уже сотню лет.

Владимир устало потёр глаза. Спать...

Он пытался вырваться, но услышал громкий, строгий голос, запрещающий ему покидать свое место. «Остановись, сын мой! Ты благородный рыцарь, не пристало потомку столь знатного рода вступаться за ведьму!» Ведьма... Кто? Эта девочка, что крепко привязана к столбу, с вывернутыми назад руками и длинными распущенными белокурыми волосами, что едва скрывали страшные следы пыток на её стройном теле? И как молния её имя – Анна! Юная княжна, что отвергла грязные ухаживания герцога, но отдала своё сердце и тело молодому барону. Анна-а-а-а! Но огонь вдруг ярко вспыхнул, ненасытно поглощая ту, которую он любил больше жизни. Жизни, которая ему теперь не нужна...

Владимир резко сел, сжимая рукой шею и с трудом восстанавливая дыхание. Он знал откуда-то, что тот молодой рыцарь скоро погибнет. Но перед смертью отомстит за смерть любимой – тот самый инквизитор, что приговорил юную возлюбленную к казни, будет найден заколотым кинжалом в своей собственной келье. «Еt vindictas amare»... Любовь и месть. Всего два слова в найденной записке сказали герцогу Романо больше, чем все доклады его министров и лазутчиков.

Сигарета никак не зажигалась, Владимир нервно отбросил зажигалку и слепо уставился в окно. Анна... любимая и потерянная. Анна...

***

– Ну вот и всё, леди! Если будете слушаться маму с папой и меня, то скоро вы будете не только вновь кататься на коньках, но и танцевать!

Соня осматривала свою ножку в металлическом кружевном каркасе и серьёзно хмурила брови.

Владимир мягко провел ладонью по её тёмной макушке и вдруг поймал себя на мысли, что это уже когда-то было. И девочка по имени Соня, и склонённая голова, и его ладонь. А еще слёзы и тихий шёпот: «Маменька сошла с ума и призналась...» Призналась? В чём?

Владимир мотнул головой и обернулся к Репниным. Лиза стояла, прижавшись к мужу, а Михаил обнимал её и успокаивающе поглаживал по плечу. А ведь они тоже были там! Он будто со стороны видел, как Лиза в чёрном траурном платье склоняет голову на грудь Михаилу, и он нежно обнимает её. Но и он, Владимир, в каком-то длинном пальто обнимает невысокую девушку, прикоснувшись щекой к её белокурой макушке. Анна!

...Он попрощался и вышел из отделения. Весь день в его голове появлялись и исчезали картинки непонятно кем прожитой жизни. Балы, дуэли, война, смерть... обнажённая красавица, танцующая какой-то танец в свете десятков свечей... огонь, опять огонь, ржание лошадей, сбитый замок и девушка, замертво упавшая на тлеющее сено. И Михаил Репнин, склонившийся над ней! Опять огонь и распахнувшиеся в немом ужасе синие глаза, смотрящие на раскалённую докрасна кочергу, что неотвратимо приближается к прекрасному лицу... Нет! И картинка потускнела и исчезла.

Что за морок преследует его? Будто он видит чьи-то сны или видения. Но он чувствовал, что он всё это пережил. Он был там! И во время казни прекрасной юной княжны, и во время танца молоденькой рабыни, что кружилась перед ним под тягучую восточную мелодию, и в конюшне, помогая выводить лошадей, а потом с болью в сердце глядя, как его друг целует любимую женщину. Владимир пересёк широкий холл и остановился, натягивая перчатки.

– Ах, простите, – кто-то толкнул его в спину. Владимир оглянулся и встретился взглядом с любимыми глазами. Он мог поклясться, что видел эту девушку, что он знаком с ней, что её имя Анна, но кто она и как появилась в его жизни, он объяснить не мог.