Этап в небеса

Этап в небеса

ЭТАП В НЕБЕСА

В двух действиях.

Действующие лица:

Лука — раскулаченный ссыльный

Василий — раскулаченный ссыльный

Савелий — ссыльный

Лилиана — ссыльная

1-й, 2-й ВОХРовцы

1-й, 2-й, 3-й уголовники

Отец Михаил — ссыльный священник

Майор Беспалов — начальник железнодорожного состава на этапе

Ефрейтор Семёнов — конвойный

Рядовой Гордиенко — конвойный

Рядовой Шеин — помощник начпоезда

Прохор — 1-й беглец из ссыльных

Демьян — 2-й беглец из ссыльных

Капитан Сысоев — дежурный командировочный офицер Тугачлага

Начальник лагеря Тугач

Внук капитана Сысоева

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Второй месяц медленно тянулся в пути. Двуосный товарный поезд из пяти тонкодощатых вагонов уносил всё дальше и дальше новых заключённых из их родных мест. Зимний порывистый ветер бушевал за окном. Лишь через промёрзлые зарешечённые оконца днём попадал свет внутрь вагонзака, в остальное же время — кромешная полумгла. На нарах в три яруса располагались вместе: и репрессированные женщины, и раскулаченные мужики, и представители малых народностей, так же, как и многие «объявленные врагами народа» по контрреволюционной деятельности, или обвинённые в правотроцкисткой приверженности позиции. В противоположной части от нар находились вещи заключённых, а посередине полухолодная, еле гревшая железная печка.

В каждом таком вагоне было по 10—15 человек, но через две-три станции народу добавлялось, и помещалось уже в районе 30 человек, конечно же, были те, кто пытался убежать, особенно из рядов уголовников, в такие моменты выстрелы ВОХРовцев как бы предрешали сокращение числа перевозимых «зэков», ведь немногим удавалось остаться в живых. Много, кто умирал от голода и холода или от последствий дизентерии, постоянно болели желудки от той кормёжки, которой и едой-то было трудно назвать: захудалая баланда из пшённой крупы, гнилая солёная треска, по 400 грамм в день сырого ржаного хлеба. Из чего только не приходилось питаться: из консервных банок, из кружек изогнутыми и дырявыми ложками. Вонь от грязных лохмотьев одежды и человеческих тел разносилась по вагонным помещениям с резким удушливым запахом, и лишь, когда открывали створ дверей вагонов прибывшие конвоиры на очередной станции, столп свежего морозного воздуха пронизывал каждый уголок подвижного барака.

Савелий: Тебя, дитятко, за что изверги эти погнали в лагеря?

Лиля (не отрывая безжизненного взгляда от досчатого пола): Не знаю, пришли в один день…

Савелий: Продолжай, сердобольная…

Лиля: Арестовали вместе с ребенком.

В разговор вмешивается Лука.

Лука (мотая головой): Вот, сволочи!

Лиля: А потом тот следователь говорит, что я напрасно отрицаю свою причастность к контрреволюционной деятельности.

Лука (положив руку на плечо женщине): Не держи в себе, рассказывай.

Лиля: Потом он, Сашеньке моему, палец загнул… (Сглотнула громко слюну) …И сломал.

Женщина упала на пол и зарыдала.

Савелий: Ох, судьбинушка у тебя нелёгкая!

Лука: А у кого она лёгкая?

Савелий приподнимает Лилю и начинает успокаивать.

Лука (продолжает): Меня записали в кулаки за пару овец, и тройку гуся. Вот и всё моё хозяйство!

Савелий: А меня за то, что опечатку сделал в бухгалтерских документах. Двое суток показания выбивали, чуть ли не к саботажу подводили. Сидишь за столом у следователя, отвечаешь на вопросы, спать до жути хочется, чуток прикумаришь, а он тебе электролампу в глаза направит, схватит газетёнку, и по лбу ею хлещет. Заодно кричит неистово: Не спать! Закончится смена, приходит следующий следователь, и снова по кругу. За два дня допросов удалось всего полтора часа прикорнуть.

Лука снова обратился к Лиле, после того, как она немного пришла в себя.

Лука (усердно): Уж больно мухортая ты, девица! Баландой одной нормально не прокормиться, авось, приедем скоро… Может что изменится?

Савелий: Говорят, в Краслагеря стальная путейка ведёт.

Лука: Олахарь ты, Савелий. Кто говорит-то?

К разговору присоединяется молча наблюдавший за общением соседей Василий.

Василий: Я говорю. Пришлось мне глубокой ночью на одной из остановок подслушать разговор двух охранников. Всё равно не спал. Стояли они как раз подле нас. Один говорит: повымирают они на лесозаготовках! А второй с усмешкой добавляет: Зачем только их сопровождать, коли и так половина вымрет в дороге?

Лука: А куда везут нас?

Василий: Вроде как в пункт Тугач.

Савелий: Всё равно ничего не говорит.

Василий: Куда бы не везли — прибудем, лишь бы живы остались.

Лука обратил внимание, что разрыдавшаяся женщина немного успокоилась и вновь обратился к ней.

Лука: Чем закончилась-то история твоя, ладушка?

Лиля, вытерев ладонью остатки слёз, и на пол уха оглохшая от побоев, продолжила.

Лиля: Подписала, как требовал.

Лука: А с сыном что?

Лиля: Упала я тогда на колени, просила отпустить, бабушка есть, просила, чтоб позволили ей забрать ребенка.

Савелий: А отец?

Лиля: Я мать-одиночка.

Савелий: Разрешил?

Лиля: В тот момент глаза у него наполнились кровью, ещё больше от гнева распылился, схватил меня за волосы, начал по бетонному полу каземата таскать и кричать при этом: на Ухту захотела? Я тебе устрою выселки, в тех окраинах страны нашей люди летом тонут, а зимой до смерти коченеют, и нет оттуда дороги назад, разве только на тот свет. На одно ухо слышать плохо стала — бил следователь оголтело, сшиб барабанную перепонку.

Савелий: Измучили они тебя, родимая!

Лука: И мне штыком пятки поизрезали, ходить, прихрамывая, — и то не могу. Кричали в единый голос — морда жидовская! Давили на совесть, что, якобы, страна наша, по пути завершения индустриализации, рабочих в городах кормить нечем, а я о планах и о государстве Советском не думаю, о животе своём только разумею. Как получается? Была бы скотина, а тут и мелким подсобным хозяйством не назовёшь, в иной раз самим прокормиться нечем было. Раньше приходилось договариваться с председателем сельхозартели — не трогали, а кто-то донёс всё-таки…