Этот снег уже не растает

Вспышки

Мороженое медленно тает на солнце, несмотря на минусовую температуру февраля и порадовавший этой зимой снег. Холодная жидкость переливается зеленой начинкой. Кажется, это фисташки, но этикетка давно стерлась.

Мой фургончик с мороженым — моя отрада. Тихо заводился, служил верой и правдой, радовал яркими красками. И вкусным мороженым, конечно. Особенно меня, безнадежную сладкоежку, у которой даже вместо мозгов одно сплошное мороженое.

Когда я собиралась покупать фургон с мороженым — друзья отговаривали. Говорили, что еще найду работу по специальности, что мороженое сейчас не в тренде, показывали всевозможные примеры неудавшегося бизнеса… Не знаю, может быть, они были правы, но окинув взглядом все, что произошло в последнее время, я ни капли не жалею о принятом решении. Оно долгое время было моей путеводной звездой и одновременно отдушиной. Хотя, как сказали родители, это даже бизнесом не назовешь. Так, детский каприз, который долго не проживет. Но денег на этот каприз из общего бюджета выделили и даже помогли с первыми закупками. Люблю их безмерно. Как жаль, что они вместе с младшим братом ушли из жизни раньше меня.

Будь иначе, возможно, мне было бы сейчас легче.

Борис, иногда бесячий, но всё равно горячо любимый брат… Он был только на втором курсе, у него все было впереди, жить еще не начал.

А родители? Они собирались устроить себе в честь новогодних праздников мини-тур по снежным вершинам на сноубордах. Рюкзаки уже стояли в коридоре, полностью готовые, чтобы сопровождать любящих супругов — в которых, несмотря ни на что, не угасли светлые и яркие чувства — в их неожиданное путешествие, билеты на которое томились на тумбочке, ожидая своего часа.

В чем они провинились? Они же просто сидели за новогодним столом, веселясь и отсчитывая удары курантов.

Почему, включив в абсолютной тишине свет в просторной комнате, я увидела сидящие за столом улыбающиеся трупы?

Лучше умереть, чем вспоминать их неживые лица.

Лучше умереть, чем видеть всех дорогих мне людей мертвыми, в окружении праздничной мишуры.

Золотые гирлянды разных форм и размеров, махровая скатерть, которую доставали из шкафа только по праздникам... Искусственный снег, разбросанный братом накануне и так любимые мной бутерброды с икрой.

И их искаженные лица с застывшими улыбками на губах, остекленевшим взглядом.

Психологи моё дальнейшее состояние назвали бы шоком. И я безмерно благодарна своему организму за то, что в состоянии этого шока, начала сгребать в спортивную сумку всю заготовленную на праздник еду, избегая смотреть на сидящих за столом синевато-бледных трупов. Я смотрела на жуткие оскалы со свисающей слюной из уголков губ тех, кого любила, и не замечая черные пятна под одеждой. Хвала всем высшим силам.

Не знаю, как дотащила до фургончика эту сумку и два рюкзака родителей. Вообще не уверена, что при иных обстоятельствах оторвала бы их от пола.

До сих пор не покидает мысль о том, что родителям уже не пригодятся заботливо сложенные мамой вещи. Как не пригодятся и оставленные билеты на автобус, который должен был отъезжать спустя два дня.

Не отъехал. В тот день никто не отправился на горные склоны.

Планета вымерла, затаившись после вспышки ужасающих смертей. Кто не умер, сидел тихо, оплакивая потери и не давая о себе знать.

Говорят, под первые удары курантов завыли волки, предупреждая об охватившей планету скорби.

Скорби по безвременно ушедшим, дорогим сердцу людям, скорби по светлому будущему, которое больше никогда не наступит.

Я в это верю, сама слышу вой каждую ночь. Визг и скулёж затихает лишь к последнему удару полуночи.

В ту роковую ночь, ведомая невидимой рукой, я завела свою шарманку, как ласково называла фургончик с мороженым, и уехала поближе к лесу и подальше от людей.

Что мною руководило в тот момент — остается загадкой. Возможно, страх или шок, а может, давнее подсознательное желание уйти в лес ради тишины и спокойствия…

Тогда мне это казалось самым безопасным местом во Вселенной.

Я была так сосредоточена на дороге, что горы мертвецов, валяющихся кто где, пугали, но не останавливали, не сумев добраться до мозга, закованного в броню офигевания.

Трупы лежали друг на друге, как упавшее домино вокруг погасшей елки. У кого-то в руках были хлопушки, серпантин и бенгальские огни, у кого-то — дети, которые больше не узнают радости жизни. Страшно представить, как чувствовали себя выжившие на площади. Были ли вообще эти выжившие? Я не знаю.

Как не знаю и того, каково пришлось малышам видеть умерших родителей? Может, они ничего не поняли и посчитали всё игрой… Надеюсь, всё было именно так.

Впрочем, это скорее надежда на то, что со мной таки не случится. Бессмысленная и пытающаяся прикрыться сочувствием у другим.

Не знаю, почему осталась жива. Как по мне, милостивее было бы умереть еще во время первой вспышки, как назвали эти смерти выжившие.

Может, смерть и была знаком милосердия. Хотя призывающий обезумевшую толпу святой отец кричал обратное. Он был один из немногих, кто не уехал в спешке непонятно куда, не заперся в своем домике и не поддался общему хаосу начавшегося беззакония.

Странное дело, пока одни люди умирали, другие начали воевать между собой непонятно за что, просто вырезая друг друга.

В тот вечер я приехала за провизией, которую было теперь не проблема достать, ведь магазины пустовали с набитыми полками. Под ногами скрипел снег вперемешку со стеклом. Странное дело, но хрустящий звон лишь успокаивал, и вместе с капюшоном папиного теплющего пуховика заглушал звук агонии живых.

Одинокую фигуру в черном балахоне посреди творившегося прямо поверх никем не убранных тел, я заметила случайно. Благо, была зима и люди не успели сильно завонять, отдавая лишь легким душком.

Святой отец взвывал к необращающей на него внимания толпе и говорил о всадниках Апокалипсиса. Искренне верил, что люди не виноваты, беспорядочно молил то выживших — раскаяться и отступиться, то богов — простить своих неразумных детей. Он, верный своему делу, цитировал Библию, обращая мое внимание на черные пятна, расползающиеся все больше по телам мертвецов и скрывая собой отдающую уже зеленью кожу — отметина Завоевателя. Хорошо, что я не придала этому значения в Новогоднюю ночь.