Этюды Веков

Рыцарские романы

a Неушедший закат (спонсор - "Russians" Sting) (фантазия зарождения индустриальной эры)

Он – в нашем окне, чрезвычайно красив уходящими красками дня. Но, порою, в заботах и мечтах мы не оборачиваемся на него, а стоит взглянуть – и понять, что небо, теперь отливающее розовыми и фиолетовыми прекрасными тенями, когда-то было черным…
Не от древности и усталости, а от дыма фабрик, чем-то очень быстро пленивших королевские дворы и, с их милости, процветавшие по всем странам.
Они смаковали удобство от карет, над которыми уже не потели месяцами группа кузнецов, от платьев, от которых не слепли глаза у коллектива портных. И краски искусства оттеняли теперь каким-то… химическим цветом; и мысль человека как-то странно и… торжественно облекалась в четкую печатную стать, для воздвижения которой требовались, не месяцы упорного труда рассуждений, а… считанные минуты, и порою – секунды!
А кто, как ни короли, знали в них толк. Драгоценных секунд, по их мнению, было достаточно, чтобы успеть напустить туман на важных заморских гостей, укрыться хитростью и ослепительным блеском жемчугов от недовольства крестьян и простых жителей; провести насыщенно день и ночь, присвоить себе модную собаку, платье,.. невесту.
- Но мы не можем взять в невестки простолюдинку! – сокрушались король и королева, глядя как их упитанный, капризно надувший губы, сын снова отвернулся и упрямо глядел в окно. – Это же опозорит нас перед другими королевствами!...
- Я не хочу ничего и слушать! – раздраженно крикнуло на отца и мать Их раздраженное Высочество. – Либо в ближайший срок она поселится во дворце и вскоре выйдет за меня замуж, либо… Я снова убегу к помешанным разбойникам!... Решайте сами, да побыстрее!
С этими словами принц нервно вскочил и, ни слова не говоря, направился к себе в покои; а король с королевою вздрогнули – только недавно они сходили с ума от горя и разыскивали безуспешно сына месяцами, после – в ногах валялись у шайки бандитов, славившихся неуравновешенно-опасным нравом, чтобы вернуть своего ребёнка.
Они готовы были снова отсылать своих лучших стражников и гонцов, лучшие сокровища в качестве подарка новой семье, терпеть все унижения со стороны других королевств ради выполнения желания сына и его безопасности; и вот снова…
Стучат копыта усталых до безразличия лошадей, несущих массивную карету с… маленькими железными человечками, смешными железными нитками и стеклянными огромными каплями. Все это ужасно пугало Жанну: она ощущала, что железные человечки дело рук машины и какого-то нехорошего, черного желания общества освободиться от привычного.
Совсем обычным делом было и то, что по-прежнему разгуливали, едва ли не перещеголивая солнце, придворные дамы, играя напыщенно веерами, и не мигающе красуясь перед… крепкими, немного лоснящимися от душной модной одежды, аристократами, чинно хвастающими новыми оружиями и ленивыми конями.
А за их громким гарцеванием было едва, но щемяще видно, как скулят побитые собаки и тихонько ежащиеся от холода коты с липкой шерстью, бегают едва заметно тощие и беспрестанно вздрагивающие от голода и болезней крысы, голуби, вороны.
Они-то знают, что такое свалка успевших забыться завтра напитков, булочек и статуэток! Кому, как не им, известно тихо, что когда-то неуклюжие слепые черви поселятся на потускневших жемчугах, а комки грязи после дождя в один день покроют блестящие монеты.
И эти деньги, потресканные и ржавые, испачканные и тусклые, мелкие, вышедшие из моды, старательно отыскивали в хламе и пыли улиц нищие.

Как все же больно было Жанне наблюдать их дрожащие движения рук, изъеденных комарами и ранами, синяками и язвами, их помутневшие, от едва заметного солнца лучин, глаза, с ужасом осознающие приближающиеся…безразличие к ним, даже к слезам, незаметно капающим после очередного гордого отказа в милости кривляющихся вельмож и удрученного вида рабочих фабрик!
Само слово «работа» теперь звучало для Жанны ужасающе: это было не по-доброму – стык королей, нищих и рабочих, это означало перемену, может даже – темное небо, все неумолимо затягивающееся тучами… Вот и первые капли – вдали настырно зазвучал хохот аристократии, неподалеку пугающе доносилось эхо колоколов фабрик, а совсем рядом – чья-то теплая и щемящая дрожь.
Жанна тотчас поспешила на ее скромный зов, столь светлый среди пустых толпою улиц застывшего города, жадного до нового. Она увидела хромого старика с белоснежной сединой и глубокими порезами по лицу. Он, не имея почти одежды, робко жался к какой-то, в голос подвывающей от душащего безразличия вокруг, дворняге.
Она радушно завиляла хвостиком, почуяв живую душу – Жанна быстренько и незаметно побежала в дом, чтобы не разбудить старика, после - выбежала с теплым полотенцем и большим куском пирога, который немедленно был разделен на две части. Одна была ласково кинута дворняге, вторая украдкой уже покоилась в руках укутанного старика, когда Жанна хотела пойти к себе в дом, от накатывающей сырости погоды и обещания вышить сорочку для кузины, которой короли парализовали бесконечным непосильным трудом руки.
Они, старческие, сухие и тонкие, внезапно поняли – есть еще кто-то, кому не безразлична чужая жизнь. И он – такой юный, заботливый, такой чудной и… милый, теперь снова запирает неряшливую дверь. От драмы всего этого сам собою вырывается скромный крик:
- Не оставляй меня!
Жанна обернулась и опустилась на колени рядом со стариком, спросив виновато и ласково одновременно:
- Что дедушка, тебе плохо одному?
Уход краткого дождя снова усилил черные и незаметные пятнышки грусти и старика, и Жанны: что она может дать такому простому, по-своему волшебному и бесценному дедушке? Деньги, еду, ночлег?

Казалось, это и могло облегчить его состояние, открывающее внутренне все пути к подвигам; но он желал другого, и так сильно пытался сказать это взглядом, что, будто, это было в силах маленькой и хрупкой Жанны. Но что именно?
- Что, хороший? – жалобно сказала она, осторожно беря за руку старика, чтобы поддержать и увести от холодной ночи к себе в дом – это она могла сделать.
- Куда ты торопишься, счастливица? – фамильярно осведомились, подъехавшие на конях, стражники. – Иди лучше, прихороши личико и садись к нам в седло.
- Ноги есть, и они пока не нашли путь! – мудрено отрезала та, чувствуя сжимающимся сердцем что-то дурное в вечернем хаосе такта, стука машин фабрики, плачущего воя бездомных собак шороха и блестящих бокалов аристократов. – Потому я не знаю, считать ли себя счастливицей?
- Конечно, считать! – стражники переигрывали наглостью в голосах. – Ведь ты – невеста принца!... Садись в седло, Ваше будущее Высочество, пока мы не проявили неслыханную грубость по отношению к Вам и сами не затащили в него!
- Я пойду пешком! – паломническим тоном смирно ответила девушка, бережно поддерживая старика под руку. – Лучше отдайте лошадь для этого почтенного человека!...
- Виселица по этому несносному бездельнику плачет! – резко фыркнули стражники и уже приготовили копья, чтобы ударить несчастного дедушку по, обезображенной незаживающими следами от ударов копий, спине.
- Это мой приказ! – вынуждена была временно подчиниться их правилам Жанна, смело загораживая старика.
Стражники пожали плечами, и один из них лениво и небрежно уступил лошадь дедушке; второй насмешливо и недоуменно наблюдал, как ее берет под уздцы Жанна и сама, не жалея худых ножек, ступает по битому стеклу, камням и грязи.
Она неслышно притаилась за выбеленными мраморными статуями и роскошной люстре, усыпанной алмазами, подобранными специально к ее приходу. Также зала блестела золотым полом и тремя бархатными тронами, на всех сразу пытался удобнее расположиться принц.
- Вот и она, как приказывали! – безразлично гаркнули стражники и удалились.
- Как я тебя ждал! – счастливо воскликнул тот, вскакивая с тронов так резво, словно увидел вдали новую, красивую и преподнесенную незаметно, заманчиво, игрушку. – Я хотел сказать…
- Прежде чем, Ваше Величество скажет то, что оно изволило, - наивно и самоотверженно вдруг парировала Жанна, неловко переминаясь с ноги на ногу среди разбросанных фруктов, меха и драгоценных камней. – Я прошу его о милости: дайте немного денег из Вашей щедрой руки этому почтенному пожилому человеку!
Принц сначала туповато-недоуменно уставился на нее жадноватыми глазами, а потом расхохотался и осклабился, вновь усаживаясь на грани трех тронов:
- Вот поэтому ты мне и понравилась: ты всегда имеешь глупость беспокоиться обо всем давно ненужном!... Пусть он ступает, пока я добр и не приказал его высечь за бездеятельность…
- Но он немощен, болен, одинок! – горячо бросилась к трону Жанна. – Что Вам стоит, Ваша Милость?.... Дайте лишь несколько монет на воду и кусок хлеба бедняку, Вашему верному подданному!...
- … Оставайся у меня жить и выходи за меня! – безразлично продолжал принц, указывая на старика и изредка прибавляя голосу жестокости. – А иначе я прикажу его казнить!... Выведи его подальше с глаз моих и возвращайся, только быстренько!... Я так ждал!...
Жанна была шокирована: она не знала, зачем была нужна вдруг королям; но приказ нельзя было не выполнить: и не потому, что она трепетала перед блеском короны, еле держащейся на усилиях, раздраженной усталости и страхе миллионов.
Ей было жаль старика, жаль было расставаться с его, только согретым вниманием, взглядом, глазами, которые вероятно скрывали в себе всю мудрость и красоту, радость, которую не видно за дворцами и колоколами фабрик.