Евгеша

Евгеша

Ад был похож на советсткий бронхо-легочный санаторий образца 1975 года, располагавшийся где-нибудь в районе Гурзуфа или Пицунды. Где-то, очень недалеко, предполагалось море. Его мощное, соленое, с примесью раскаяния и запоздалых сожалений, дыхание, ощущалось повсюду. Двухэтажные, разбросанные по огромной территории, корпуса из терракотового туфа, широкие, заасфальтированные аллеи, высокие, громоздкие фонари, аккуратные кусты чего-то бело-розового, обладающего приторно-сладким ароматом. По дорожкам праздно шатались многочисленные «отдыхающие» с выражением лиц, говорящих о том, что их обладатели слабо понимают, где находятся и что вообще происходит. Одетые в одинаковые, отливающие атласным блеском, розовые с черным, полосатые пижамы, они  время от времени припадали к многочисленным источникам, тут и там густо наличествующим по обочинам аллей. Что конкретно пили эти люди, сказать сложно, но глядя на мученическое выражение их лиц, Евгеше на ум приходил персонаж одного гениального произведения – «измученный нарзаном» монтер Мечников. Хотя в контексте «12 стульев» под нарзаном понимался совсем другой напиток.

Евгеша хорошо помнила, как сделав последний вздох, покинула ставшее ненужным, да чего уж там, постылым, старое, измученное болячками тело. Внезапно раздался громкий треск, и на серой, давно требующей ремонта, больничной стене, прямо перед кроватью умирающей, образовался черный, в виде зигзага, портал, куда ее утянула неведомая сила. Старуха, не оборачиваясь на то,что осталось лежать на кровати, нырнула в черную, упругую, как молодой сыр, неизвестность. Противоположный выход привел на большую, плоскую как стол, залитую солнечным светом, лужайку. Несмотря на быстротечность перехода,  она, каким-то необъяснимым образом уже знала, что небесная канцелярия определила ее в ад. «Ну что ж, им там на верху виднее»,- подумалось ей, привыкшей принимать свою судьбу с тихим смирением.Тем бОльшим было удивление, когда вместо котлов с бесами и гиены огненной, взору Евгеши представилась симпатичная, но печальная дама средних лет, за спиной у которой широко раскинулся вышеобозначенный санаторий.  Жестом  она велела следовать за ней. В полном молчании они подошли к ближайшему корпусу, вошли, и поднявший на второй этаж, остановились возле третьей слева комнаты. Дама кивнула на, выкрашенную белой, масляной краской, хлипкую дверку и, не меняя выражения лица, удалилась.

Предоставленная Евгеше комнатка, размером с кухню в хрущевке, имела более, чем аскетичную обстановку. Узкая кровать, явно не предполагавшая ничего, кроме сна, маленький столик у окошка, и табуретка с облупившейся в углах салатовой краской. Пустая ратанговая этажерка в углу намекала на то,что тут есть библиотека. Ну надо же?. На этом нехитрое убранство кельи и заканчивалось. Память коварно подбросила ей небольшой сюжет из передачи, увиденной по телевизору, во времена, когда она была еще обладательницей довольно резвого, физического тела. Так вот, передача была из колонии строго режима, а конкретный сюжет рассказывал о быте человека, осужденного на пожизненное по статье 105 УК за убийства. У него была примерно такая же каморка, только более обжитая. Он рассказывал о том, что кается за совершенные преступления, готов и дальше нести за них ответственность, отбывая срок до скончания дней своих. А еще о том, что начал тут изучать иностранные языки  и даже замахнулся на высокую поэзию. Ну надо же, что творит с человеком большое количество свободного времени в замкнутом пространстве и абсолютная уверенность в собственном будущем.

Мысли по привычке перетекли в физическое русло, а точнее, в физиологическое – если Евгешу тут никто не собирается крутить на вертеле над адским пламенем, а совсем даже наоборот, оказали вполне себе теплый прием, возможно тут есть и трехразовое питание? Нет, она совсем не испытывала чувство голода, просто так уж устроен человек, как только в поле его зрения нет непосредственной опасности, то следующее, о чем он думает – это еда. Логика милостливо объяснила ей, что раз нет унитаза, соответственно не будет и еды. «Но кровать ведь есть», - думала она, - «значит предполагается, что я могу прилечь и поспать. А сон – это в чистом виде процесс физиологический. И потом, может тут у них удобства на этаже? Учитывая, что это место явно не претендует на пять звезд». Рассуждая так, Евгеша неопределенно топталась на свободном от мебели, маленьком пятачке, коим располагала комнатка. Потом, сделав полшага, уперлась носом в окошко, но к сожалению своему, ничего за ним не разглядела – дествительность за стеклом была погружена в плотный, густой туман. «Странно, а ведь только что было солнечно!».

Тут взгляд ее упал на кровать, и она увидела аккуратно сложенную пижаму, явно предназначенную для нее. «Интересно, а что на мне сейчас?», - подумала она, и постаралась оглядеть себя, что было довольно затруднительно, так как в каморке не было никаких зеркал. Впрочем, они и не понадобились, потому, что первым, во что уперлись ее глаза было отвратительное, с подсохшими  и затвердевшими кусочками какой-то еды, растекшееся  во всю грудь пятно блевотины. Следующая мысль, вызвала легкую досаду, и, Евгеша, слегка обернувшись на свой зад, лишь удостоверилась в том, что прибыла сюда в том, что на ней и было в момент смерти. Во всю тыльную сторону одежды растеклось большое, кроваво- коричневое пятно от непрекращающегося поноса, который не оставлял ее в последние дни. И тогда Евгеша вспомнила, как всеми забытая и брошенная, на всю палату источая отвратительное зловоние, она  долго, тяжело и мучительно расставалась с жизнью. Их в палате было трое, парализованных, корчившихся в собственных испражнениях, умирающих старух. К ним не приходили родственники, ими не интересовался мед. персонал. Их палату по причине непереносимой вони, держали закрытой, все просто ждали, когда женщины умрут и освободят наконец койко  место.

Загаженная и заблеванная больничная роба снялась на удивление легко. Как только Евгеша сбросила ее на пол, та с тихим шелестом, покрылась черными, расползающимися подпалинами, пока не сгорела бесследно, оставив после себя легкий запах гари. Вместе с робой стерлись боль и страдания последних лет, лишь горькое послевкусие говорило о том, что прошлое оставило Евгешу  не окончательно и будет еще наносит свои неожиданные визиты. Полосатая пижама будто сама набросилась на плечи, мягко окутав руки, стоило только к ней прикоснуться. А розовые с черным штаны словно кошка выгнулись у ног женщины, ожидая когда та поднимет одну за другой, обезображенные варикозом,  ноги, чтобы легким прикосновением  облечь их в нежнейший атлас.