Ёжик

Ёжик

Жил-был ёжик, ни стар, ни млад, ни крупный, ни мелкий. Хотя, чего лукавить, росточком наш герой не выдался. Может, тому виной год неурожайный, а может, и наследственность, уж кому, а лесному ежу это было неведомо. И жил он в дремучем лесу, где не ступала нога человека, только звери мирные со своим звериным укладом.
День был пасмурный, небо тяжёлое, но ещё не успело пустить слезу. Ёжик высунул свой острый носик из норки и, принюхавшись, решил, что уже пора. Кушать хотелось, как говорится, очень-очень, а запасов он не держал, всегда полагаясь на свою ловкость и силу. Выбравшись из норки, он огляделся и как можно глубже вдохнул. Сознание переполнили запахи сочной травы, грибницы неподалёку и чего-то вкусного, необычного. Это оказалась мышка, маленькая и серая. Ещё молодая или просто глупенькая. Чистая шёрстка играла на лёгком ветерке, а лапки держали у рта что-то съедобное, что она с упоением жевала. Ёжик насторожился и огляделся, в той округе, что он мог почувствовать, обнюхать и увидеть, они были одни. Зубастый ротик наполнился влагой, а лапки сами пошли вперёд. Оставалось совсем чуть-чуть, и зубы грозного ежиного хищника бы сомкнулись на холке мыши. Ну если не на холке, то на спине бы точно. Но мышь в последний момент дёрнулась, обернулась и по глупости своей мышиной принялась убегать. Ёжик был возмущён таким вероломством и сомкнул челюсть там, где она сомкнулась, ухватив мышку за хвост. Мышь взвизгнула и продолжила попытки убежать, а ёжик лишь сильнее сжал острые зубы и попробовал потянуть на себя. Природа сделала своё дело, и мышь пала. Точнее, она упала на землю и, отталкиваясь всем своим тщедушным тельцем, извиваясь и пачкая так тщательно вылизанную шёрстку, продолжала вырываться. Ёжик держал крепко, и если хвостик и выдёргивался, то по миллиметрику. Ёж искренне не понимал мыши, ведь он уже поймал её, всё, он победитель. Она обязана расслабиться и дать себя съесть. Жуки тоже сопротивляются, но только поначалу, но стоит немного сжать челюсти, и после победного гонга, точнее, хруста прекращали бороться. «Какая наглая мышь, совершенно не знает правил охоты!»
Эти мысли ежа прервало другое ощущение, помимо негодования: его дальние зубы сомкнулись. Дело в том, что в самом начале между ними можно было протиснуть язычок, а теперь нет. Ёжик задумался, что же случилось, ведь вкуса крови он так и не почувствовал. Мышь дёрнулась ещё раз, и во рту ёжика остался только самый кончик хвостика. Он сжал зубы изо всех сил и наконец почувствовал пьянящий вкус крови. Только мышка в очередной раз не разделила его радости и, мерзенько так запищав, совершила акт насилия. Она в наглости своей рискнула повернуться и сама укусила ёжика. Да не за что-нибудь, а за такой нежный и трепетно хранимый носик. От боли и ярости ёжику захотелось вскрикнуть, но рефлексы взяли своё, он свернулся в клубок, почувствовав, как самый кончик хвоста уже пойманный добычи скользит по языку и пропадает. Потом мир закрутился, иголки почувствовали движение и холод голой земли. Битва была окончена, еда посмела убежать, а охотник укатился восвояси, лишь пофыркивая от возмущения.
Склон лощины оказался на удивление длинным, и ёжик постарался отвлечься от бушующих мыслей и ощущений, он катился вниз по мягкой траве, немного двигая иголками, то притормаживая, то, наоборот, разгоняясь. По инерции он прокатился немного по противоположному склону и, резко распрямившись, лёг. Поза была неудобной, он огляделся, не найдя признаков опасности, так и остался лежать на спинке. Где-то недосягаемо высоко ветер шевелил крупную листву, а ещё выше, переливаясь от одного оттенка серого в другой, текли облака. Ёжик вздохнул и шумно выпустил воздух из пострадавшего носика. Было немного больно, но злость и обида отходили на второй план. Носик заживёт, а мышка обязательно попадётся на его пути, и он перегрызёт ей горло. Только вначале узнает, что же такое ароматное она ела. Ёжик всегда был падкий именно на запахи, чутьё вело его, и всегда он умудрялся находить именно то, что искал. Да! Он хорош, без сомнения, он хорош и даже великолепен. Ёжик погрузился в столь соблазнительные мысли о том, как он побеждает врагов, низвергая их в пучины, а сам стоит на вершине какого-нибудь камня или лучше горы. А над ним только небо. Не как сейчас, а пронзительно голубое. Ладно, немного облаков должно быть, чтобы подчеркнуть монументальность его фигуры, так сказать, для сравнения и массовки. Ведь не будь их, облаков, то и чистое небо не так бы ценилось. Ёжик лежал и с упоением любовался далью, и ему казалось, да нет, он был уверен в том, что рождён для деяний. Настоящих, героических деяний с большой буквы. А всё это: беганье за жуками, драки с облезлыми и вонючими мышами — это всё не для него. Ёжик закрыл глаза и постарался раствориться, слиться с мирозданьем, продолжая думать о своём предназначении. Но шум листвы только раздражал и отвлекал, совсем слабый у земли ветер тревожил траву и мешался с чувствительными иголками. Он всё никак не мог определиться, уловить мысль, которая так и крутилась в его маленькой головушке. Свет озарил его тело и пробился сквозь веки, яркий, несущий ответы. Лёжа на земле, подвиги совершать не получится. Но есть через несколько полян старый и мудрый бобр. Он обязательно сможет направить и наставить, бобр — затворник и много думает, значит, и ответ дать сможет.
Встать и пойти ёжика подтолкнула тоже природа — ему стало холодно. Нежное и незащищённое пузико начало мокнуть. Первые капли дождя прокатились по тонкой шёрстке и, обтекая тело, начали щекотать. Пришлось вставать, оставляя грёзы о будущем и неминуемом величии. До плотины бобра ещё нужно было добраться, а путь дальний, да и на голодный желудок. Разумеется, и дары бы какие-нибудь принести нужно, негоже честным ежам к бобрам без подарков ходить. Пришлось вспоминать, где неподалёку есть хорошие грибницы, грибы хоть не кусаются и не убегают. Здесь священные правила охоты.
Бобр нашёлся в маленькой заводи неподалёку от своей платины. Играя с молодняком, он даже не сразу заметил ежа, который начинал пофыркивать от нетерпения. Он старался, нёс на спине два больших гриба, хоть и случайно на них наткнулся, но всё-таки добыча. Свои дары он положил на самый край берега и пристально наблюдал за игрой. Терпение ежа подходило к концу, но тревожить мудрого бобра он не решался. Старый бобр лёг на спину и, еле шевеля широким хвостом, поплыл, детвора плескалась рядом и показывала ему маленькие палочки: какие-то уходили в плотину, какие-то съедались, а иные и вовсе выбрасывались, где мерное течение уносило их вдаль. Ежу показалось, что бобр улыбнулся, увидев его, и, отогнав копошащихся детей, махнул ему лапой, после чего со всплеском нырнул. Ёжик знал, что главный вход в жилище находится под водой, но лезть в воду совершенно не хотелось, особенно нырять. Не уважал он водные процедуры, хотя и относительно неплохо плавал. Перетаптываясь на мелководье, но не решаясь зайти глубже, ёжик старался отбросить дурные мысли, настраивая себя на великие дела. Поодаль послышалось глухое шлёпанье, это мудрый бобр вышел из другого места и отряхивался. Брызги далеко разлетались, а хвост молотил по земле, трамбуя её. Подбежав к бобру, ёжик одним только взглядом спросил, можно ли войти в огромный бобриный дом. И, получив лишь кивок как согласие, юркнул внутрь. Лаз был узким и колючим, но уж кому бы жаловаться, так уж точно не маленькому ёжику. Хозяин догнал его в просторном месте, это пространство ёжику понравилось куда больше. Оно, как никакое другое, подходило для просвещения и наставления. Хозяин указал на мягкую лежанку в углу и удалился. Ёжику не оставалось ничего другого, как сесть и ждать такой важной и нужной аудиенции. На удивление было тепло, сухо и тихо. Он вспомнил свою прохладную норку и тесноту с мраком, в которой прожил всю жизнь. Его аж передёрнуло. Не подобает такому могучему воину жить в столь стеснённых условиях, даже у бобра дом лучше. Конечно, бобр — прирождённый строитель и палочка за палочкой, веточка за веточкой выстроил свои хоромы сам, а ёжику его норка досталась от родителей. Но это ничего не меняет и значения не имеет. На этих мыслях и появился хозяин. В лапах он нёс какую-то листву. Часть уже подсохла, а часть ещё оставалась гибкой, тёмно-зелёный цвет сохранялся на каждом листочке. Хорошая просушка, правильная. Значит, старый бобр действительно рад гостю и делится с ним своими запасами на зимовку.
Аромат листьев завораживал, хотелось вдыхать его и вдыхать. Ёжик держал их в своих лапках и наполнялся эйфорией. Она накатывала волнами и распространялась по телу теплом. Казалось, что время замедлилось, секунда тянулась за секундой, а ёжик впитывал такой соблазнительный аромат. Бобр искал что-то съестное, и ёжик, поймав момент, когда хозяин отвернётся, зарылся носиком в листья, наполняя свои лёгкие запахом, ароматом, благоуханием.
— Так что тебе нужно, маленький ёжик?
Гость не сразу понял вопроса и осознал, что хозяин пристально смотрит в его глаза, вглядываясь и стараясь что-то распознать. Ёжику показалось, что слова бобра прозвучали минуты, часы, дни назад, и он торопливо начал бормотать. Ёжик рассказывал о мыши, о склоне, о том, что он рождён для великих деяний, что жизнь мелкого хищника его совершенно не устраивает.
— Я и половины разобрать не могу! — рявкнул бобр и шлёпнул хвостом. Звонкий шлепок раздался неожиданно, и ёжику показалось, что он отчётливо слышал эхо.
— Мне кажется, я так думаю, что у меня есть великое предназначение, — потеряв темп повествования, язык заплетался, и ёжик говорил с трудом, — вот я и пришёл к вам, мудрый бобр, чтобы вы наставили меня на путь правильный.
Ёжик отдышался и поднял глазки на бобра, в его рту был край обрывка листа, рассказывая о великих деяниях, ему стало очень интересно, если листья такие ароматные, можно ли их есть. Вкус немного разочаровал, но тепло по всему телу усилилось, и он украдкой, между сбивчивых фраз, начал отрывать маленькие кусочки и жевать их. Сухие были ароматнее, но не так вкусны, а вот мягкие, те да, приносили удовольствие и расслабление.
— Хватит жрать мои листья, у меня их и так мало! — без особой агрессии, но строго сказал бобр, отнимая удивительную зелень. Ёжик вцепился в них и вырвал несколько листочков, быстро их спрятал и приложил все усилия, чтобы как можно обречённей ответить.
— Ой, да и пожалуйста, они так тяжело жуются, да и вкус странный, — потом подумал секунду и добавил, — но я очень благодарен за угощение.
— Благодарен он, — проворчал бобр, подавляя недовольство, — чего пришёл-то?
Ёжику стало так хорошо, так легко и комфортно, что выныривать из блаженства совершенно не хотелось. Так что он проигнорировал вопрос мудрого бобра, вперив взгляд в стопку листьев, которую предусмотрительно отодвинули от него. Бобр, не получив ответа, усмехнулся каким-то своим мыслям и отвернулся то ли для того, чтобы что-то взять, то ли услышав какие-то звуки. Ёжик мгновенно понял, что нужно делать, он же ловкий и проворный, а значит, обязан ухватить удачу хотя бы за хвост. Как ту невоспитанную мышь. Резко вскочив с лежанки, он обеими лапками ухватил листья, сколько поместилось, и начал убегать.
Узкие проходы в плотине были тёмными, вообще непонятно, как бобры здесь живут. Не то, что его уютная норка, пусть свет только и струится от входа, зато его много. Вслед кричал бобр, осуждая его бегство. Но вариантов уже не оставалось, если не убежать сейчас, если не унести как можно больше листьев, тогда ему вообще ничего не достанется. А это однозначно плохо, это поражение такого великого и могучего ежа, как он. Выход нашёлся не сразу, но нашёлся же. Хотя, возможно, в своей суматохе ёжик проломил одну из стен. Впрочем, сути это не меняет, ёжик почувствовал свободу — не только моральную, но и физическую. Местность была знакома, лапки сами несли ёжика прочь от опасности, от злого бобра, который пренепременно собирался с ним сделать что-то противоестественное. В этом ёжик был уверен полностью. Ведь бобр вначале дал ему листья, подождал, пока ёжик вкусит их, и отнял, здесь и дураку понятно, что у бобра был коварный план. Лапки несли ёжика, и он полностью доверился им: прямо так прямо, оббежать ствол, значит, так надо, не прыгать же, это можно и листья выронить. А за спиной обязательно погоня, бобр взял всю свою семью, и они толпой мчатся за бедным и несчастным ёжиком, который всего лишь взял то, что ему предложили. Дыхание начало сбиваться, а лапки уставать, пара листьев улетело прочь, и ёжик с величайшим сожалением проводил их взглядом, но всё равно не стал притормаживать.
Спокойствие ёжик нашёл только под большой сосной, стараясь слиться с местностью, кое-как зарывшись в палые иголки. Да и если быть полностью честным, он бы бежал ещё долго, но погода совсем разбушевалась, и вновь начинался дождь, а ёжик опасался, что влага испортит драгоценные листья. Укрывшись и убедившись, что ничего не случится с его сокровищем, он наконец огляделся. Местность была незнакомой. Укрывшая его сосна стояла на краю большой поляны, и поляна эта была странной. Как будто здесь когда-то был честный лес, а потом всё исчезло, остались только маленькие и чахлые деревца, которые хаотично торчали из земли поодаль друг от друга. Ёжик внимательно разглядывал поляну, аккуратно показав лишь мордочку из слепленной на быструю лапу кучи иголок. Казалось бы, уже всё, ни погони, ни сильного дождя, лапки и часть брюшка грели украденные листья. Но сердечко ёжика колотилось как сумасшедшее, и казалось, что вот-вот из-за того или вон этого дерева покажется разъярённый бобр и друзей своих многочисленных возьмёт. Хотя это ещё вопрос, есть ли у столь жадного бобра друзья. Как, вообще, можно дружить с тем, кто вначале приносит такое угощение, а потом отбирает? А получится ли добежать до дома, не промокнув до последней иголочки? Да и вообще, где он? Где его уютная и комфортная норка?
Ёжик приник к земле, буквально впечатавшись в неё, торчал лишь маленький чёрный носик, и изредка, на самом уровне земли отблескивали маленькие бусинки глаз, которые настороженно осматривали пространство. Пока сознание не заполнилось другими мыслями: если он великий воин, то почему боится? Нет страха в его душе, бобр или медведь — всё едино. Они падут перед его волей и остротой зубов. А ещё ёжика немного смущал тот факт, что непослушные лапки так и норовили оторвать кусочек от листьев и засунуть в рот. Нет, он очень хотел продолжить наслаждение от вкушения этой благодати, но место было не совсем подобающее. Впрочем, какая разница? Ёжик распрямился и горделиво приподнял мордочку, бросая вызов не только какому-то там бобру, но и всему лесу со всеми его обитателями. Это вся его земля! Его лес! Как пожелает, так и будет есть, и что пожелает, то и будет есть. Никто ему не указ. Фи! Да кто они такие, указывать ему?! Но лишь тишина была ответом ёжику. Он же счёл это за молчаливое согласие и повиновение не только лесных обитателей, но и вселенной в целом. Величественно сел на иголки, свои и ели, достал листья и с самым важным видом начал их жевать. Ему хотелось рассмеяться, но от этого он старался быть ещё серьёзнее, что, в свою очередь, смешило ещё больше. Замкнутый круг порвался на третьем, предпоследнем листочке, когда ёжик уже почти сполз на спину и еле сдерживал эмоции. Решив, что он волен делать всё, что ему заблагорассудится, он расслабился и засмеялся, заплакал, захрюкал и запищал. Его переполняли чувства, которые прорвавшейся плотиной переполняли всё его сознание и физическое тело.
Мир превратился в море, колыхающееся пространство, и неравномерное время то накатывало, то, отхлынув, давало возможность вздохнуть. Наполняя грудь воздухом, ёжик заметил, что тепло, которое согревало его ранее, начинало жечь, а то и обжигать гортань. Ёжик закричал и выбежал на поляну, о страхе было позабыто, хотелось двигаться, хотелось бегать или танцевать. Все мышцы пришли в движение, и ему казалось, что воздух со свистом и завихрениями играет в его колючках. Он напрягал их и топорщил, вслушиваясь в те звуки, что раздавались со спины. Ёжик ускорился и начал замечать, что с трудом касается земли, трава начинает щекотать его пузико. Всё выше и выше он поднимается над поляной, вот уже лапки касаются лишь кончиков деревьев, один поворот тела — и полёт меняет направление. Ёжик наслаждался этим, разгоняясь и пикируя в чащобе. Откуда ни возьмись появились странные зелёные существа и пробовали напасть на ёжика. Но им это не удастся, ведь нет никого более могучего, чем он, нет никого быстрее и сильнее. Он сам налетал на них и перекусывал их уродливые тела, выплёвывал их омерзительную плоть и продолжал свою очистительную великую охоту. Победив всех, он начал танцевать в воздухе, крутиться и упиваться своей свободой. Воздух, ветер, мирозданье пели ему, одновременно убаюкивая и будоража. Вселенская гармония переполняла ёжика, и необузданная энергия сочилась, излучалась от всего тела ежа, в гармонии и благости со смехом ёжик упал на землю и абсолютно счастливый раскинул лапки, смотря в тёмное небо, где изредка появлялись звёзды. Он моргал всё реже и реже. Сердце колотилось, а веки закрывались, как в той лощине, где он начал свой великий путь. Мысли путались, тьма становилась всё более и более весомой, хотелось отдаться, раствориться и слиться со всем миром.
Сколько ёжик пролежал в безмятежной неге, неизвестно, но когда он мучительно открыл крохотные глазки, хотелось пить и есть. Есть хотелось даже сильнее, чем тогда, когда он выходил из норки. В голове проскочили мысли о глупой мыши, и настроение немного испортилось. Тельце ломило, язык, казалось, разбух и не помещался. Пришлось принять экстравагантное решение и вывалить его наружу. Это была необходимая мера: острые зубы уж очень больно впивались в него при попытке просто дышать с закрытой пастью. Вновь оглядевшись и не узнав местности, ёжик решил вернуться под спасительную сосну, этакую реперную точку своего маршрута. Там точно безопасно и можно будет подумать, куда же его занесло. По пути он с удивлением замечал странные борозды, следы лап и перекошенные колосья большой травы. Конечно, это было сомнительно, но в голове появились варианты, что эту вакханалию устроил он. Хотя нет, это маловероятно, он летал со скоростью ветра, а не ползал на брюхе. Пузико грязное? Так когда приземлялся, немного замарался. С каждым может случиться. Да и зачем ему траву кусать, это не деяния для великого воина.
Устроившись на том же месте, в этаком гнезде из хвойных иголок, маленький ёжик вновь прикрыл глаза и ощутил странное: груз печали и тщетности бытия, бессмысленности своей жизни и существования в целом. Ему даже стало стыдно за то, как он поступил с радушным бобром. Сможет ли он загладить свою вину? Хватит ли сил искупить свой поступок? Ёжик закрыл мордочку лапками, но это не помогло, тогда он свернулся клубочком, и это уже хоть как-то соответствовало его внутреннему состоянию — сжаться, спрятаться, скрыться от всех и в первую очередь от самого себя. Он ощутил чудовищную усталость, болели мышцы, болел язык, но самое изнуряющее — болела душа. Что делать дальше, он не знал, хотелось быть большим и сильным, но он всего лишь маленький ёжик. Периодически впадая в беспамятство, он старался вновь ощутить ту свободу и где-то даже силу, которая была с ним ещё недавно. Вот только уверенность покинула невеликое тело и запутавшуюся душу. Что-то не давало ему покоя, что-то беспокоило. Ёжик сжался ещё сильнее, стараясь убежать в самого себя, зажмурился, но мрак окружающий не мог заглушить мрак в его сознании. Беспокойство росло и вот-вот должно было сформироваться во что-то, но, подобно мыши, убегало, выскальзывало, оставляя лишь прокусанный язык и привкус крови, своей, родной живительной влаги.
В очередной раз очнувшись, ёжик ощутил себя лежащим в странной позе, не свойственной ему, — на боку. Маленькие лапки были прижаты к тельцу и хворостинками прикрывали розовую, защищённую лишь редкой шерстью грудь и живот. Всё ещё мутило, и слабость отступила не до конца. Этого просветления было достаточно, чтобы из вороха ощущений вычленить то самое, что не давало покоя, — аромат, от которого ротик наполнялся слюной, а сознание наполнялось уверенностью. Маленький обрывок листочка, того самого, с которого всё и началось. Ёжик отвернулся, стараясь избежать соблазна, но аромат словно сам повернул его носик и прошептал:
— Один разок, это ничего не изменит.
Ёжик глубоко вдохнул скорее от сожаления и печали из-за своей слабости. Вот только пропитанный манящим запахом воздух расширил его лёгкие и, попав внутрь, вновь начал наполнять уверенностью и смелостью. Ёжик взял в лапки листок и, прислонив к носику, вновь глубоко вдохнул. Аромат наполнил носоглотку, проник в лёгкие, а оттуда — в сознание. По мордочке ёжика расползлась улыбка, а в глазках появился радостный блеск. Он с облегчением расслабился, упиваясь новыми мыслями, наслаждаясь той силой, что подарил ему этот аромат. Это уже было не так сильно, не так объёмно, как в первый раз, но всё ещё достаточно, чтобы расправить плечи, вновь уверовать в собственное величие и героическое предназначение, оставляя за скобками тот факт, что сама суть этого предназначения оставалась ему неизвестна. Он велик, потому что велик, и всё здесь, эта самодостаточная картина вполне устраивала ёжика. А логические нестыковки, этакая парадоксальная цикличность не волновала маленького ёжика, на все необходимые вопросы отвечали листья.
Луна показалась из-за туч и осветила поляну. Свет её был уже не так силён, ибо где-то там, где далёкие деревья высятся почти до самого неба, самые верхние веточки под влиянием ещё не утихшего ветра прощались с ночью и радостно встречали новый день. А на поляне у нашего ёжика образовалась проблема: запах листьев, который безотказно и могущественно овладевал его телом ранее, перестал действовать. Не совсем, но эффективность ароматического способа себя почти исчерпала, а пероральный был затруднён разбухшим языком и ничтожными запасами листочка. В голове ёжика вновь начали появляться звон и странные, чуждые его могуществу мысли. Боль в лапках, жжение носика и самое ужасное — пульсация языка. Он порвал листочек на две половинки и тщательно потёр между лапок. Получились две тонкие трубочки. Вначале он начал вдыхать с ладошек, но и там быстро всё выветрилось, да и сильно жгло. Почему-то его коготки были повреждены. Скорее интуитивно или инстинктивно он лизнул одну из ладошек. Запах пропал, но вкус-то остался, тот самый вкус, которым обладали листья. Вылизав обе ладошки, ёжик приготовился унывать. Вновь накатывала безнадёга. Но ему на глаза попались эти трубочки. Он обнюхал их и понял, что внутри свёртка они пахнут куда сильнее, чем снаружи. Он поднёс один кончик к ноздре и вдохнул. Помогло, сладостный аромат растёкся по телу. Ёжик радостно улыбнулся и вставил в себя второй свёрток, получились два небольших бивня. От радости или удовольствия ёжик смог расслабиться и, наплевав на всё и всех, упал на землю, лишь бы благоухающие палочки не вывалились из ноздрей.
Когда сознание вновь посетило нашего героя, солнце было уже высоко, не на самой верхней точке, полдень давно миновал, но ночной хищник предпочёл бы всё-таки поумереннее освещение. Ноздри ёжика сильно разбухли, но дышать было можно, головушка гудела и звенела, каждый шорох эхом отдавался и словно резонировал внутри. Еле двигаясь, ёжик встал, лапки дрожали, но держали. Лёгкий ветерок, словно созданный, чтобы освежать и дарить бодрость, раздражал. Ёжик фыркнул, негодуя, и отвернулся. Но потом, задумавшись, повернулся обратно. В той стороне, откуда дул ветер, было что-то манящее, желанное. Ёжик сделал первый шаг, неуверенный и робкий. Штормило, но идти было можно. Главное — не поднимать высоко мордочку. Словно волк или лиса, он взял след, двигаясь одному ему ведомой тропой. Его вёл запах. Конечно, были сомнения, но сердце ёжика забилось чуть быстрее, а в голове, словно тихим шёпотом, крутилось лишь одно слово — «листья». Шаг за шагом, не зная уже других ориентиров, он шёл на запах, манящий его и заполняющий сознание. В жизни ежа больше не было ничего другого, кроме этого запаха, кроме этого вкуса.
Изменчивый ветер как будто дразнил, забавлялся, а то и издевался, и ёжик готов был поклясться, что он менял направление, впрочем, в тот момент его это не особо волновало, ибо во всей его ежиной жизни был только один ориентир. Также он не был уверен и в том, что не падал, теряя сознание. Окунаясь мордочкой в рыхлую от влаги землю, но почти сразу вставал или почти сразу, теряя секунды или минуты в безмятежной мгле, защищающей его от этого несправедливого мира. Но великие воины так не делают, точнее, не сознаются в таком, вот и наш ёжик не мог даже принять подобные мысли. В очередной раз принюхавшись и выплюнув скрипящую на языке чёрную дрянь, он потерял запах. Судорожно начал кружиться и принюхиваться, стараясь определить сторону, всё никак не мог найти направление. Пахло отовсюду, но вокруг было пусто, только в нескольких метрах от него высилось маленькое и кривое деревце, под которым ни укрыться, ни спрятаться. Ёжик попробовал вдохнуть поглубже, кто знает, возможно, этого аромата будет достаточно, чтобы ощутить то тепло и негу, которые даруют листья. Началось-то всё с обнюхивания. Но нет, запах оставался запахом без дополнительного функционала. Постепенно переполняясь гневом, фыркая изо всех сил, ёжик пошёл мстить. Траву столь прославленным портить не подобает, а вот то, что он перегрыз дерево, — это будет звучать красиво.
Толстая кора поддавалась тяжело, крайне тяжело, и было не совсем понятно, это она так скрипит или могучие зубки непобедимого хищника. Но ёжик грыз и грыз, невзирая на некую боль, которая только усиливалась. Металлический привкус забил все рецепторы, и маленький вандал уже давно не обращал внимания на такие мелочи. Но что-то начало смущать, возвращалось тепло, колокола в голове пропали, сменившись лёгким круговоротом, появляющимся от листьев. «Месть может и подождать», — подумал ёжик и начал вновь принюхиваться. Запах всё так же был везде, но стал сильнее. Ёжик вновь принюхался, пахло всё, абсолютно всё, даже его лапки. Из надкуса на стволе показалась маленькая капелька сока, и ёжик скорее по наитию решил её слизнуть. Он не помнил, когда последний раз пил или ел. Голода-то особо и не было, а вот жажда давала о себе знать. Капелька не напоила ёжика, но озарила его голову и тело радостью. Он нашёл! Капля сока была как листья на вкус, на запах и даже превосходила их по эффективности. Сознание ёжика расцвело красками и цветами, отступили все чувства и ощущения, вытесненное теплом и негой. Радуга, спустившаяся с небес, обняла маленького и квёлого ёжика и, приподняв над землёй, начала кружить и убаюкивать. Приоткрывая глазки, ёжик любовался на разноцветные сполохи и мозаичный круговорот мирозданья. Протягивал лапки и дотрагивался до сгустков, они взрывались фейерверками и закручивались галактиками, сталкиваясь и вновь раскрываясь невообразимым светом.
Огромный светящийся шар всё так же светил и пылал, сжигая сотни тонн гелия, но маленькая планета всего в восьми световых минутах от него повернулась боком, наверно, чтобы согреть и другую часть себя. Фотоны света, излучаемые термоядерной реакцией, стали падать не прямо, а под углом, всё увеличивая и увеличивая его. И где-то там, далеко на поверхности летящего в почти пустоте булыжника, покрытого землёй и названного в честь неё, лежал маленький ёжик, один из множества обитателей этой планеты. Он вздрагивал и взмахивал лапками, рядом с ним лежали камешки, и когда он случайно задевал один из них и они соприкасались, звякали и откатывались друг от друга, казалось, что ёжик улыбался. Но всё чаще и чаще по его измождённому тельцу пробегала судорога, впалый животик то набухал, то падал, и это не могло быть следствием дыхания. Лапки сжимались, скрючивались и выгибались под такими углами, что если прислушаться, можно было услышать щелчки суставов, а возможно, и лёгкий хруст костей. Но вместе с лучами солнца, уходом света с полянки, где происходило это странное действие, если не сказать мучение, успокаивался и ёжик. Его тельце выпрямлялось и расслаблялось, дыхание выравнивалось, маленькие бусинки глаз уже не бегали хаотично то под веками, то выглядывая из-под них.
Ёжик очнулся рывком, открыл глаза и глубоко вдохнул. Сознание прояснилось на несколько секунд, схватило его ментальное тело и рухнуло вниз, принеся боль и жажду. Болело буквально всё, он знал, что иголки болеть не могут, но казалось, что всё его естество пронизано страданиями — от самого кончика чёрного носика до острия иголок. Он попробовал встать, но тут же пришло осознание, что это не самая лучшая идея: каждая мышца небольшого тела ныла и требовала отдыха или энергии. Пришлось поудобнее устраиваться на земле, свернуться не получалось, но лапки прижать удалось. Это позволило хоть как-то дать мышцам передохнуть.
— Я великий воин, — начал шептать ёжик, но некогда уверенные слова звучали неубедительно даже для него самого, — я великий воин, рождённый для героических деяний…
За этакой медитацией он провёл много времени, не сомкнув глаз и то ли освобождая голову, то ли, наоборот, наполняя её хоть чем-то. Мысли о самих подвигах не образовывались в его голове, казалось, что он их уже совершил, что бесстрашно боролся и победил, прошёл многие пути и всегда выходил победителем. Солнце совсем зашло, и становилось зябко. Ёжик оглянулся на ствол дерева, на повреждённую кору, маленькие капли сока блестели в закатном солнце, переливаясь даже не красным, а алым цветом, маня и обещая немыслимую гармонию, вновь показать и провести по удивительному миру, наполненному ярчайшими красками и ощущениями. Но ёжик вновь высунул язык, его края всё ещё болели от укусов острых зубов. Закрыв глаза, он сделал шаг, лапки слушались плохо, пузико практически стелилось по неровной земле, задевая маленькие камешки. Но ёжик был неумолим: ступая всё дальше и дальше, превозмогая боль, стараясь как можно быстрее покинуть злосчастную поляну и никогда больше не возвращаться сюда.
Луна освещала тоненькую тропинку, уходящую куда-то далеко за горизонт в неведомую и прекрасную новую жизнь. Ёжик брёл медленно, но непоколебимо, так получалось, что он впечатывал каждый свой шаг, не заботясь о том, чтобы за ним не следили, не ловили. Полное безразличие овладело им: ни чувств, ни сожалений, ни мыслей как таковых. Он велик? Возможно. Он ничтожен? Допускается. Что будет дальше? Неинтересно. Тропинка немного расширилась и пошла ввысь, было видно, что именно здесь сходились несколько троп и, сливаясь в одну, продолжают путь. Песчаный склон не понравился ёжику, лапки постоянно проскальзывали, а сил, чтобы взбираться, почти не было. Он оглянулся в первый раз за всё время своего бегства, оглядел такой родной и любимый лес и постарался набрать в грудь воздуха. Было больно, но уже не так сильно, как ещё пару часов назад. На удивление, эта краткая передышка подарила немного сил, как раз, чтобы окончить подъём.
Ёжик никогда не был здесь, но много раз слышал об этом аномальном месте. Огромная тропа, твёрдая и ровная, ни песка, ни грязи. Растительности на ней тоже не было, лишь по краям и весьма чахлая. Тропа уходила за горизонт в обе стороны, и некоторые лесные жители рисковали пересечь её. Это великая опасность, здесь водились очень страшные звери, которые бегали с немыслимой скоростью. Страх наполнял округу, ибо встреча с этими ужасными зверьми крайне редко проходила гладко. Ёжик огляделся, вроде бы было пусто. Шаг, потом второй, твёрдая поверхность была тёплой, так как тёмная земля нагревается от солнца, и в таких местах можно найти немного пищи. Мысли о еде наполнили пересохший ротик каплями слюны. Но апатия в сердце всё также наполняла безразличием. Это не земля, еды здесь нет, и искать её смысла нет. Ёжик продолжил путь, коготки немного цокали, а воздух был переполнен незнакомыми запахами. Не такими манящими, как от листьев, а абсолютно чуждыми. Плохое место, совсем плохое. Больше по привычке ёжик прислушался и не зря. Какой-то гул приближался. Он определил сторону и взглянул туда. Два огромных глаза выглянули из тьмы. Гул нарастал. Это был ужасный зверь, непобедимый монстр, бегающий так быстро, что его невозможно догнать. Лёгкая усмешка появилась на мордочке ёжика, а в голове появились мысли, тихие и противоречивые, но появились. Что-то между: «Вот и мой конец» и «Я великий воин, я обязан победить этого ужасного монстра». Умереть он был готов, возможно, только поэтому и случилось то, что случилось. Ёжик встал в оборонительную позу и поднял иголки, его лапки попробовали зацепиться за землю, но она была столь твёрдая, что шансов не было. Оскалив пасть и выпучив глазки, он мужественно встретил приближающегося монстра. Тот и вправду мчался столь быстро, что было понятно: останавливаться он не станет. Ёжик пару раз подпрыгнул и угрожающе фыркнул. Монстр неумолимо приближался. Секунда, и огромная туша зловонного зверя проскочила, перепрыгнула через ёжика, лишь самым брюхом задев кончики иголок. Недоумевая, ёжик обернулся. Огромные светящиеся глаза монстра покраснели, он пятился убегая. Непонятно как, но ёжик победил.
— Да!!! Убирайся отсюда! Это мой лес! — закричал ёжик вслед монстру. — Не возвращайся!
Лапки тряслись от страха, а маленький хвостик вжался в тельце. Сердечко колотилось, а иголки на спине тряслись. От страха или гнева, разбираться было некогда. Главное — всё миновало, и постепенно напряжение спадало, а настроение поднялось, и жизнь уже не казалась такой тяжёлой. Ему же хотелось подвигов, он же был уверен, что рождён для великого. Вот! Он был прав. Ёжик раздумывал, чтобы ещё крикнуть уже убежавшему монстру, но его отвлекло шуршание около тропы с противоположной стороны, откуда он пришёл.
— Кто здесь? — стараясь хоть немного убрать накативший к горлу страх, молвил ёжик. — Выходи!
Из травы показались уши, и ёжик расслабился. Такие уши он знал, это точно не тот монстр, это были зайцы, перепуганные и ошеломлённые, но, по сути, безобидные. Уж точно для такого великого воина, как он.
— Ты кто? — дрожащим голосом проговорил один из них. — Мы все видели, как ты прогнал того страшного зверя.
В траве что-то задвигалось, а уши начали трястись, скорее всего, остальные кивали.
— Я, — начал ёжик и запнулся, ещё не придумав, как бы себя назвать. — Великий воин и учитель, — здесь ёжик остановился, стараясь сам осознать, что сказал, — зверь или нет, монстр какой, но пока я с вами, бояться нечего.
— Учитель… — затрепетали зайцы и постепенно начали вылезать из травы. На удивление, их было много.
— А вы есть кто? — стараясь добавить максимум пафоса, спросил ёжик.
— Мы зайцы, идём туда, — один из ушастых шагнул вперёд и указал лапой в ту сторону, откуда ёжик пришёл, — но нам было страшно переходить большую тропу. Здесь бегает это чудище.
— Теперь с вами я! — ёжик приподнял мордочку и, стараясь смотреть свысока, добавил. — Я провожу вас, куда там вам нужно.
Зайцы заликовали и начали топать от радости, да так громко, что ёжик начал опасаться возвращения монстра. Может, и не так уж далеко убежал.
— Пойдёмте, со мной вам нечего бояться.
Тропа уже давно миновала, и ёжик просто шёл с тем зайцем, кто был впереди, надеясь, что хоть он знает дорогу. Остальные же всё старались подбежать к нему и прикоснуться, к великому победителю грозного монстра со светящимися глазами. Некоторые пробовали заговорить с ним, но ёжик надменно игнорировал любые поползновения в эту сторону.
На развилке зайцы остановились, и тот, что шёл впереди, поклонился ёжику, начал бормотать что-то из разряда благодарностей, но ёжик всё пропускал мимо ушей, но не уходил. Собственно, он и не знал, куда идти. Покидать родной лес больше не хотелось, где его дом, он уже и не знал. Если найти реку, возможно, она одна, можно отыскать плотину бобра, а оттуда уже можно и до дома добраться. Слабость вновь начала подкатывать, а всегда чёрное тельце уже казалось скорее серым. Мысли ёжика прервал настырный вопрос:
— Ёжик, ты говорил, что учитель, научи нас быть смелыми. Мы отблагодарим тебя.
Мысли ёжика понеслись по пути вкусных ягод, безвольных жуков, и, возможно, даже мышку или змейку какую преподнесут. Но он начал гнать эти фантазии, понадобится, он и сам достанет любые припасы.
— Это долгий и тяжёлый путь, не всякий сможет пройти по нему, он полон опасностей и скользких преград…
— Мы сможем, мы пройдём, научи нас!
— Хорошо, но путь будет долгим, — добавил ёжик, сам удивляясь, как преграды могут быть скользкими, — пойдёмте, для начала вам нужно испить целебного нектара.
Пока зайцы махали своими ушами, ёжик огляделся и повспоминал путь, по которому он шёл. Ему казалось, что местность не такая уж и незнакомая. Возможно, поляна с животворящим деревом не так уж и далеко. Коль уж так сложилось, испить этот невероятный сок ещё разок может быть и нелишним. Ему было немного жалко делиться, и он утешал себя мыслью, что вообще хотел покинуть эти края, а значит, и чудесное дерево.
Зайцы пошли не все, но и тех, кого он увёл, уже было достаточно. Всё сознание ёжика было наполнено противоречивыми, сомнительными мыслями. Он хотел оставить сок только для себя, а зайцам дать листья. Но их не так много, если ободрать всё дерево, оно перестанет расти. Да и как забраться на самую макушку? С этими мыслями они проделывали путь ежа — от большой тропы до поляны. Зайцам это было неведомо, как и то, что ёжик ненамеренно путал следы. Причём в обе стороны, он элементарно забывал, куда нужно идти. На пути туда это его вообще не беспокоило, а вот обратно в компании приходилось вновь напускать пафоса и утверждать, мол, он один ведает путь и только ему, избранному, открыта та самая дорога. Впрочем, зайцы стойко переносили все тяготы пути, и где маленькому ёжику приходилось перелезать через рытвины и упавшие деревья, зайцы попросту перепрыгивали их. Ёжик даже стал задумываться, как бы оседлать кого-нибудь из ушастых, но так и не смог придумать не только надёжный метод держаться, но и объяснить, зачем могучему и мудрому воину-учителю понадобилось залезать на холку к ученикам. Уставший и совсем выбившийся из сил, он, наконец, увидел полянку. Где-то в глубине души он надеялся, что когда цель будет в зоне видимости, у него появится второе или десятое дыхание, что к чудотворному дереву он подойдёт и торжественно произнесёт какую-нибудь речь. На самом же деле, еле передвигая лапками, он с неимоверным удовольствием и расслаблением плюхнулся на пузико практически в грязь и блаженно закрыл глаза. Правда, потом опомнился и, еле шевеля языком, резюмировал:
— Всё, мы пришли. Я очень устал, как только отдохну, начну вас учить бесстрашию.
Почти сразу заснув, ёжик уже никакого внимания не обращал на разбредающихся зайцев, на такой знакомый аромат и даже страх того, что зайцы без его указаний найдут то самое дерево. Все мысли покинули его голову, впервые за несколько дней им овладела не эйфория или боль, а банальная усталость. Темнота окутала ёжика, ни снов, ни мыслей. А тишина, не обнимая и не приободряя, лишь открыла врата в свои владения и ушла, отсутствие её было неотличимо с наличием, ибо две сестры — темнота и тишина — так часто встречают гостей вместе. Ёжик попробовал открыть глаза, но сёстры не отпускали, он попробовал сделать шаг, двинуться, но безрезультатно. Ранее, будучи прежним, он начал бы паниковать, искать выход, но теперь преобразился, став не только великим воином, но и учителем. Ему не было страшно, он забыл слово «беспокойство». Оно осталось там, на большой тропе, убежало вместе со зверем. Тогда он ещё сомневался, но сейчас, лишь уверенность жила в нём. Ёжик расслабился и, не слыша звуков, не видя движений, начал танцевать. Как умел, но миры снов тем и хороши, что если поверить, ты всемогущий. Бесконечный и беззвучный танец, когда тело легко и неутомимо.
Утро пришло неожиданно, для ёжика так точно. Его разбудили зайцы своим топотом и мельтешением. При этом ничего не дав сказать, поднесли большой кусок коры, словно поднос, на котором были различные коренья, ягоды и пара листьев. Не тех самых, но выглядели весьма заманчиво. Удивляться ёжик не стал, заставил себя это сделать, ведь ученики так оказывают честь учителю. Надо принимать.
Набив съёжившийся желудок, началась обработка зайчатины. Вроде как в коем-то веке нормально покушал, а мысли о кулинарии не покидают голову. Но ёжик не стал гнать такие ассоциации, представляя себя прославленным кулинаром, а своих учеников этаким фаршем, из которого надобно вылепить что-то достойное. Ёжик вещал долго, как ему показалось, солнце грело тёмные иголки, пузико топорщилось, множество глаз взирало на него с обожанием. Жизнь не только удалась, она восхитительно прелестна. Когда ёжик замечал, что любопытство выветривается, он засыпал всех щедрыми обещаниями, что скоро они перейдут к практике. Он понятия не имел, что это за практика, лишь надеялся, что когда дойдёт до дела, что-нибудь да и придумает. Была только одна проблема, да и так, проблемка, лёгкое беспокойство: ёжика всё больше и больше начинал волновать запах листьев. Он манил его, и ещё чуть-чуть и начал бы шептать, что бедный ёжик слишком долго сдерживается, лишая себя этого несравнимого удовольствия — испить сок или пожевать листья, нюхнуть их аромат. Так уж выходило, что не только зайцы получали своё туманное обучение, но и сам ёжик тренировал в себе стойкость. Именно к этой теме его речи и сводились: выдержанность и размеренность, что любые соблазны можно преодолеть, а если над тобой не властны слабости, значит, ты сильный и соответственно бесстрашный. Зайцы слушали с интересом, в любом случае пока их гуру не сорвался сам. Ёжик больше не мог выносить близость дерева-блаженства, переходя из одной стороны на другую, чтобы не видеть, чтобы не нюхать, чтобы не думать о нём. Взгляд ёжика постоянно упирался в деревцо, в царапины на нём. А маленький зубастый ротик наполнялся слюной, лапки чесались в нетерпении, глазки же закрывались и представляли тот фейерверк эмоций и чувств, который он испытал после того, как впервые попробовал этот нектар из ствола.
— Вот и настало время и вам, друзья мои, вкусить чудотворный нектар, наделяющий бесстрашием и могуществом, но помните то, что я говорил ранее.
— Помним-помним, — затрепетали зайцы и безошибочно посмотрели на то самое дерево, — учитель, мы чтим тебя и каждое твоё слово.
Тогда ёжик подошёл к царапинам и острыми коготками поковырял их вновь. Рядом лежали опавшие листья, ёжик безошибочно определил их, как те самые, и, беря по одному листочку, проводил им по израненному дереву, смачивая и без того дурманящие листья соком. Зайцы, выстроившись в очередь, получали лист и поедали его. Отдав последний листок, ёжик выбрал листок для себя посвежее и, обильно смочив, присоединился к трапезе. Над поляной воцарилось безмолвие, лёгкий хруст изредка нарушал тишину, но говорить было некому. Зайцы ждали, пока доест ёжик, а он самозабвенно жевал смакуя. Тепло медленно и как-то неохотно расплывалось по его телу. Он помнил, что раньше это происходило куда быстрее, но, взглянув в глаза преданным зайцам, оценив то, что их взоры уже расплываются, решил продолжить лекцию. Сознание плыло медленно, но всё же плыло, дурманящий сок делал своё дело. Ёжик приподнялся, оглядел ушастых и с самым серьёзным видом, будто его степень просветления столь велика, что даже сок на него не действует, продолжил.
— Мы избранные, мы едины, мы обязаны нести слово наше на все края света, бесстрашие и правда — вот наше оружие. Слово моё верное, и сила в нём…
Зайцы, теряющие связь с реальностью, самозабвенно ловили каждое слово своего наставника. А ёжик и не думал останавливаться, впервые вместо красок и ощущений его переполняли слова и мысли. Он говорил о том, чему его учили отец и мать, что рассказывала старая белка, всё из детства. Конечно, всё это было обильно приправлено безусловным величием, созданием новой межвидовой касты, тех, кто несёт свет. Светом, разумеется, были его слова и идеи, мнение остальных не учитывалось, а то и признавалось вредным.
—… И нарекаю вас, ученики мои, Первозайцами, нет никого выше вас среди зверей, идите и несите слово моё во все уголки нашего леса. Возьмите священный сок с собой, чтобы обращаться ко мне в мире ином, мире, дарующем свет и негу.
На трясущихся лапах зайцы по одному подпрыгивали к ежу, и он гладил их смоченной соком лапкой по мохнатой голове. Оставался жирноватый след в виде пятипалой и когтистой конечности.
Зайцы разбредались самостоятельно, пропитанные ароматом дерева и уносящие вместе с собой его дары. Пришлось всё-таки пособирать листья и пропитывать их соком. У ёжика сердце в пятки уходило, как оголтелые ушастики обдирают его сокровище. Но сделать он ничего не мог, слова сказаны, дело запущено. Да и в голове уже был туман, только он собрался прикрикнуть, чтобы не трогали свежую листву, моргнуть не успел, а ветка уже голая. Единственное, что он мог, — это вполглаза наблюдать за сборами послушников и молчать, величаво наблюдая.
Как только светило пошло на поклон, последний заяц ускакал в чащобу нести благую весть всему лесу. Ёжик наконец остался один, всё-таки в толпе он чувствовал себя неуютно. Обошёл вокруг израненного дерева, вздрагивая от каждого повреждения, с грустью посмотрев наверх, в нём появилась надежда. Всё-таки зайцы не смогли допрыгнуть до верхних веток, а значит, у его сокровища ещё есть шанс на жизнь.
Обняв ствол, ёжик прижался мордочкой к нему, лапки бережно гладили дерево по коре. Он не обращал внимания, что острые края врезаются в нежную кожу и ранят его. Закрыв глазки, ёжик глубоко вздохнул, инстинктивно позабыв про дурманящий аромат, ему хотелось утешить многострадальное деревце. Грудь и пузико зажгло не теплом и не болью, это было что-то иное, казалось, что деревце отвечает ёжику взаимностью, стараясь проникнуть в него. Что-то липкое капнуло на задние лапки, и ёжик посмотрел вниз, это были капельки крови, красной и вязкой. Ёж отпрянул и по-другому посмотрел на дерево, нежные чувства плавно гасли, оно ранило его, не сильно, но сам факт. Его, начинающего проповедника, учителя, можно сказать, без пяти минут мессию. Сделав несколько шагов, ёжик вновь приблизился к стволу, рядом с острым краем коры, откуда сочился сок, была его кровь. Без сомнений, он зря вспылил, дерево лишь побраталось с ним, не желая причинить вреда. Ёжик обнял дерево, стараясь встать так, чтобы ранки соприкоснулись. Ему понравилась идея породниться со столь обольстительным растением, кровосмешение порой приносит очень хорошие плоды. Он закрыл глазки и попробовал выйти из своего физического тела, почувствовать дерево на ментальном, тонком уровне. Получалось плохо, но только поначалу, стоило лишь подождать, и перед глазками забегали образы, вихри идей наводнили сознание, казалось, что он физически оторвался от земли и возносится ввысь, к кронам деревьев, к небесам, туда, куда ещё не наступала ни одна лапка ни одного зверя. Он стоял в одиночестве на огромном холме, который венчал могучий ствол дерева, раскидистые ветви укрывали от палящего солнца, меж складок коры сочилась живительная влага, а прям на земле было вдоволь еды. Ёжик поклонился древу и попросил разрешения испить, дерево согласилось, напившись, ёжик спросил разрешения отведать яств, и вновь древо дало согласие. Утолив голод и жажду, ёжик поблагодарил древо за несметные дары и спросил, как он может отблагодарить его за столь щедрые угощения. Древо не стало молчать и повелело сложить сказ о нём. Но у ёжика не было, где начертать, и дерево даровало ему кору. Тогда ёжик спросил, чем же ему чертить свой сказ о величественном древе, но лишь ветер шелестел широкими листьями. Тогда ёжик выдрал одну из своих иголок и начал царапать письмена. Прорезав часть, иголка сломалась, но ёжик не растерялся, он перевернул иглу и окровавленным кончиком обвёл написанное, придавая цвет, окунул обломанную иголку в сок древа и залил им всё, защищая написанное. Иголка шла за иголкой, скрижали складывались и сушились в гостеприимной прохладе ветвей. А ёжик всё писал и писал о древе и обычаях, о гармонии и бесстрашии, об устройстве в лесу и у великого дерева. Множились скрижали, складываясь в талмуд. Усталость накатывала на ёжика, но он трудился, не жалея себя, остановившись лишь тогда, когда не смог найти новой иголки. Тогда он встал и, положив окровавленную лапку на стопку исцарапанной и залитой соком коры, изрёк: «Да будет так».
Зайцы нашли своего учителя в ужасном состоянии, он еле дышал. Дерево было залито кровью и почти полностью ободрано, ёжик лежал окружённый переломанными иголками, своими, ибо его тело было полностью освобождено от них. Рядом высилась небольшая горка коры. Зайцы, одурманенные запахом и видом, не сразу распознали и оценили всю ценность того, что они видят. И один из учеников, взяв верхнюю пластинку, начал её жевать. Путь был долгий и сложный, тело измучено голодом и жаждой, не разобрался в суматохе. Благо его товарищи заметили странные закорючки и остановили голодного. Еле дышащее тело ёжика отодвинули в сторону и первым же делом огородили дерево, чтобы никто, кроме тех, кто пришёл первым, вместе с ёжиком, не смел к нему приближаться. Укрыв учителя травой и прочитав написанное на коре, они по достоинству оценили жертву ёжика и отрыли ему большую норку. Устелили травами и мхом, поразмыслив, оборудовали и вентиляцию. Назвав эту нору святилищем, поставили у входа охрану. Дело в том, что зайцы очень мудро распорядились тем, что взяли с собой, угощая и убеждая весьма успешно. На полянку стягивались всё новые и новые животные, чтобы вкусить сока, вдохнуть аромат и услышать мудрые речи ёжика. С последним была заминка, но зайцам повезло: их учитель оставил письменные наставления, и их можно использовать. Животные прибывали, и требовалось их как-то распределять, озадачивать. Так появилась охрана, строительные бригады, проповедники и самая высокая каста — Первозайцы.
Долго ли лежал ёжик, нам неведомо, работа кипела и не останавливалась ни на миг. Очнувшись и ощутив всю боль от ран, маленький ёжик, или как его величали в лесу Великий Лысый Ёж, не смог сам покинуть нору, он даже встать не смог. Лишь лежал и стонал, что-то шептал, но никто так и не смог разобрать, что же говорил учитель. Первозайцы отпаивали его соком и откармливали листьями, которых осталось очень мало. Но за деревом следили, его поливали и укрывали от ветра. Случались инциденты, и пара веточек сломалась, но их окунули в воду, а опытные, знакомые с ботаникой, говорили, мол есть шанс, что они дадут корни. Так у Первозайцев появились свои учёные, которые бились над первостепенной задачей: развить дерево, размножить и распространить по всей контролируемой территорией. Да-да, у Первозайцев была своя территория. Небольшая, но понятная часть леса, где все звери ходили на поклон к ним и приносили дары. За это они получали покровительство и наставления. Как было написано в скрижалях: сильный защищал слабого, а слабый кормил сильного. Каждый делился с каждым, и не было вражды меж единоверцев. Этот аспект заботил Первозайцев, но только поначалу. Собравшись вместе, они пригласили к себе большинство хищников и, щедро угостив листьями и соком, смогли убедить, что охотиться лучше за пределами территории, где распространено Заёжество, заодно объяснив, что они не трогают лишь единоверцев. Причём ограничений на охоту, собственно, нет, они могут приносить то, что не съели сами, к служителям Первохрамов, и те щедро отблагодарят принёсших соком и листьями. Это был блеф, хитрые Первозайцы даже не представляли, откуда же брать столько даров Перводрева. Поэтому строители, которые тоже надеялись на подношение прихожан, не так ретиво рыли объёмные норы, где бы располагались одна из иголок учителя, чаша с соком и небольшой запас листьев. Конечно, были и те, кто искал похожие деревья, разумеется, из числа зайцев, быстрых и ловких, а главное — родственников. Но, обежав весь лес, ничего подобного найдено не было, никто не слышал о чудесных деревьях с дивным ароматом и волшебным соком. Поиски продолжались, как и попытки прививать Перводрево. Вот только безрезультатно.
— Нам нужно идти к Учителю. Великий Лысый Ёж обязательно что-то подскажет, — совет Первозайцев в очередной раз собрался на краю поляны в большом кругу вытоптанной земли.
— Тебе напомнить, почему мы сидим здесь, а не там? — один из них топнул и показал лапкой в сторону Перводрева. — Там голова работает иначе, мысли разбегаются и невозможно сосредоточиться. А помнишь ли ты, чем питается Учитель? Чем мы же его кормим и поим? Он уже много лун не выходит из своей норки. Да и её мы построили слишком близко к дереву, затронув один из корней, запах внутри такой же, как и около ствола. Мы знаем, что Учитель жив, но не более.
— Нужно лишь поговорить, если начнёт вновь что-то бормотать, уйдём. Мы ничего не теряем. Ситуация критическая, наших братьев становится всё больше и больше. Это тоже становится проблемой. Нужно что-то делать, по сути, Учителя видели только мы, и только мы знаем, как действуют его речи. Скрижали — это великий дар, но…
— Хорошо, давайте попробуем. В конце концов, действительно, ничего дурного не случится. Его всегда можно сохранить как символ и не более. Но основной упор нужно делать на проповедников. Дадим немного сока, пускай измазываются им и говорят, но самим соком не делятся. Дерево вот-вот начнёт сохнуть.
Ёжику нравилась его новая жизнь, она была наполнена удовольствием и негой. Лежанка из мягких листьев и мха менялась каждый день, еда также доставалась на дармовой основе и практически в неограниченных количествах. Один раз, общаясь со своими учениками, он намекнул, что было бы ему недурно прогуляться, на что те начали убеждать его, что он ещё слишком слаб и не сможет спокойно прогуливаться. На что ёжик попробовал надавить авторитетом, не помогло, и он честно признался, что соскучился по другим ежам. Это был лишь повод выйти, но и здесь обстоятельства пошли против него. Зайцы рассказывают, что под его именем уже целая империя и многие звери приносят дары и считают за честь поклониться хотя бы норе, где обитает Великий Лысый Ёж. Вот только его самого этого не радовало, хотя он слышал, как приходят большие и малые звери, как читают вслух его письмена, пропуская начало, но это не суть. Он стал поистине героическим, он обрёл паству и почитателей. Ещё чуть-чуть, и его огласят живым богом. Но какой в этом смысл, если он не способен даже самостоятельно себя удовлетворить. Воздух в его норе был пропитан ароматом дерева, его листья составляли неотъемлемую часть рациона, а сок приносился вместе с водой. Постепенно он начал замечать, что вновь начинает испытывать всё большую и большую тягу к дарам листьев. Замечал, что другие не могли подолгу находиться рядом, в его норе. Их начинало пошатывать, а руки — трястись. А он в ней жил, много лун жил, уверенный, что части листьев добавляют и в обычную еду, а сок подмешивают в любую жидкость. Это заботило его поначалу. Но после он сам начал целенаправленно поедать листья и пить неразбавленный сок. На удивление, действовало плохо. Если раньше ему хватало лишь обнюхать лист, чтобы за спиной появились крылья, то сейчас нужно было уже съесть лист целиком, а то и чуть больше. Сок тоже уже дурманил не так сильно. Он с некой ностальгией вспоминал, когда впервые нашёл древо и лизнул его рану, вкусив древесный нектар. Сейчас же ни фейерверков, ни вспышек ощущений. Всё, что могло даровать ему древо, — это тьма. Кромешная тьма и тишина. Это было отдушиной, это было спасением, он убегал в эту тьму всё чаще и чаще. Прятался от реальности, где все его мечты реализовались, но заперли его, зарыли под землю, и нет для него пути наверх. Не было, точнее, не было до тех пор, пока не пришли все ученики, взволнованные и задумчивые.
— О великий учитель, мы смиренно стоим перед тобой и молим о совете…
— Вот давайте без этого пафоса, кроме нас, здесь никого нет. Я не учитель, а пленник, вы заперли меня здесь. Но я так и не понял, зачем вам нужен.
Из зайцев шагнул вперёд один и то ли иронично, то ли по инерции поклонился. Усмехнулся сам себе и начал говорить.
— Нет, ты не пленник, но нужен нам. Именно на твоих словах и действиях построено всё то, что сделали мы. Но создавали это мы, твоей заслуги здесь нет. Патовая ситуация, не правда ли? — заяц посмотрел на ежа, прямо в глаза, и не отрываясь продолжил, — у нас есть проблема: паства стала слишком большой, мы не знаем, как ей управлять. И нет, мы не просим совета, как это сделать. Впрочем, если есть идеи, выслушаем. Учитель, ты символ, и настало время доставать тебя и демонстрировать. Это даст спокойствие тем, кто беспокоится, это заткнёт пасти тем, кто стал много говорить. Мы помним, как ты учил нас, и признаём — ты действительно великий учитель и сдержал слово.
Ёжик с недоумением сел на ворох травы, не совсем понимая, что происходит.
— Да, ты позвал за собой трусливых зайцев и пообещал научить их бесстрашию. Сейчас эту поляну охраняют волки, смиренно склоняющие головы при виде нас. Ёжик, ты выполнил своё обещание, и мы обязаны тебе. Но мы стоим на одном пути, повязаны и друг без друга не можем. Точнее, ты основа нашего могущества, а мы твоё будущее.
— Много слов, но мало смысла, — поняв, что его жизни ничего не угрожает, ёжик развалился на своей лежанке, — говори, что вы хотите, конкретно.
— Проповедь. Мы хотим, чтобы ты вышел и при большом собрании зверей сказал длинную речь.
— Тема?
— Мы думаем, это не самое важное, но желательно в рамках скрижалей. Мир, единство, взаимопомощь и прочее. Основное действие окажет великое древо, точнее, его аромат. Не нам рассказывать, на что способно это растение.
Ёжик ухмыльнулся, он, пожалуй, единственный из ныне живущих зверей, кто прошёл чуть ли не все стадии, а в финале породнился со стволом.
— Это согласие? — заяц был не на шутку взволнован, — приготовления займут несколько дней, в первую очередь чтобы звери могли собраться.
— Конечно, вы же знаете, я давно хочу выйти наружу и не могу упустить такую возможность.
Подготовительные работы начались засветло, и казалось, что Первозайцы готовились к этому предварительно. Уже были готовы заграждения, кувшины с соком, и сколочена небольшая трибуна. Великий Лысый Ёж репетировал свою речь в норе, и это было связано не только с тем, что заранее его никто не должен был видеть, всё упёрлось в неожиданное. У ёжика были подозрения, но он их не высказывал. Когда он аккуратно и втайне выполз из лаза вдохнуть утренний воздух, наполненный прохладой и свежестью, ему стало нехорошо. Потемнело в глазах, и накатила слабость. Пришлось прятаться обратно, в духоту и смрад, но наполненный запахом Перводрева. Организм адаптировался существовать и противодействовать дурманящему веществу, но без него начинал сбоить. Ёжик метался по норе и старался не злиться, от ярких эмоций ему тоже становилось дурно, хоть и немного иначе. Всё переживаемое усиливалось и преумножалось, гнев перерастал в ярость, а уныние — в депрессию. Радость, конечно, тоже трансформировалась в эйфорию, но веселиться ёжику и не хотелось, и повода не находилось. Он был заперт в норе и практически не мог выходить за её пределы. Через стражу он призвал Первозайцев. Пришли не все, но ему хватило бы и одного. Он рассказал о своём эксперименте и в ультимативной форме потребовал, чтобы те залили поляну соком и выложили листьями, чтобы расширить зону обитания их учителя. Он был согласен хотя бы на время представления, а там что-нибудь и придумается. Идея крайне понравилась ученикам, ведь сок есть, а применение его в похожих целях всё равно планировалось.
Пение птиц ёжик услышал задолго до выхода, Первозайцы уверили, что выходить можно спокойно, но ёжик с опаской ступал по устланной листьями земле прямо на помост, где висели то ли тканные, то ли кожаные полотна с изображением ушастого круга с ответвлениями. Ему понадобилось время, чтобы узнать в этом схематическом рисунке себя. Но это было не самым впечатляющим. По всей небольшой поляне были поставлены шесты, на которых восседали десятки птиц, разрывающих горло в пении, на перекладинах тоже были полотна. Разглядеть было невозможно, но ёжик был уверен, что там такое же изображение. Рискнув вдохнуть поглубже, он убедился, что его атмосферу распространили по всей поляне. Собственно, это можно было понять и так, ведь сотни разнообразных животных смотрели на него, не отрывая своих затуманенных глаз. На краю трибунки стоял привычный кувшин, откуда явственно доносился запах сока. Великий Лысый Ёж без слов и сомнений подошёл к кувшину и начал обильно пить. Первозайцы, стоящие за спиной, не шелохнулись. Испив и наконец почувствовав то самое тепло, которое покинуло его после написания скрижалей, ёжик впервые за долгое время улыбнулся. Глаза его сверкнули и расфокусировались, самое время начинать.
— Друзья! Я рад видеть вас всех здесь… — начал ёжик, стараясь не обращать внимания на птиц, которые вторили каждому его слову, служа живыми репродукторами. — Вы чтите Перводрево и учеников моих, которые несут слово моё?
— Да!!! — разнеслось по всей поляне, и ёжик вздрогнул от такого шума.
— Вы чтите скрижали мои, написанные кровью моей и соком Перводрева?
— Да!!! — повторно разнеслось над всей поляной, и ёжик продолжил.
— Чтите, ученики мои, и несите слово моё во все уголки леса, ибо только оно верно. Но несите его мирно, убеждая всякого, кто встретится на вашем пути, ибо нет ничего крепче, чем слово, сказанное от чистого сердца. Уважайте братьев ваших по вере и тех, кто мал, и тех, кто велик. Нет разницы меж вами, и нет вражды, разделяющей вас. Только в единстве истина, и только в сплочённости сила, — ёжик сделал паузы на ликование и смог услышать подсказку Первозайцев, кивнул и продолжил. — Есть множество Первохрамов, больших и малых, как вы сами, кто-то ходит по земле, кто-то предпочитает небо или деревья. Но если вы едины, то едины и Первохрамы. Нет разницы меж норой или дуплом, нет разницы меж большим и малым. Свет сияет и греет одинаково, невзирая на размер и вид. Помоги брату своему, как помог бы мне, прими помощь от единоверца своего, как принял бы помощь от меня…
Шквал радостных криков, улюлюканья и местами даже рычания прервал Великого Лысого Ежа. Первозайцев это не заботило, они стояли глыбами за спиной учителя и внимательно разглядывали толпу. А ёжик всё говорил и говорил, пересказывая и дополняя свои скрижали. Ему казалось, что он вновь в другом мире стоит у того самого могучего дерева и разговаривает с ним, нет толпы, нет зайцев, никого нет, только он и то древо. Звуки лишь шелест листьев, эхо разносит его слова, и он един со всей вселенной. Ёжик продолжал говорить об уважении и почтении, взаимовыручке и благом труде, но по его мордочке текли слёзы, где-то совсем глубоко он знал, что каждое его слово слишком утопично, чтобы быть правдой. Ибо в этом мире есть только он, маленький беззащитный ёжик, и могучее древо, наделяющее силой. И они оба настолько одиноки, что не могут найти друг друга, так же, как и существовать раздельно.
Эпилог
Холм был закрыт для прохода, патрули волков и более мелких животных должны были бродить перекрёстными путями. Но когда начал свою проповедь Великий Лысый Ёж, все замедлились и старались аккуратно подглядывать, подслушивать, проникать и ловить каждое его слово. Лес опустел, все, кто мог, ибо хотел почти каждый, пришли на поляну. Манящий аромат разносился ветром и лучше любого зазывалы указывал путь, куда нужно идти. Бобр не хотел идти, бобр не знал, что будет собрание или как там эти фанатики называют свою секту. По большому счёту ему было наплевать. Событие в лесу проходило мимо него, его жизнь и так была улажена, размеренная и независимая. Конечно, он знал про самую влиятельную силу в лесу, зайцы подчинили себе почти всех зверей. Небылица какая-то, но чего только не случится.
Бобр, вообще, редко покидал свою плотину, разве только за листьями, которые нашёл прошлым летом, случайно наткнулся и приспособил для заклеивания больших щелей между веток, липкий сок позволял это делать быстро, а волокнистая структура давала большую плотность. Скоро была осень, и необходимо было пополнить запасы. Поднимаясь по холму, он мысленно уже доклеивал листки, где так нравится веселиться детворе. Ещё немного, и ветер совсем перестанет пробивать и охлаждать пространство.
— Что за фигня? — бобр уставился на сборище, переполнившее как раз ту поляну, куда ему и было нужно. Идти дальше было бессмысленно. Он присмотрелся и прислушался. Вся толпа восхваляла некого Великого Лысого Ежа. Бобр усмехнулся: то зайцы, то ёжики, кто бы мог подумать, какая напряжённая борьба за власть у них в лесу происходит. Приблизившись максимально близко, ему стало смешно и страшно одновременно. Подойдя с тыла, за спинами виновников и организаторов мероприятия он увидел и зайцев, и ёжика, и измученное дерево. Жаль, конечно, растение, подобных ему он не встречал, но можно и мхом щели заделать. А вот ёжик показался знакомый, именно он приходил к нему, уж и не вспомнить, когда это было. Ещё как раз листья эти зачем-то схватил и убежал, стенку проломив. Всё говорил о величии и могуществе, хотя если посмотреть, где он сейчас, то ведь добился своей цели. Но какой ценой, сердце ушло в пятки от его вида. Весь тощий, иголки выпали, глаза стеклянные, и если бы не поддерживающие его зайцы, падал бы на каждом шагу. Мертвец, живущий только какой-то потусторонней силой.
Бобр стоял и наблюдал, как зайцы аккуратно положили ёжика около входа в норку и, что-то кратко обсудив, ушли, оставив его беззащитное тело лежать на уже прохладной земле. Бобр поймал момент, когда совсем никого не было рядом, и украдкой подошёл к ёжику. Разглядел его поближе, убедился, что это действительно тот самый, что приходил к нему. Но что делать, он не знал: оставить на земле, замёрзнет, куда-то оттащить, но он не знает куда. Бобёр присел рядом с ёжиком и погладил его по лысой голове. В голове пронеслись воспоминания, как он сидел у него в плотине и спрашивал, как ему жить, называя бобра мудрым. Бобр усмехнулся и, отвечая на тот старый вопрос, прошептал:
— Не знаю, маленький ёжик, никто не знает.