Место действия – речной круизный теплоход, маршрут «Москва – Астрахань – Москва», наши путёвки – с двухразовым питанием: обед и ужин. У Кармен питание трёхразовое, как она говорит, полноценное. У нас, значит, неполноценное… Но я молчу. Потому что Кармен далеко за восемьдесят. Она сидит за нашим столиком в ресторане верхней палубы, вернее – восседает. Иначе и не скажешь. Иначе её не назовёшь: идеально прямая спина, аскетическая худоба, вздёрнутый подбородок, лебединая шея. Шея, впрочем, всегда была прикрыта шелковым шарфиком – ведь я уже говорила вам, что Кармен была старой, о-оо, очень старой. Но назвать её старухой не поворачивался язык.
Каждый день в одно и то же время мы с мамой (я путешествовала с восьмидесятилетней мамой, опасаясь оставить её одну. На теплоходе ей нравилось, ей было хорошо, и я могла спокойно отдыхать, не беспокоясь о ней) поднимались в верхний ресторан и приветствовали Кармен: «Добрый день, приятного Вам аппетита». Кармен улыбалась улыбкой Джоконды и милостиво кивала в ответ. Одета она была, знамо дело, не в ширпотреб, то бишь Молдова-Тайвань-Кыргызстан. Наряды Кармен (она меняла их довольно часто, каждый раз приводя нас в изумление тщательно подобранными «аксессуарами») явно были сшиты на заказ или куплены в эксклюзивном бутике. Ив Сен Лоран, Карден, Дольче Габана. Юдашкин со Славиком Зайцевым отдыхают…
От неё исходил волшебный флёр, неуловимый шарм, словом, это было само очарование. Очарование было одето в чёрно-красную цветастую (но не кричащую) шерстяную юбку, кремовую шелковую блузу и курточный серо-стальной жакет, с которым она не расставалась, так как палубы хорошо продувались волжским ветром, особенно когда мы проходили водохранилища.
Чёрные волосы аккуратно уложены в классическое каре, из-под чёрной чёлки на меня смотрели живые глаза, в которых светилась тайна, ведомая ей одной… Аристократически худощавые руки с узкими кистями, пальцы в чернёном серебре колец. На левой руке – красивый перстень с красно мерцающим гранатом. И невыразимая, через край – грация.
- Валентина, - томно произнесла она, представляясь.
- А… отчество?
-Детка, какое отчество? При чём вообще отчество? – театрально возмутилась наша новая знакомая, и я пристыжено опустила глаза, признавая её правоту.
Действительно, какое может быть отчество у Карменситы, Кармен. Она была словно ожившая Кармен-сюита. Она дышала морским свежим бризом и источала аромат андалусских золотых апельсинов. В былые времена андалусские красавицы брызгали себе в глаза содержащимся в кожуре свежего апельсина ароматическим маслом – чтобы придать взгляду тот самый, знаменитый андалусский блеск.
Признаюсь, так и быть: прочитав про «секрет испанских глаз», я сделала то же самое – крепко сжала в кулаке апельсиновую шкурку и бесстрашно брызнула в широко раскрытый глаз. И тут же зажмурилась: глаз щипало и жгло неимоверно, по щекам полились слёзы, но я мужественно провела ту же операцию со вторым глазом. Когда резь и боль немного прошли, посмотрела в зеркало – и увидела тот самый блеск… Андалусийский.
Плечи распрямились сами собой (хотя куда уж прямее), подбородок приподнялся (хотя куда уж выше…), на губах заиграла торжествующая улыбка. Знай наших! Купим апельсинов и сотворим с собой это древнее чудо, и у нас получится, не сомневайтесь. Вот же – видите, я стою, вся такая… Ах!
- Алик, иди сюда!
- Ну, чего тебе?
-Ты что, не видишь ничего?! Посмотри!
- А что я должен видеть? Апельсином пахнет… вкусно. Ты апельсин, что ли, ела?
- Не угадал.
-А тогда – что?
-А ты посмотри мне в глаза. Нет, ты ближе подойди. Ближе, ближе… ещё ближе…
…
Всё-таки апельсиновое масло творит чудеса.
Так о чём я? Ах, да, теплоход… Ресторан... Словом, Валентина, была - Испанией. И я прозвала её – Кармен. Она об этом так никогда и не узнала.
Первые два дня Кармен окружала аура ледяного молчания (поющие льдинки в хрустальном бокале с шампанским «Ив Роша», розлив, полагаю, французский, иначе его не стоит пить – подделка с лёгким флёром высококачественных отечественных дрожжей).
Оставалось только догадываться – о её судьбе. О судьбе великолепной чёрной трости, на которую она опиралась при ходьбе и без которой, кажется, не могла передвигаться. Трость отлично вписалась в пейзаж (в картинку, в кадр, в ткань художественного полотна – как хотите, называйте это как хотите).
Оставалось только догадываться, и я придумала ей – судьбу. Вариантов было два: либо Большой Балет (непременно большой, кордебалет оставим для других), либо легендарный ГИТИС. Наша соседка по столу (столик был на четверых) склонялась к первому, я склонялась к последнему. И молила бога, чтобы он подсказал правильный ответ.
Подсказка пришла (опустилась с небес, прилетела на чайкином белоснежном крыле, вспорхнула яркой бабочкой, неведомо как залетевшей на наш теплоход). На следующий день я застала Кармен беседующей (любезно позволяющей развлекать себя беседой) – с кем бы вы думали? С Файзуллой Ахметовым, известным всему Волжскому речному пароходству бессменным диктором Файзуллой, который – увы! – ушёл на заслуженный отдых.
Всем нам когда-то придётся уйти, но – Файзулла, именно Файзулла! как же горько я жалела, что больше не услышу его левитановский бархатный баритон, его неподражаемый голос, который звучал из динамиков сладкозвучной музыкой, и его хотелось слушать, хотелось, чтобы он никогда не кончался, волшебный голос волшебника Файзуллы!
Мне посчастливилось путешествовать пару раз на теплоходе «Волжские мечты», где этот скромный вежливый татарин, одетый всегда безукоризненно, бессменно исполнял обязанности диктора, неторопливо и завораживающе повествуя всему теплоходу – о Волге, о городах, сёлах, плёсах, водохранилищах и островах…