Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 9

Получив письмо Марьи Филипповны, Михаил Алексеевич указал мальчишке-посыльному на стул в углу комнаты, а сам сломал маленькую аккуратную печать и пробежал глазами по строчкам. Он ждал чего угодно: упрёков, обвинений, но только не признания в любви. Рука задрожала, а слова запрыгали перед его взором. Точно также, неровно и часто, заколотилось сердце в груди. Губы раздвинулись в глупую и счастливую улыбку. Впрочем, осознав всю сложность своего нынешнего положения, а также вспомнив вчерашний разговор с Натальей, Соколинский тяжело вздохнул. Мысленно он уже простился с Марьей Филипповной и даже не помышлял более о встречах с ней где-нибудь, кроме, как случайно в обществе на глазах у всех. Но эти несколько строк вновь пробудили в сердце надежду, что он счёл похороненной.

Накануне, когда он заговорил с княжной Натальей о том, чтобы перенести венчание с сентября на август, глаза её загорелись счастливым светом, а лицо сделалось столь красивым, что Соколинский обрадовался тому, что поступил правильно. Конечно, совесть напомнила о поцелуях с mademoiselle Ракитиной, но он отмахнулся от досаждающих ему мыслей и пообещал себе, что отныне станет думать только о Натали.

Его переполняла светлая радость, когда он возвращался к себе в Клементьево. Сознание того, что он только что сделал правильный выбор, вызвало воодушевление. Оставалось только написать Марье Филипповне, извиниться за свой неуместный душевный порыв и постараться сосредоточиться на мыслях о будущем с Натали. Мишель с самого начала знал, что княжна Урусова станет ему замечательной женой, мало того, положение, занимаемое в обществе семейством Урусовых, и ему самому открывало весьма многообещающие перспективы.

Но хорошее настроение исчезло без следа, как только он взялся писать письмо Марье Филипповне. Он не мог не думать о ней, когда мучительно подбирал слова, дабы не задеть её чувств, не обидеть ненароком. Довольно уже и того, что наговорил ей на берегу реки, когда пребывал в страшном смущении оттого, что князь Урусов застал его в столь щекотливой ситуации.

Он много раз начинал писать, но всякий раз рвал бумагу на мелкие клочки. Всё то, что он писал, было неправдой, а горькая истина состояла в том, что стоило ему только остаться наедине со своими мыслями о mademoiselle Ракитиной, и он уже не мог думать о Наталье, о том, как хорошо им будет, когда они, наконец, поженятся. Все его помыслы вновь и вновь обращались к Марье Филипповне. Он даже позволил себе мечтать о том, что она станет хозяйкой Клементьево, и с какой гордостью он представит её матери и брату.

В конечном итоге он написал всё то, что думал, так, как оно есть и, не давая себе времени передумать, тотчас отправил мальчишку, сына местного конюха, в Ракитино. Он и не надеялся на ответ, а ежели и ждал, то вовсе не тот, что получил. Ответ Марьи Филипповны не разрывал связи между ними, не ставил точку в их отношениях, напротив, он стал очередной вехой, ступенькой, ведущей в неизведанное будущее. Это будущее представлялось ему теперь в виде развилки дороги: коли он выберет Натали, то и дорога эта просматривалась отчётливо и ясно, а ежели mademoiselle Ракитину, то дорога эта тонула в тумане сомнений и неопределённости. Можно было вовсе не отвечать на её письмо, ведь, по сути, оно не требовало ответа, и можно было его счесть таким же прощальным жестом, каким было его собственное послание. Но его неодолимо тянуло увидеться с Марьей ещё раз.

Потому наутро следующего дня он, как и обещал, отправился к условленному месту свидания, впрочем, не особо надеясь, что она придёт. Утро выдалось туманным и промозглым. Привязав вороного у клёна, что рос на берегу, Михаил Алексеевич по камешкам перебрался на другую сторону и шагнул на лесную тропинку, ведущую в Ракитино. Скопившаяся на листьях деревьев влага, срываясь крупными каплями, оставляла мокрые следы на его светло-сером сюртуке. Соколинский поёжился, вглядываясь в белёсую мглу, что окружала его со всех сторон.

Послышались лёгкие шаги, и вскоре из-за деревьев показалась Марья Филипповна. Простое светло-голубое платье удивительным образом подчёркивало её природную красоту. Русые кудри от влаги завились мелкими кольцами и красиво обрамляли бледное, словно фарфор, лицо. Марья Филипповна остановилась в нескольких шагах от него, робкая улыбка скользнула по её губам:

- Надеюсь, я не заставила ждать вас слишком долго? – Разглядывая из-под ресниц своего vis-a-vis, поинтересовалась она.

- Вас я готов ждать сколько угодно, - Соколинский приблизился к ней и, прикоснувшись в протянутой руке, едва дотронулся губами до трепещущих пальцев.

На сей раз Марья Филипповна выглядела утончённой барышней, платье более скрывало, чем подчёркивало формы, что так запомнились Михаилу Алексеевичу в их прошлую встречу. Соколинский поймал себя на мысли, что уже не может смотреть на неё иначе. Она более не была для него прелестной незнакомкой, а стала куда ближе, чем его наречённая. Стоило прикрыть глаза, вдохнуть тонкий аромат, и воспоминания о том, как сжимал в объятьях стройный стан, целовал тёплую, пахнущую резедой кожу, нахлынули с новой силою.

Испугавшись силы того влечения, что она пробуждала в нём, Михаил Алексеевич выпустил её ладонь. Повисла неловкая пауза. Марья Филипповна опустила голову, уставившись на носочки светлых сафьяновых туфелек, поворачивая в руках выточенную из дерева рукоять кружевного зонтика.