Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 23

На другой день после приезда Андрей бродил по пустым покоям отчего дома. С тех пор, как умерла его бабка, здесь ничего не переменилось. Ефимовский долго стоял в кабинете перед портретом отца, изображённого живописцем на фоне алой портьеры в белом кавалергардском колете.

Тёмные глаза с портрета глядели на него пронзительным, испытывающим взглядом, от которого веяло холодом, будто бы отец знал о той ошибке, которую совершил сын и взглядом укорял его за то.

«Нет, никогда я не смогу жить здесь», - оглядывая тёмную тяжёлую мебель, думал Андрей. Странно, но он ощущал себя чужаком в собственном доме. Всё здесь напоминало о годах его юности, о строгом укладе жизни, что когда-то текла в этих стенах. Воспоминания эти были ему болезненны и неприятны.

Из кабинета Ефимовский прошёл в библиотеку. Провёл пальцем по корешкам книг и вытащил первую, привлёкшую его внимание. То была «Божественная комедия» Данте во французском переводе. Андрей опустился в кресло около окна и открыл книгу. Погрузившись в чтение, он и не заметил, как минула первая половина дня. После обеда он продолжил чтение. Давно ему не приходилось проводить время столь неспешно и размеренно. Он не мог оторваться от книги до самого вечера, забрал её с собой в спальню, да так и уснул, не выпуская том из рук.

За одной прочитанной книгой последовала другая. Ему было странно это ощущения неспешности и одиночества. Никуда не надобно было ехать, никто его не ждал. Долгие пешие прогулки, чтение и раздумья.

Мысли тревожили его беспрестанно. По большей части в своих размышлениях он то и дело возвращался к обстоятельствам, побудившим его принять решение, стоившее стольких жизней. Никто бы не упрекнул его в трусости либо в невыполнении приказа, коли бы он увёл своих людей, избегая боя с превосходящими силами противника. Но также он понимал, что не скажи ему о том Карташевский, он бы точно так и поступил. Отчего так трудно оказалось принять здравый совет от человека, которого он почитал своим личным врагом? И отчего врагом? Мишель сам бросил Карташевскому вызов, он сам желал сатисфакции, и винить в том Карташевского было совершенно бессмысленно, как бессмысленно винить дождь в том, что он промочил одежду застигнутого непогодой путника. Так может, дело вовсе не в Мишеле? Может, дело в том, что Карташевскому повезло оказаться в числе тех, к кому благосклонно отнеслась одна известная ему особа?

Расположившись в кресле в мрачном тёмном кабинете, Андрей сидел неподвижно, уставившись взглядом в одну точку. Но едва только мысли, цепляясь одна за другую, привели его к Марье Филипповне, Ефимовский раздражённо вздохнул и торопливо поднялся, позабыв о ноющей ране, которая хоть и затянулась, но всё ещё давала о себе знать, особенно после таких вот резких движений.

«Вновь она! Не могу не думать о ней! О чём бы ни думал, всё сводится к ней!» - Он быстрым шагом вышел на террасу.

Ефимовский пробыл в Веденском почти месяц и даже не заметил, как пролетело время. Каждое утро он вставал с постели, занимался какими-то мелкими, но нужными делами и не замечал дней, что проходили мимо него без суеты и поспешности. И вот ныне, глядя на усадебный парк, сменивший зелёный летний убор на осенний багряно-красный, Андрей словно прозрел. «Как? Когда успела наступить осень? - Вопрошал он сам себя. – Неужели я столько времени уже здесь? Как вышло так, что я совершенно потерял счёт дням?» В том не было ничего удивительного. Никто не знал, что он вернулся в Веденское, соседи не беспокоили визитами, и Ефимовский не спешил возобновить знакомства. Но ныне становилось совершенно ясно, что время, отпущенное ему на одиночество, подходило к концу. Надобно было ехать к матери, ведь в своём эгоистичном желании отрешиться от всего мира, он даже не написал ей о том, что получил отпуск.

Спустившись по ступеням и остановившись на берегу искусственного пруда, Андрей невольно залюбовался тем, как красиво отражались в стоячей воде золотисто-красные кроны деревьев, голубое небо и белые пушистые облака. Была та пора в конце сентября, обыкновенно называемая «бабьим летом». Солнце было ещё довольно ярким и тёплым, а ночи уже становились зябкими и прохладными. Поутру выпадала крупная роса, застревала в тонкой паутине, которую развешивали пауки в надежде поймать последнюю добычу. Воздух становился кристально-чистым, приобретая прозрачность хрусталя, а очертания любого предмета необыкновенно отчётливо проступали перед взглядом.

Природа уподоблялась стареющей кокетке, пытающейся с помощью ярких нарядов и краски на морщинистом лице замаскировать неминуемое приближение старости, коей Андрею виделась зима холодная и голая.

«Надобно ехать, – Ефимовский прикрыл глаза, подставляя лицо ласковым тёплым солнечным лучам. – Завтра!» Он пошёл в дом распорядиться об отъезде. Проходя мимо зеркала в вестибюле, Ефимовский остановился, дотронулся кончиками пальцев до отросшей бороды. «Сбрить или оставить?» - подумалось ему. Лицо его вследствие болезни приобрело нездоровый бледный вид, щёки впали, а борода хоть немного скрывала эти признаки нездоровья, но одновременно делала его старше своих лет. Поворачивая голову из стороны в сторону, Андрей рассматривал своё отражение. В ярких солнечных лучах, падающих через высокие большие окна, на виске блеснула седая прядь. «Старею», - усмехнулся он своему отражению и направился в свои покои.