Феодосий Череповецкий

Феодосий Череповецкий

  Лето 1328 года.

  Никогда в жизни не думал Василька, что придется совершить грех - украсть у зазевавшегося купца, корзинку с морошкой. Пока тот расхваливал свой товар, он схватил ее и убежал. А причина всего этого - голод. Когда же хозяин заметил пропажу да заорал: "Держи вора!", паренька и след простыл. Только кучерявую шевелюру, да босые ноги и разглядел. Василька, расталкивая прохожих, выбрался с Торга, да побежал в сторону Москвы-реки, где уже давно напротив стен Кромника присмотрел спокойное место. Огромный валун, что лежал почти у самой кромки воды. Забрался на него и давай жадно, горсть за горстью поглощать сладкую ягоду.

  Эх, давно он так сытно не обедал, почти самой Твери, откуда его татары в полон, попытались увести. Да вот только он, Василька, убежал.

  Неожиданно вспомнились последние месяцы жизни в родном городе. Накатила на щеку слеза. Вытер ее, и отругал, как мог, князя Александра Тверского, который на свой страх и риск, поднял народ супротив золотоордынцев. Василька считал, что только по глупости убили восставшие посла ордынского Чол-хана. Пусть тот и был человек злой и до безобразия алчный - но такой участи не заслуживал. Ну, и как последствия, почти через месяц явилось под стены города татарское войско с самим Узбек-ханом. И было бы полбеды, приди тот один, но с ним предстала перед глазами тверьчан и дружина Ивана Калиты. Бежал князь тверской в Псков. Вот и обрушили всю злобу свою ордынцы на народ. В полон увели каждого десятого. Василька оказался в их числе. На полдороги сбежал, да в Москву подался, чтобы за родителей своих отомстить.

  Сначала с каликами был, теперь вот один остался.

  Василька вновь обтер выступившую на лице слезу, и хотел, было уже отправиться, куда глаза глядят, как вдруг коснулась его рука. И голос произнес:

  -Попался воришка!

  Паренек посмотрел на говорившего и обомлел. Перед ним стоял тот самый купец, у которого стащил он корзинку.

  -Простите меня дяденька, я больше не буду, - прошептал Василька.

  -Ясно дело не будешь. Вот отведу тебя к заплечных дел мастеру.

  -Ой, не надо дяденька! Простите меня дяденька! - взмолился паренек, - С самой Твери ничего не ел, вот и совершил грех.

  -С самой Твери? - переспросил купец.

  -С самой Твери, - молвил Василька, - с тех самых пор, как татары меня в плен погнали. Но, мне удалось убежать от них.

  -Ох, несчастный, ты несчастный, - проговорил торговец, и вдруг прижал его к себе, - Как же я тебя понимаю! У меня у самого сына в полон угнали. Как звать то тебя отрок?

  -Василькой кличут.

  -Значит Василькой! Родители у тебя есть Василька?

  -Погибли они...

  Неожиданно купец опустил паренька, вдруг сел рядом с ним на валун. Запустил руку за пазуху. Вытащил оттуда горбушку хлеба. Разломил пополам и протянул Васильке.

  - Ешь!

  Паренек посмотрел на торговца. На глазах у того выступили слезы. Они скатывались по румяным щекам и пропадали в густой бороде.

  -Уплетай! - проговорил вдруг тот, улыбнулся и добавил, - а пошли ко мне жить!

  И прозвучали его слова то ли, как просьба, то ли как уговор, а может и как приказ.

  -А вы не шутите? - Спросил Василька.

  -Нет, я серьезно, - сказал купец, и погладил паренька по курчавой русой голове, - меня, кстати, Акимом кличут.

  Лето 1330 год.

  Под стенами московской деревянной крепости теснятся и толкутся ладьи из различных мест. Перечислять так язык заболит. Да вот только Василька теперь откуда они по одному только внешнему виду узнает. Вон те из Новгорода, а эти из Кафы. Несколько из Киева, с десяток из Вятки. Пара штук из Булгары и Смоленска. Есть и из Сарая. Да вот только Васильку больше всего интересуют Белозерские. Их не так уж и много. Товар у них в основном стерлядь и пушнина. Рыбу ту, продают задорого, и ничего тут не поделаешь - царская она. Сам Иван Калита, человек к которому он до сих пор ненависть испытывает, больше всего именно стерлядь кушать любит. Отравить того попытаться можно, да вот только нет у хлопца теперь желания убить князя, а на причал явился только из-за того, что просил Аким свет Сидорович поговорить с купцами Белозерскими, чтобы взяли они Васильку, с собой на Бело озеро.

  Парню теперь восемнадцатый год пошел. Подрос, возмужал, статным стал аки князь. Кафтан расстегнут, сапожки начищены, в руках грамотка рекомендательная. Ему ее монахи, по просьбе отца приемного, написали.

  Идет чинно, словно и не купец, а дружинник какой. Такому не на ладьях по рекам ходить, а при князе быть. Остановился около одного из челнов, да и прокричал:

  - Есть ли кто на ладье?

  Из шатра выбрался мужичок лет пятидесяти. Бороденка седая редкая, топорщится. Рубашка белая в брюки полосатые не заправлена, сапожки слегка грязью покрыты.

  -Тебе чего отрок надо? - поинтересовался тот, надкусывая солененький огурец.

  -Да вот меня Аким свет Сидорович по прозвищу Квашня с грамотой к хозяину этой ладьи прислал. Вы, Дермидон свет Акулич?

  -Ну, я, - проговорил старик, обтер руки об штанины и, протянув их, произнес, - давай грамоту.

  Василька протянул бумагу. Тот взял ее в руки долго вертел, хотел, было, кого-то кликнуть, но передумал. Махнул рукой.

  - Ты, это мне на словах скажи. Не грамотный я. А человек, что глаголицу знает, сейчас в город ушел, - молвил купец.

  -Да отец мой, - начал, было, Василька, но, увидев удивленный взгляд Дермидонта, пояснил, - приемный. Просил, чтобы взяли вы меня в Белозерск.