Фиктивный брак

Часть 1

Даже в конце пятидесятых, в небогатой жизни села Воронцово-Александровского все еще чувствовалось  эхо не такой уж далекой войны. Но уже веяло миром и покоем от засеянных полей, от молодых виноградников, от пропитанных терпким полынным запахом холмов, а на сельских широких улицах стали вырастать непривычные «круглые» дома. Они, на самом деле были не круглые, а квадратные, но  с высоким цоколем и большими окнами без ставень, вместо обычных в этих краях узких  и приземистых, построенных в виде паровоза, землянок, без потолка внутри комнат. Вместо ровного, гладкого потолка «круглых» домов, широкие бревна, поддерживающие крышу, нависали над жителями землянок, и они, будто стесняясь,  с раннего вечера захлопывали ставни на железные засовы.

 Умелые мазальщицы стали нарасхват. У одной из них по имени Дуся, худой до изможденности, костлявой, с обтянутыми скулами, с руками жилистыми, большими и сильными, росла дочь Светлана – необычно полная девочка, которую даже просили врачи у матери на обследование в Москву, потому что считали, что у нее не одно, а два сердца. Но мать не отдала, вырастила свою ненаглядную и единственную доченьку с любовью и заботой. Света рано осталась одна-одинешенька на белом свете, но смогла выучиться и заслужить уважение земляков, проработав много лет главным бухгалтером в Госстрахе. Эта жуткая полнота мучила ее всю жизнь, оставила старой девой и рано свела в могилу, Царство ей Небесное.

Но, если у совершенно другой худощавой зеленокумской мазальщицы, совсем другого поколения, не связанной ни в какой мере со Светой родственными узами, снова вырастает невероятно толстая дочь по имени..., нет, имя ее другое, но у нас она будет Юля, то тут уж невольно просматривается некая закономерность. Может, именно большими доходами матери объяснялось то, что фигура Юли превратилась в бесформенную массу, лицо изуродовали жировые складки, а глазки казались заплывшими и невыразительными. Никакие ухищрения портних не могли скрыть ее безобразную фигуру и, хоть доброта, отзывчивость, веселый нрав привлекали окружающих, Юля комплексовала, замыкалась в себе, а мать, не выдержав тяжелой работы, как и мать Светы, рано оставила свое чадо одиноким на этом свете.

Будущее стало казаться восемнадцатилетней Юле совершенно беспросветным. Она пряталась,  просиживая подолгу у окна с книгой и разглядывая прохожих сквозь разросшуюся герань. Как дальше жить? Что с ней теперь будет? Она не знала. Вот-вот должна была приехать тетушка из С-Петербурга и, оформив все, что надо, забрать девочку туда. Бездетная, она собиралась прописать Юлю в комнатке, оставшейся пустой после смерти тетушкиной свекрови.

Тетя Лёля приехала строгая, со скорбно сжатыми губами на круглом миловидном лице. За  несколько дней обегала она все инстанции, продала дом и мебель, уложила чемоданы и коробки, нашла машину до Мин-вод, и рано утром, чуть начало светать, погрузила пожитки и не выходящую из состояния задумчивости, если не ступора, Юлю в машину, в поезд, в такси.

А вот и улица Кронверкская, дом на углу Большого проспекта, где Юля уже жила в детстве, когда ее мама долго болела брюшным тифом. Казавшийся тогда  таким широким Большой проспект, теперь выглядел маленьким, почти игрушечным. Конечно, это выросла она сама, и прошло то время, когда деревья были большими. Вот 54-я школа, там же, на Кронверкской, недалеко от Сенного рынка, где Юленька училась в 4-м классе, вот милый дворик в окружении старинных шестиэтажных домов  и арочных проходов между ними, фонтан в центре двора, где они детьми любили играть, забираясь в его неглубокую чашу. В эту чашу при Советской власти не упало ни одной капли влаги из этого предмета буржуазных излишеств. Но нет уже напротив их дома скверика, где они любили детьми кататься зимой с горки до поздней ночи. Нет и сторожки, где жила ее подружка с родителями – простыми, очень бедными людьми, привозившими из леса трогательные душистые фиалки, а потом ночи напролет сплетавшие из них крошечные букетики, чтобы с утра продать их на улице возле ближайшего кинотеатра с загадочным названием «Арс».

А вот справа, наискось от фонтана, знакомый подъезд с тяжелой добротной дверью, с отполированными за долгие годы, удобными для скатывания с третьего, тетушкиного этажа, перилами. В коммунальной квартире с тетей Лелей проживали еще несколько семей, семей разных национальностей, но по-петербуржски сдержанных, вежливых и интеллигентных. Широкий, в два поворота коридор, далекие друг от друга, от ванной комнаты и от кухни, двери комнат. Удивительная петербуржская вода, настолько мягкая, что не так-то просто смыть ею мыло с рук: льешь ее, льешь, а она все мылится и мылится. Юля в восторге осматривала знакомые тетушкины комнаты: большую пятиугольную с огромным старинным окном, где жили тетя с дядей Гришей, и маленькую, через коридор, с окном стандартным, не таким большим, выходящим на задний двор с видом на нишу в доме напротив. Эта ниша была примечательно одним, только одним свойством: в нее все время залетали голуби с единственной целью: поцеловаться и поворковать. Причем, в детстве Юля специально следила: одни улетали и тут же прилетали другие, чтобы так же точно начать целоваться и ворковать. Как будто больше нигде им не было такого радостного из-за постоянной освещенности солнцем места.

Дядя Гриша уже умер, и тетушка не следила за порядком, как при нем. По всей комнате бесформенными стопками были разложены книги и научные журналы, в зависимости от того, где тетя Леля надумает погрузиться в их изучение, и, что именно на данный момент ее интересует.  Юля с порога взялась за наведение порядка и, пока тетушка хлопотала о  прописке племянницы, навела красоту, чистоту и закормила ее зеленокумскими наваристыми борщами, румяными пирожками да варениками, запах которых кружил головы сдержанным в питании петербуржцам.