Филос. Эрос. Агапэ

Адамово ребро

Лета не было до последней недели июня — едва ли не заморозки по ночам.
Граждане сначала валили непогоду на цветение черемухи, потом на сирень. Некоторые винили даже жасмин, который в реестре петербургских примет занимал уж совсем незначительное место. Но в городе было так неприютно, что и жасмин попал под раздачу.
А потом стало сразу плюс тридцать.
Младенцы с мамашами схлынули на дачи, оставив детские площадки голубоволосым старушкам, нежным, как одуванчики, которые застолбили все скамейки в тени. 
Вчерашним школьникам приходилось разбивать пивные пикники прямо на неотогревшихся газонах.
Гуляющих было мало — в основном, конечно, туристы. Но туристам все нипочем! Они умеют любоваться разведением мостов в порывах ветра до двадцати метров в секунду, поэтому вышагивать километры под взбесившимся солнцем им тем более не в тягость.
Еще заморские гости диковаты и непрактичны: вечно галдят, непредсказуемо слипаются друг с другом, замирают посреди дороги, мешают горожанам спешить. Ради туристов холщовые полосатые навесы кафе откусывают полширины тротуаров, и под ними белокрылые официанты разносят дорогущую отвратительную светло-коричневую бурду, которую выдают за кофе. Приезжие рассеянны, восторженны, уязвимы, как дети: или сами потеряются, или потеряют что-нибудь ценное: паспорт, билет, деньги.
Паспорт и билет еще могут вернуться, но деньги — это с концами.
Витя будто случайно наступил на край слипшихся нагло краснеющих бумажек.
(«Похоже на пятитысячные, но даже младенцу понятно, что подстава! Сейчас я подниму, как последний дебил, а там: пять тысяч дублей, билет банка приколов. И что подумает Света? Подумает: мало, что старпер, так еще лузер и нищеброд. Даст она после таких мыслей? Конечно, не даст! И денег не будет, и бабы! Стой, дурак, не рыпайся!.. А если настоящие? Бывает же! Я-то постоянно бабки теряю! Их же кто-то находит! Может, сейчас момент кармической справедливости?!»)
— Виктор, что это? Вон там, вы наступили!
— Не знаю, Светочка! Хотите, посмотрим?
Он отодвинул ботинок, но поднимать не спешил. Наоборот, вальяжно отклонился назад и взглянул небрежно. А ведь поднять хотелось больше, чем даже выпить. Все внутри чесалось!
Светка явно об имидже не заботилась: присела — как бомбочкой нырнула, цапнула купюрки и, мгновенно выпрямившись, поднесла их прямо к глазам. Витя сделал шаг. Они оказались близко друг к другу, как никогда раньше.
— Витя! Они настоящие! Смотрите! Смотри! Вон! И на просвет!
— Уверена?
Она доверчиво протянула ему деньги. Он сначала внимательно изучил текст, где про банк, про рубли, поразглядывал картинку — черт его знает, что на настоящей должно быть нарисовано, пятитысячные были в его финансовой истории нумизматическим казусом — потом послюнил пальцы и потер — краска не размазалась, водяные знаки видны.
— Похоже, действительно настоящие!
Виктор протянул Свете купюры обратно, пытаясь решить, когда будет уместно предложить разделить находку, как это сделать, не прибегая к размену, и что она о нем подумает после.
(«Да какого хрена?! Девчонкам, вроде Светки, деньги вообще ни к чему! За нее и так парни везде платят, а тряпки родители покупают. Правда, зачем ей пятнадцать тыщ? На мороженку со смузи?! Поэтому лучше всего, конечно, было бы оставить у себя все».)
Однако настоящий мужик, который мачо, у которого вопроса такого не бывает: даст — не даст, наверняка отказался бы от денег. Только улыбнулся бы, как пятилетней дочери, нашедшей цветное стеклышко, и ввернул что-нибудь елейное: «Так мило, что тебя, малыш, радуют эти пустяки». В общем, разделить — среднее арифметическое. Ну да, Витька всегда такой: ни рыба, ни мясо!
Он разозлился на себя окончательно, весь романтический настрой сдулся до нуля. Светочка не заметила. Стояла и, как дура, сама себе счастливо смеялась. Не ржала, конечно, меленько тихо хихикала, а потом вложила бумажки Виктору в ладонь, и, не снимая улыбки, уставилась своими кукольными глазками прямо ему в глаза.
— Ну, на что мы их потратим?
— А на что бы ты хотела?
«Ты» появилось незаметно и естественно, вытекло из общего бюджета.
— Реши сам! Ты же мужчина!
Витя вдруг почувствовал себя влюбленным. Сегодня днем, когда собирался встретиться со Светой, он даже толком ее не хотел. Не совсем, конечно: она была юная и внешне — вполне себе, но без фанатизма: случится — хорошо, нет — не жалко. Раньше-то казалось: девку не убедишь — мир рухнет вместе с самооценкой, а теперь: не та, так другая, стоит ли мельтешить?..
И вот ведь! Неожиданно в Светке засквозила такая исключительная хрупкость, такая житейская слабость, такая доверчивость, что устоять невозможно! Викторовы годы, а с ними и опыт, который мать с теткой величали «самцовым цинизмом», сгинули внезапно. Ладони вспотели, взгляд стал маслянисто-испуганным, собачьим. Ему захотелось, чтобы эта девушка увидела его сильным, благородным, глобально одаренным, необыкновенным! Чтобы Светка его скупость толковала как дальновидность, трусоватость — как осторожность, а неспособность содержать жилье и самое себя в минимальном порядке — как милое проявление творческой натуры. Да! Он влюбился!
Впечатления вспенились и перетекли в бесстыжий поцелуй. Светка участвовала изо всех сил, и скоро Виктор понял, что если не прерваться, то они совокупятся прямо здесь: белым днем в сквере у детской площадки. Он отлепился от Светиных губ, просунул ее левую руку под свой локоть и с буржуазной неторопливостью повел прочь от опасного места. Витя не был уверен в собственной стойкости, к тому же мог появиться тот раззява, хозяин денег. Возвращать пятнадцать штук было бы ужасно досадно, а делать вид, что они ничего не находили — неловко и стыдно. В общем, настало время сменить пейзаж.
Он притормозил у «Цветоптторга». 
— Какие ты любишь цветы? Прости! Конечно, я должен был спросить это раньше.
— Вообще, я люблю розы.
— Цвет?
— Мне все нравятся. Но, наверное, белые. И еще темные, почти черные. И такие розовые, с желтыми прожилками…
Виктор почему-то ужасно умилился и купил каждого вида по три. Он мечтательно курил и любовался Светкой, пока та радостно тыкалась в розы носом, шумно вдыхала и вообще вела себя, как годовалый сеттер на прогулке. Потом, немного угомонившись, она обняла букет обеими руками, как младенца. Виктор подцепил барышню за локоть, и они продолжили путь.
Надо было срочно накатить. Незамедлительно! По дороге встречались разные возможности, и Витенька давно воспользовался бы, но присутствие юной девы с букетом нарушало привычный порядок. Он чуял, что в данных обстоятельствах и двести в рюмочной, и ноль пять в ближайшем супермаркете будут неуместны, а уместны, наоборот, крахмальные скатерти и ломкие фужеры с золотым ободком.
— Ты проголодалась?
— Честно говоря, ужасно!
— Тогда надо скорее тебя кормить! Тебе чего бы сейчас хотелось?
Светины глаза как будто разбухли, стали темнее и плотояднее.
— Я люблю мясо и вино. Может, пойдем к грузинам? Здесь есть что-нибудь такое поблизости?
(«Какая чудесная девушка! Вкусы человеческие! Про фигуру не ноет! Неужели так бывает?!»)
Виктор поддался искушению и со всхлипом поцеловал Светочку. Она была кисло-сладкая, как слива-венгерка. Губы, давно избавившиеся Витькиными стараниями от помады, стали пурпурными, а в темных глазах поблескивали кристаллы сахара, как в прошлогоднем сливовом варенье.
В ресторане он уселся не напротив, а рядом. Он видел достаточно, теперь хотелось осязать.
Теплое бедро выступало из белых оборок летнего полупрозрачного сарафанчика, словно утес из морской пены, и Витькино колено то причаливало, то отчаливало, борясь с приливной волной, пока, наконец, не пришвартовалось плотно, на веки вечные.
Флирт совсем не мешал есть, наоборот, как будто разжигал аппетит. Они почти не говорили, разве что о еде. Они переправляли из своих тарелок лучшие дары грузинской кухни, и острый ткемаливый соус брызгал на его брюки, на ее платье. Они оставили вилки и, обжигая пальцы, кормились друг у друга из рук. Света мерцала, как будто вокруг нее был раскаленный воздух, и все время улыбалась, а Виктор чувствовал себя пиратом перед сундуком с испанским золотом. Однако запускать руки в сундук он не спешил. Это был его клад! Только его. Он уже владел им, и не было смысла торопиться тратить.
Виктор велел официанту вызвать такси. Денег стало совсем не жалко. Он чувствовал себя королевски богатым и вел себя соответствующе. Из ресторана они выкатились абсолютно пьяными и переполненными пищей. Светка прижимала к сердцу поникшие цветы, которые вечер проскучали на подоконнике — она забыла попросить вазу.
— Выброси их! Розы-то уже того… Я тебе новые куплю!
— Ну, нет! Я лучше засушу. Можно будет нарисовать их потом.
«А, может, жениться на ней? — пронеслась в голове Виктора пьяная мысль, — так-то тридцать шесть, уже пора, наверное… Мать перестанет вздыхать, рассказывая о подружкиных внуках. И вообще, это же редкость, чтобы хозяйственная и красивая».
Он обернулся и внимательно посмотрел на едва различимые в темноте заднего сиденья Светкины очертания — зачем только вперед сел? — «Очень красивая!»
Виктор расплатился щедро, вышел, не дожидаясь сдачи, даже обогнул машину и открыл девушке дверь. Потом они долго поднимались по полутемной, видавшей виды лестнице к его квартире. Светка шла томно, держа розы за концы стеблей, головами вниз, и они мели лепестками ребра ступенек. На площадке, пока Виктор ковырялся в карманах, нащупывая ключи, она встала сзади, прижалась к его спине, пристроивши лицо между лопаток, и замерла. Пыл его чресел, и без того дававший о себе знать весь вечер, стал прямо-таки нестерпим. Это могло привести к последствиям. Истомившийся в ожидании боец делался или вял, или поспешен — девушки бывали не в восторге. Наконец чертов ключ высвободился из подкладки, дорвав карман, и они вкатились в прихожую.