Фобиан и Аниела

Фобиан

Душа словно сотрясается при звоне колоколов, а разум хотя бы не на долго очищается от дурных мыслей. Этот звон так глубок и чист, что от него на глазах выступают слезы.

„Примешь ли ты меня, Господи?”

Чувство, будто сердце находится между двух камней, и оно вот-вот лопнет. 

Снова удар. Звон. Фобиан не выдержал, и слезы, как быстро накрапывающий дождь, хлынули из его глаз. Сад, который находился на территории храма и где он обычно скрывался в такие моменты, был наполнен оранжево-алым свечением заката.

„Господи, я не хочу никакого зла; но почему ты наполняешь меня мыслями о нём?”

Несколько раз в неделю Фобиан исповедуется святому отцу - только с ним может он поделиться мыслями, которые его посещают, но с которыми он не в состоянии справиться. Святой отец говорит, что это бесы и светлые силы борются за его душу, и это испытание ставит его на путь истинный. 

„Что, если я сам бес и иду по неверному пути?

Господи, почему я не могу быть как все дети и радоваться, не опасаясь того, что через минуту я снова окажусь в тисках дурных образов?”

- Сегодня я просил Его сделать вам зло, - начал Фобиан, не поднимая на священника взгляд - и тут же пал на колени, прося прощения, а потом крестился три раза, потом ещё три и ещё...пока я не почувствовал, что мысль эта искоренилась. Я ведь не хочу вам зла! Но эти мысли приходят сами и будто бы заставляют меня произносить их...

Недавно мне ещё приснился сон, где горел храм. А я стоял и смотрел, затем развернулся и ушёл...по несколько раз в течение дня я читал молитву, пока не почувствовал, что более менее очистился ото сна.

Святой отец, а вдруг эти мысли однажды возьмут верх и заставят меня сделать то, что они мне показывают? - голос Фобиана дрожал.

- Дитя мое, до тех пор, пока ты молишься и действуешь, веря в Бога, тебе нечего бояться.
 

Мысли преследовали Фобиана с самого детства, но ни с кем он не затрагивал эту тему. Какое бы впечатление они произвели на его родителей, если его самого они доводили до панических состояний?

Пребывая в себе, находясь в вечной борьбе с этими образами, „со злом в своей голове”, он казался окружающим замкнутым и словно „не от мира сего”. „А вдруг я на деле посланник дьявола, и мне нужно сменить свой путь, воплощать в реальность те мысли, что он мне посылает - и оттого, что я этого не делаю, я и мучаюсь теперь?”

Его бросило в жар от этой мысли. Что за паническая идея!

Весь вечер он провёл в своей комнате, обливаясь слезами и „вымаливая” эту мысль.

Общение со сверстниками не доставляло должного удовольствия: ему всегда казалось, что ему недоступны те элементарные радости, которыми владеют они: радость весеннему солнцу, беспокойство о школьных оценках, обычная детская шаловливость...да, то, что для других было обыденностью, для него было недоступной радостью, ибо его непонятные состояния ложились тенью даже на элементарные жизненные вещи.

Вместо этого он посвящал себя книгам, в которых пытался найти ответ и объяснение природе своих мыслей.

Родители, конечно, видели, что их сын пребывает все время в какой-то глубокой задумчивости, отражавшейся печалью или тревогой на его лице - но что его волнует, Фобиан никогда не раскрывал. Они также видели, что у мальчика особая тяга к знаниям, а когда отец узнал, какого содержания книги это были, то предложил ему посещать уроки при храме - ведь в таких делах важен наставник, который укажет верный путь.

К тому же, помимо религиозного учения там предоставлялось обучение творческое, одним из которых являлось пение в хоре, куда Фобиан и был распределён. Занятия в хоре значительно повлияли на его состояния - он охотно посещал их и пел в упоении, отстраняясь от своих теней, позволяя этим мгновениям хоть не на долго исцелить себя. 

Нет, конечно, не только воспалённые мысли преследовали его - иначе, будь он полон мрака, был бы он способен на свои слёзы и такую чуткость?

По вечерам, когда волна тревоги поднималась в его груди, он выходил на улицу, чтобы хоть немного избежать удара этой волны - прогулка приводила его в чувство. В этот осенний вечер он не изменил своей традиции. Небо было чистым, однако светло-серым, словно пелена тумана обволокла его целиком. Такой же серой была и земля, и лишь деревья играли желто-рыжими выцветающими красками. Этот контраст очень нравился Фобиану, и при такой погоде он ощущал реальность момента. Он наслаждался этим и думал: „Разве не чудо, как некоторые явления сияют в своей красоте перед тем, как погрузиться надолго в глубокий сон? И разве не удивительно то, как прохладный осенний ветер касается руки, одаривая тебя свежестью и пытаясь унести все волнения?”

Да, не только неприятные мысли доводили его до слез, но и моменты, когда он особенно ощущал уникальность того, что его окружает - только это были слезы прекрасного, а не страха.

А ближе к ночи можно было бы решить, что тревожные состояния и вовсе с ним не случаются - такое спокойствие охватывало его, и даже предвкушение чего-то радостного, когда все вокруг затихало под бесконечным навесом темного неба, откуда на землю смотрели еле заметные огоньки.

„Неужели я могу быть в безопасности только в мире теней?”