Фото

Фото

Мне придётся обойтись
Без синих сумрачных птиц, без разношёрстных ресниц
Да переправить с утра что не сложилось вчера
Оставить грязный вагон и продолжать перегон
По неостывшей золе на самодельной метле
Раскинуть руки во сне чтоб не запнуться во тьме...

-"Яна Дягилева - Берегись!"

-1-

Проклятый чай! Надо чего-то покрепче, только где... Нет ничего. Жена с дочкой скоро вернутся. Блин!
Стол. На нём чашка с остывшим чаем каркадэ. Напротив — зеркалка. Отхлебнул глоток, поболтал кислую жидкость во рту, проглотил.
Остатки плеснул в раковину — на мгновение она и часть светлой столешницы рядом превратились в кадр из фильма ужасов. Быстро вытер мочалкой красные капли. Нет тела-нет дела. Улыбнулся.

Смотрю волком на фотоаппарат. Это со стороны так кажется. На самом деле боюсь его до чертиков. Разумеется, не сам девайс, а результат его деятельности.

Час назад, пока дочь собиралась на пляж в соседней комнате, я жадно притянул жену на кухне и слился с ней в долгом, необходимом, как оказалось на обоим, поцелуе.

-- Стой, стой, -- закинула она прозрачные пузырьки тихих фраз мне в ухо. -- Давай вечером, ты чего это? -- а сама вижу, довольная. Глаза блестят. Отстранилась, выпуталась из густых ветвей моих объятий. Нехотя. Поправила платье. Стряхнула несуществующие пылинки. Ритуал закончился волнистым поглаживанием локонов волос. Отточенным, древним движением.
События развивались естественно и стремительно, но для меня время остановилось, и её движения происходили, как в замедленной съемке. Как же она красива. Знает ли она, насколько поистине прекрасна?

От той ссоры — нет, точнее размолвки или скорее трещины — полугодичной давности не осталось и следа. Острые складки поглажены горячим утюгом. Сейчас происходит ренессанс отношений после уличения меня в неверности. Она простила меня. Возможно, не стоило. Ну как сказать... Да вот так. Новогодний корпоратив привел к яркой вспышке отношений с младшим аналитиком нашей конторы — живой, умной и харизматичной брюнеткой. Как все началось, непонятно. Нас просто притянуло наэлектризованной тканью друг к другу в какой-то момент.
Укусила меня за ухо. Потом разглядывал его в зеркале туалета. Тесная кладовка в офисе казалась ещё меньше, а листы бумаг и канцелярские принадлежности разлетались с полок от нашей сейсмической, любовной активности.

Жена каким-то невероятным чутьем всё поняла. Мистическое женское знание. Я признался. Затем последовал период жизни на съемной квартире. Брюнетка приходила пару раз, но вскоре исчезла, почувствовав мой внутренний разлад — прямое следствие внешнего. Да и с работы она ушла. Пришла и ушла. Волнообразной линией на моем графике жизни. Нет, виню только себя.

-- Мы на пляж, скинь фотки на ноут. Карта заполнилась.

-- Ой! -- шлёпнул её по заднице. Не так сильно, как она отреагировала.

Щелк, клац, плюм! В ноутбуке в файловом менеджере отображаются файлы фотографий списком — маленькие, обезличенные иконки. Двойной клик по последней.

Я точно знаю, где это снято. Еще утром — с балкона гостиницы, с видом на лагуну и полумесяц пляжа. Только подождите... Подошел к окну. Занавеска плавно ушла в сторону, пружинисто колыхнувшись. Вид из окна почти совпадал с тем, что должно было получиться на фото. Балкон ведь рядом. Но на экране ноутбука картина была иной. Очертания пляжа угадывались, но всё потонуло в оранжево-красной, чужой и враждебной атмосфере. Я приблизил изображение, поводил мышкой. Что-то странное.
Фото жена сделала утром, тогда на пляже было полно людей. Лежаки разбирали быстро. Я отчетливо помню жёлтый банан у кромки пляжа и скучающего аниматора на стуле с зонтиком. Он курил, окружая себя клубами дыма. Для меня, бросившего эту привычку всего месяц назад, это вызвало укол зависти и нахлынувшую волну приятных воспоминаний — даже вкус сигареты казался почти ощутимым. Как будто я курил вместо него. Вместе с ним. "На, затянись." Черноволосый парень под зонтиком протягивал мне, стоящему на балконе, свою сюрреалистично длинную руку. Прямо с пляжа. Наполовину выкуренная сигарета медленно тлела в его смуглой руке. Я отбросил эту мысленную картину и погрузился в рассматривание светлых домиков с красными крышами на другой стороне пляжа.

Взгляд перескочил и зацепился на паре стройных девушек в белых купальниках, открывающих всё возможное. Одна из них наносила крем на спину другой. Я виновато глянул на жену. Она в это время сосредоточенно фотографировала лагуну. Именно этот снимок.

Кроваво-красное небо, геометрия пляжа окутана оранжевым пламенем. На дальнем конце пляжа нет домов, но видны зазубренные основания, словно гнилые зубы. На переднем плане — огненный вихрь, застывший в своём бурном развитии и готовящийся к путешествию вглубь города, находящегося за пределами снимка.

Бред какой-то.

Пощелкал другие файлы, идущие за этим. Предыдущие. Жена много раз снимала с балкона. Она всегда делала серию фотографий, как и положено. Выбор должен быть. Другие снимки пляжа и лагуны с балкона отличались лишь небольшими изменениями ракурса, но суть оставалась прежней: огонь, разрушения, инфернальная атмосфера.

На некоторых снимках красное небо прорезали по диагонали ярко-желтые линии, уходящие вниз. Что это? Метеориты? Услужливое подсознание прошептало издалека, из влажных закоулков: "Ракеты". Подлый шепот сухими губами заставил вглядываться в снимок и без того широко открытыми глазами.

Подожди-ка. Я прокручивал файлы вверх, ориентируясь по времени. Вчерашний день, тоже утро. Мы были в городе, гуляли по центру, периодически заходя в лавки, где мои девчонки выбирали сувениры. Да, точно, там было фото на площади, сразу после выхода из магазинчика деревянных фигурок. Жена фотографировала нас с дочкой, а позади журчал фонтан. Вот это фото. Одиннадцать девятнадцать утра.

Вместо наших смеющихся фигур на снимке предстала смазанная черно-красная клякса. В ней угадывалась площадь со вздыбленной мостовой, а по передней части снимка были раскиданы камни и, возможно, останки фонтана. Вдали на горизонте бушевало пламя, его яркие языки уходили в светлый градиент за пределы фотографии. Сбоку темнела корявая, искажённая тень человека, как если бы в солнечный день фотографировали его, освещённого солнцем. Тень разламывалась по каменным ступеням лестницы, ведущей наверх. Там продолжался старый приморский город, где ветвились узкие улочки. Уходящие выше и выше. Но вместо человека осталась только тень. Длинная, жуткая тень. Контрастная желто-оранжевая тень на черно-красных ступенях, ведущих в никуда. Во тьму.

Рука вспотела на тачпаде лэптопа. Пролистал несколько файлов вперед. Открыл. Точно такое же фото, только с небольшим смещением. Желтая, искореженная память о фигуре человека: голова непропорционально вытянута, одна длиннющая рука уходит за рамки снимка. Перескочил на следующий файл. Открыл его.

Следовала уже другая серия видов. Я не знал, что именно она снимала в этот момент, но, судя по всему, это была панорама города с края площади. Да, точно! Мы сидели в уличном кафе. Пока пили кофе и ели вместе с дочкой от разных краёв кусочек вкуснейшего пирожного, жена отходила и, скорее всего, фотографировала.

Искажения на фотографии стали ещё заметнее. Светло-красное пятно площади впереди превращалось внизу в кричаще красный поток городских развалин, уходящий к морю. Кое-где ещё можно было различить очертания домов, на стенах угадывались жёлтые квадратики окон. Всю фотографию покрывали горизонтальные белые полосы, похожие на помехи.

Нет, это же полная чушь! Нажал на свойства файла, чтобы взглянуть на технические данные: бренд камеры, ISO, штамп даты... И что я вижу? Время стояло верно, но год... Год был другим. Год был следующим.

Не может быть! Посмотрел данные у других снимков. Снимок с балкона - то же самое. Площадь - тоже. Выбрал снимки по дате и открыл информацию самого старого на карте. Первый файл. Здесь данные были верные. Время. Год. Клик-клик.

Абсолютно нормальный снимок. Мы на колесе обозрения в нашем городском парке. Фотографировала дочь, которая сидела в тот момент напротив нас. Фокус был на наших смеющихся, счастливых, чуть смазанных лицах. Никаких красных оттенков, все как и должно быть на фотографии днем в начале лета. Жена, несомненно, уже перекинула этот снимок, но, видимо, забыла удалить его и очистить карту.

Следующий файл также выглядел нормально, за исключением того, что он оказался случайным и мусорным. Видимо, кто-то ненароком нажал на кнопку съемки, держа камеру вниз. На снимке была видна туфля жены, фрагмент ноги, исчезающей под черной юбкой, и часть сухого асфальта с каплями дождя.

Похлопал дверцами кухонных шкафчиков. Нашел только растворимый кофе и, как в тумане, бросил несколько ложек в чашку. Белый чайник с желтым раструбом носика щелкнул, сигнализируя о вскипании, и деловито забурлил. Налил. Глотнул. Обжег губы и поморщился от горечи слишком крепкого напитка. Отставил чашку в коричневый круг пролитого кофе.

Что делать-то? Подожди, может, это проблема с камерой? Глюк матрицы? Зеркалка накрывается? Ей ведь ещё и года нет. Покупал новой. Дорого. Хотя, всякое бывает.

Клац. Щелк. Вставил карту в фотоаппарат. Переключил режим на просмотр с экранчика устройства, открыл фото. Долисекундное "Wait". Снова красная клякса, уже знакомая мне ранее. Всё то же самое. Навёл объектив на окно. За ним, внизу, как раз пересекает лагуну жёлтый банан, облепленный отдыхающими. Сфокусировался на нём, точнее на замыкающем — толстом мужике в мокрой футболке и синих плавках. Блям! Ещё раз. Блям!

Просмотр. "Wait". Опять известный мне чужеродный пейзаж: воды не видно, только кромка пляжа и часть вихря на краю фотографии. На следующем снимке уже без него, но виден жёлтый полупунктир, пересекающий чёрно-красное небо с яркой полосой зарева на горизонте. Никакой лазурной воды, никакого жёлтого надувного банана. Никаких людей.

На экранчике камеры отобразились данные снимка. Сегодняшний день. Будущий год. Твою мать!
Блям! Сфотографировал белые шкафчики кухни. Сглотнул комок. Повернулся на сто восемьдесят градусов. Блям! Входную дверь. Облизал губы. Сглотнул. "Wait". Вместо шкафчиков - другой ракурс лагуны с высоты. Левая ее часть, где сейчас бурно притаились кроны деревьев, ажурно обрамляя ее. На снимке их нет. Левый край лагуны утопает в темноте, среди едва различимого бурелома. Приглядевшись, можно разглядеть куски стволов, плавающие в красном сиропе воды. Красные волны и мокрые, изломанные бревна блестят от источника света, находящегося где-то рядом со мной. Снимок двери открывает вид на город. Вернее, на то, что от него осталось. Яркое изображение огромного пожарища. Все оттенки пламени — от желтых до оранжево-красных теней. Надоедливо-ненужное сочетание. Атмосфера безумных картин Здзислава Бексиньского.

Girl, you really got me goin'
You got me so I don't know what I'm doin'
Yeah, you really got me now
You got me so I can't sleep at night

Похоже, я вздрогнул не только всем телом, но и каждой его малой частичкой. Клетки, атомы встряхнулись от неожиданного звонка телефона. Рингтон композиции You Really Got Me британской группы The Kinks образца 1964 года разорвал пространство номера, подобно автомобилю, сбивающему на огромной скорости кучу картонных коробок.

Наконец-то пора сменить этот раздражающий звонок на что-то более спокойное. Я давно об этом думал. Если хочешь быстро возненавидеть свою любимую мелодию, установи её на все входящие звонки.

-- Алло?

В ответ раздался шум ветра, а затем голос жены, сначала громкий, пытающийся перекричать помеху:

-- Привет! Слушай, мы с М собираемся в город, в магазин. Тут у нас "авария" с купальником. Короче, если через час не придем, иди в ресторан, поешь. Мы тебя там найдем.

Я не успел открыть рот, впрочем и сам не знал толком что ответить. На языке так и крутилось сразу рассказать что дескать проблемы с картой памяти. Все фотки битые. Все удалил. К сожалению. (К счастью). Но жена сразу продолжила.

-- Фотки скинул? Вечером на пляже представление будет. Шоу с факелами. В фойе гостиницы приглашали. Камера понадобится.

-- Да, да, всё нормально, — ответил я, мысленно больно ущипнув себя за нерешительность. Ах да, вечернее шоу с факелами. В голове возник снимок пляжа: огненный вихрь, черное небо, прочерченное полосой зарева. Шоу с факелами...

-- Целую! Поешь!

-- А что за авария с...

Не успел договорить, как на том конце послышался отбой.

А ведь действительно. Фотографии-то все никуда не годятся. Даже если это просто брак матрицы или ещё какая-то неисправность. О фантастичности, мистической составляющей я даже не задумывался. Но, чего уж скрывать — она сразу захватила меня целиком, и давила надо мной, простиралась густой кроной векового дуба. Я видел то, что видел. Но как я ей это покажу? Что я скажу?

Хлебнул остывший кофе. Скривился. Ладно, похоже, нужно показать. Сказать? Или удалить? Там почти все фотографии — с отпуска. Только малая часть, да и та ещё питерская, доотпускная.


Нет, надо покурить. Всё это достало! Я уже в кроссовках, а ключ от номера с прямоугольным, увесистым брелком и логотипом отеля лежит в заднем кармане джинсов, тихо позвякивая.

Ууу-клац! Дверь захлопнулась. Спустился и сразу возле входа в отель стал выискивать жертву — курящего человека. Мимоходом прошёл мимо плаката за стеклом: на нём был изображён полураздетый человек в набедренной повязке, крутивший перед собой горящие кегли. Плакат был тёмным, лишь середина его светилась. Шоу, видите ли, с факелами. Никого с сигаретой в поле зрения не наблюдалось. Уже стала подбираться скользкая противная фигура из-за угла — желание-купить-пачку в магазине отеля. Но тут вспомнил об аниматоре.

Светлый зонтик всё так же стоял на том месте, которое я наблюдал с балкона отеля. Лёгкий тёплый ветерок трепал его, но в этом ветерке уже чувствовалась сила и намёк: ещё немного — и его мягкая теплота превратится в неумолимый жар. Стул под зонтиком оказался пуст.

Да что такое! Неужели больше никто в этом мире не курит?! Я с легкой паникой оглядывал пляж. Корявая-фигура-желания-купить-пачку уже выглянула из-за угла и с фривольной улыбкой на треснувших губах манила меня длинным, костистым пальцем. И тут появился аниматор. Он медленно брёл босиком по песку, держа одну руку в кармане коротких, светлых шорт, а в другой — зажжённую сигарету.
Наконец-то!

--Привет! Можно сигаретку попросить? -- спросил я, сопроводив слова универсальным жестом: поднес два пальца к губам.

-- Vuoi una sigaretta?[– Хочешь сигарету? (ит.)] -- аниматор тряхнул курчавой, чёрной головой, задавая вопрос больше для приличия. Его почти чёрные глаза оставались безучастными. Лишь веснушчатый нос на смуглом лице слегка сморщился накатывая на меня саван стыда. Просьбу он понял сразу. Протянул открытую пачку, показывая белые фильтры — гвоздей-в-мой-гроб.

-- Спасибо! -- можно две? Я чувствовал себя вором. Стыд продолжал расползаться масляным пятном по белоснежной скатерти.

Он нарисовал в воздухе рукой, той, что с сигаретой, знак безразличия. Махнул ею вяло вверх, улыбаясь, обнажая белые, сахарные зубы:

-- Si, prego! Avvelenati pure![– Да, пожалуйста! Травитесь! (ит.)]

-- Спасибо, спасибо! -- мямлил я себе под нос, сложив ладони в молящийся жест. Сигареты, мягкими, но чуть твёрдыми палочками, уютно покоились в кармане штанов.

Уходя, вспомнил, вздохнул. Вернулся. Очередную каплю стыда вылили на скатерть.

-- Извини, у тебя есть зажигалка? Спички? Я бросил, но не могу, не сейчас...

Объяснения, были излишни. Парень с тем же скучающим выражением лица протянул мне прозрачную зеленую зажигалку и жестом пояснил: оставь себе, у меня еще есть.

Одно из лучших ощущений в мире — это долгожданная сигарета именно в тот момент, когда её действительно хочешь. Когда она становится необходима. Возможно, она важнее даже воздуха, которым ты дышишь. Ты преодолел все преграды, прошёл через тяжёлые испытания. Загнал подальше ощущение бессилия и подавил в себе зеленые ростки благоразумия. Ты не смог удержаться. Ты просто не смог. Толпа фанатов, следовавшая за тобой, с огорчением махнула рукой и, развернувшись, медленно побрела обратно. Оставив тебя одного. Стоишь, с сигаретой в губах, чиркая зажигалкой.
Ффух! Первая затяжка. Закрываешь глаза. Охх... Голова закружилась, и вид с балкона отеля перед глазами поплыл. На третьей затяжке всё прошло. Сигарета стала обычной. Привычной.

О! — мысль пришла, холодной каплей на тёплую кожу. Мурашки пробежали по телу. Выдохнул дым. На второй сигарете вкус их стал меркнуть, я уже корил себя и расстраивался, что не сдержался и "развязал". Положил тлеющую сигарету на перила балкона. Достал телефон.

Я сфотографировал пейзаж перед собой, держа телефон вертикально. После съемки слева появилось превью — миниатюра снимка. Разглядеть его было трудно, но цветовая гамма совпадала с реальной. Я нажал на миниатюру, и фото открылось на весь экран, и выглядело уже иначе. Это была к сожалению знакомая мне картина — та, что и на снимках с зеркальной камеры, только снова с небольшими изменениями. Вихрь исчез, небо стало серым, а справа появилось неясное светлое пятно — то ли солнце, то ли луна. Сам объект был слабо различим, словно его затянули матовой черной пленкой. Единственное, что можно было увидеть ясно, — это дорожка, уходящая от объекта по неспокойным волнам.

Прежние цвета пожарища исчезли, уступив место серо-черной палитре на снимках. Однако правая часть фотографии все же сохранила ярко-красный оттенок. Как я понял, это были отблески огня, невидимого с точки съемки.

Убрал телефон и уже собирался взять сигарету, оставленную на перилах балкона, когда сзади открылась дверь, и порыв ветра сдул ее. Весело кувыркаясь в воздухе, она неумолимо летела к занесенному песком асфальту перед входом в отель.

-- Ты чего тут? Мы уже минут двадцать как пришли. Курил, что ли?

Сигарета упала, разлетевшись на две части. Мимо проходили люди, но, похоже, никто этого не заметил.

- 2-

--За дуру что-ли меня держишь? Вон, пляж, люди купаются. Что ты хочешь от меня?

Она наливалась сочной, строгой красотой, когда злилась. Вся такая собранная в один жёсткий букет прекрасных, но безумно колючих цветов. Или же как труднопроходимый, но красивый лес: солнечные лучи пробиваются сквозь редкие опушки, пробираться через плотные заросли сложно, но идти всё равно нужно.
Зелено-серые глаза выражали раздражение, обильно посыпанное страхом и паникой. Жена понимала, что я говорю серьезно, и этот факт злил и накручивал её. Самое страшное — это непонятное. Сошел ли я с ума или что с ним такое? Неясно.

Стройная, высокая, с прекрасно сложенной фигурой, беременность не только не испортила её контуры, но и, возможно, наоборот, придала уверенности в движениях, добавив привлекательности.
Русые волосы, спадающие волной, окутывали легким золотистым пледом узкие плечи. Лицо немного вытянутое, но абсолютно симметричное, с чистой, ровной кожей. Она гордилась своими волосами и кожей, радуясь, что, по её мнению, эти черты передались дочери. Хотя, конечно, пока ещё рано делать выводы. В детстве у меня тоже вились волосы, родители ахали: "В кого же я? Нет в роду похожего." Но с возрастом они разгладились и стали жесткими. Тем не менее, глаза у М были точно мои — темно- карие. Светлые волосы и тёмные глаза — идеальное сочетание.

Она всегда была импульсивной и эмоциональной, и это мне нравилось.
Но я не мог выносить её крайних состояний. Тогда она будто бы нацепляла меня на острые крючья жестоких упрёков, стремясь унизить, пусть и неосознанно. Я знал, что это всего лишь эмоции, попытка сбросить их. И в этой схеме я был громоотводом. Мужики могли бы упрекнуть меня, мол, тряпка, подкаблучник. Да и плевать! Я любил её и принимал эти компромиссы. В определенных дозах. И давал ей это понять.
Размолвка обострила её и без того яркую эмоциональность, добавив нотки истеричности. К острому перцу добавилась излишняя горечь. Порой её поведение становилось невыносимым. Ссоры, даже по пустякам, стали затяжными и мучительными. Я знал что к сожалению это уже не уйдет. Никуда не денется. На перекрестке я свернул на другую дорогу.

-- Я тебе просто сказал, что с фотографиями что-то не так. Смотри, я сделал снимок с балкона, пока ждал вас.
-- Ага, ждал и курил. Сигареты купил?
-- Нет. Вот, смотри. — Разблокировал телефон, нашёл фотоснимок с балкона и показал ей экран.

Она взяла телефон, взглянула на экран, глубоко вздохнула, отвела голову в сторону и, бросив на меня быстрый взгляд, почти кинула телефон обратно. Я успел схватить его за край.

-- Не понимаю. Ты хочешь окончательно меня вывести? Ты дурак, что ли?

-- Успокойся. Что ты увидела?

Она встала, подошла к раковине, налила стакан воды и, повернувшись спиной ко мне, спокойно пила. Молча.

-- Пляж, люди. Что ещё я могла увидеть? — произнесла, всё так же стоя ко мне спиной. Говорила спокойно, устало. Шквальная буря, несущая песок и крыши домов, уступила место штилю. Всё замерло. Флаги поникли.

-- Скажи, что видишь ты? — развернулась ко мне. Ветерок вновь усилился. Флаги вздулись.

Я рассказал снова. Жена внимательно выслушала, села за компьютер и принялась листать файлы: открывать, просматривать.

-- Нет, ничего такого не вижу, — повернулась ко мне, взяла за руку и посмотрела тающими льдинками глаз.

-- Посмотри дату снимка.

Клик-клик. Она приблизилась к монитору, затем снова повернулась ко мне. Спокойно назвала числа — те самые, что и должны были быть.

Я склонил голову, обхватив ее руками, и почувствовал, как оказался в пустом пузыре, лишенном мыслей и размышлений. Голова наполненная вакуумом — холодным, безжизненным кусочком космоса. Маринованной вселенной в консервной банке черепа.

-- Пойдем, пройдемся. М. в номере останется, а мы погуляем. Только ты и я.

Жена уже стоит рядом со мной, нежно гладя мою спину. Прижавшись тёплым телом, она прогоняет мой вселенский холод, наполняя жаром мои каменные, пустые казематы.

— Слушай, а давай я щелкну на твой телефон?

Убрала руку, слегка пожимает плечами, и идёт в коридор за сумочкой.

- 3 -

Я очень люблю питерский свет безвременья, проявляющийся обычно по утрам. А то и весь день. Свет, сотканный многими факторами: облачностью, яркостью солнца, влажностью воздуха. Окрашивающий, обволакивающий всё вокруг и даже яркие граффити в светло-серый оттенок. Свинцовые серила Санкт-Петербурга.
Я так и вижу эту надпись на баллончике с краской. Купил такой, например, в солнечном Майами, открыл, брызнул вокруг — и вуаля! Ты здесь.
Проявления этого света чаще всего встречаются осенью, в сентябре-октябре, хотя в другие времена года также удавалось его лицезреть. Местный житель не замечает его. Игнорирует, предпочитая яркие, светлые и солнечные оттенки.

Но я обожал его ещё с детства. Кажется, генетически во мне остались его мягкие струи, льющиеся сквозь окно на подоконник и край моей кровати. Это был свет спокойствия и раздумий, средневековый такой свет в моем представлении.

Очнувшись на пляже, щекой на песке, под шелест перелистываемых страниц морской волны, я сразу уловил этот уникальный свет, который, как мне раньше казалось, был присущ только Питеру. И на мгновение потерял связь с реальностью.
Но жуткое похмелье схватило меня за ногу и поставило на твердую почву. Вернее, на желто-белый мелкий песок.

Ох! Перекатился на спину. Шум волны приятно наполнял левое ухо естественными звуками. Стер прилипшие круглые, неострые песчинки со щеки и уставился в бездонное синее небо, лишенное облаков. Чужое небо. Как только об этом подумал, чайка громко запричитала, пролетая надо мной, давая понять, что кричат они везде одинаково.

События прошедшей ночи тотчас проявились в голове сквозь похмельную губку. Они казались не более чем сном или отголосками нелепой сказки, рассказанной полушепотом у костра.
Холодные стороны монеты с круглой вмятинкой под палец посередине развеяли туман неопределенности. Я вытащил монету из кармана джинсов, повертел её перед глазами и убрал обратно.

-- Bevi ancora un po'! Sei strano, ma come tutti i russi sei un ottimo conversatore! Anche se non capisco quasi niente.[– Выпей ещё немного! Ты странный, но как и все русские, отличный собеседник! Хотя я почти ничего не понимаю. (ит.)]

Тень склонилась надо мной и вылила несколько глотков виски прямо в мой рот из бутылки, которую я, похоже, захватил в баре.
Я лежал на спине, разглядывая купол неба, написанный пьяными акварельными красками, и тихонько напевал забытую мелодию.
Большая часть спиртного попала на подбородок, прохладной струей омыв бороду. Мой “благодетель”, звонко хохоча, плюхнулся задницей на песок, звякнув бутылкой. Я же, бурно закашлявшись, выругался последними словами. Ближайшая ко мне порция воздуха протухла, воняя болотом бескультурья.

"О, Господи!" - пробормотал я, поднимаясь и садясь на частично влажный песок.
Было раннее утро, самое его начало. Солнце пробивалось сквозь небольшие облака на горизонте, рассылая штрихи лучей. В воздухе еще ощущалась остаточная влага ночи, но она уже исчезала, быстро уступая свои права.

Я сосредоточенно тер лоб, словно физически пытаясь стереть ненужные воспоминания. Внутри черепа казалось рос в разные стороны огненный железный штырь. Боль и растерянность — вот мои сегодняшние утренние друзья. Добро пожаловать в новый день!

Вы правы, разговор с женой окончательно не заладился и перерос в темное пятно большой ссоры.
Я хлопнул ладонью по столу, заставив её и стол резонировать, и, чётко и ясно послав её на многолетнее травянистое растение, семейства капустные (на хрен, ушёл из номера.
Игра в кошки-мышки со снимками продолжалась. Содержимое фотографий и с её телефона я по-прежнему видел также, что и раньше, а для неё они выглядели обыкновенно. Как всегда.
И почему-то я оказался в этом виноват. Виноват в том, что она удалила все снимки. Просто отформатировала карту памяти, остервенело глядя на меня.
Немного раньше я сам задумывался об этом действии, но в реальности предполагал найти выход. Разобраться, что с этим делать.

Поспешно уходя, я взглянул в комнату, где на кровати, подогнув под себя ноги, сидела М. Хотел помахать ей рукой, но передумал, покинул номер, а затем и отель. Направился к пляжу, чтобы подумать, переварить, понять.

Дул приятный бриз с моря, окутывая меня своей мягкой, невесомой тканью. Сняв туфли и засунув в них носки, я держал их в одной руке и медленно брел вдоль кромки прибоя. Волны лениво накатывали, медитативно омывая песчаный берег. Я старался не наступать на мокрый песок, чтобы не мочить ноги. Наоборот, хотелось тепла, даже жары. И она как раз начиналась. Дневная духовка открывалась, пора доставать румяные пирожки!

Я старался не думать о фотографиях и ссоре с женой, хотя какая это ссора? Я, конечно, ни в чем не виноват. Внутри меня гнездился горький осадок от всплеска темных чувств. Этот осадок только усиливался и «настаивался», стоило мне лишь поднять глаза на морской пейзаж. Он тут же возвращал меня к мыслям о снимках.
Получается, их вижу только я. Неполадки с техникой я уже давно исключил. Я вижу будущее — то, что случится здесь, в этом прекрасном уголке Средиземноморья, через год. Примерно. И не только здесь. А везде. От этой мысли все сжималось внутри, хотелось спрятаться куда подальше. Как минимум внутрь себя.

В итоге я безоговорочно принял эту истину и теперь размышлял, что мне с этим делать. Жена, конечно, мне не поверила, так как видела совершенно иную картину, и я ее не виню. Когда я вернусь назад, мы, конечно, помиримся, и я уверен, что она спокойно выслушает еще раз мою версию событий и примет ее. Пусть даже формально.

На поверхность размышлений всплыл пузырек с надписью на нём: "Могу ли я это изменить?". Пузырек лопнул, пуская по поверхности круги, так и не дождавшись от меня реакции. Впрочем, её и не могло быть. Я не знаю. Я ничего не знаю.

Дойдя до того места, где группа деревьев на краю пляжа отбрасывала ажурную тень, я сел под ними на высохшее бревнышко, вероятно, прибитое волнами. Перед глазами сразу всплыл образ сломанного ствола, тонущего в воде, окрашенной в красный цвет отблесками пламени. Огонь окружающий всё сущее. Пламя пожирающее недалекое будущее.

Я сидел, закинув ногу на ногу, и, отвлекая себя, проигрывал в голове песню Depeche Mode — "Stripped"

Come with me into the trees
We'll lay on the grass and let the hours pass
Take my hand, come back to the land
Let's get away, just for one day

Let me see you stripped
Down to the bone
Let me see you stripped
Down to the bone

"Да, да, приди ко мне в лес, приди ко мне. Я как раз здесь. Я уже дерево." Перевод естественно не такой, однако я хотел так. Эта песня, кстати, крутилась во мне в её живом варианте исполнения из их великолепного тура 1993 года. Дейв лихорадочно бегал по сцене, тряся мокрыми от пота длинными волосами. Его образ, своеобразный симбиоз Христа и гранжевого наркомана, удачно вписывался в то время. И вот тогда, мне кажется, стоило поставить точку. Они все сказали. Я говорю о творчестве DM. Всё, что было после, выглядело на мой взгляд избыточным: повторение, попытка неудавшейся реинкарнации. Тур оказался для них архисложным, полным разногласий и взаимных упреков. Можно сказать, он сам говорил им:

-- Может, хватит?

Важно вовремя уйти. Но что я несу? Это не мне решать. И да, это всего лишь мое субъективное мнение. Мнение неудачника, который к сорока годам ничего не добился. Есть только дочь...
Довольно! Жалость к себе похожа на неприятное обмазывание тела медом: обещают, что потом станет легче, болезнь уйдет, однако сам процесс и ощущения отвратительны.

Именно так я себя и чувствовал. Волны безумного сожаления и опустошения, вызванные вспышкой незапланированных, эмоций, накатывали изнутри, в то время как я смотрел на маленькие, теплые, реальные волны, омывавшие ноги.

Вся боль и печаль мира обрушивалась на меня в такие моменты. Я чувствовал себя голым, маленьким человечком, получившим в руки странное послание.

Испуганный мальчик на новогоднем празднике, где большой белый заяц должен символизировать волшебство происходящего, однако вид его действует абсолютно иначе. На маленького мальчика, с пугающим пророчеством на руках, с визуальным письмом из будущего. Нехорошего.

-- Lucy! Indietro![– Люси! Назад!(ит.)] -- Мимо меня, так что я аж вздрогнул, промчалась собака, молниеносно вбежав в воду и поднимая фонтан брызг. Голос, окликнувший её, принадлежал старушке. Она стояла позади меня, уже за пределами тени от деревьев. Щурилась, пытаясь справиться с солнечным светом. Улыбнулась и помахала мне рукой, когда поняла, что я заметил её. Собака, красивый золотистый лабрадор ретривер, выудила из воды ветку, вероятно, упавшую с дерева, и направилась ко мне.
Шла медленно, перебирая ногами в воде, слабые волны чесали ее шерстяное брюшко. Спустя несколько секунд она подошла вплотную ко мне и сбросила ветку у моих ног. Потом уселась мягкой задницей в воду и, приоткрыв пасть, шумно дыша, смотрела на меня. Улыбалась. Ждала.

-- Signore! Non abbia paura! ; amichevole, infastidisce sempre gli sconosciuti. Mi lanci un bastone e lei lo prender;.[– Синьор! Не бойтесь! Она дружелюбная, просто всегда пристает к незнакомцам. Бросьте палку, она принесет.(ит.)] --
Сказала старушка в светлом платочке, почти как наши деревенские в России, и сразу поняла, что я не понял её. Сухоньким пальцем тыкала в ветку и махала этой же рукой к себе.
Я поднял ветку и бросил её вперёд, в воду. Получилось не очень далеко — метров пять. Старушка ответила жестом отчаяния: она резко опустила руки и вздохнула, как будто говоря: — Ну и дебил! Ветку надо было кидать ко мне.

Я улыбнулся, подняв руку и помахав ей, дескать: сейчас, сейчас.
Люси азартно сбегала за веткой и снова бросила её, но уже мне на колени. Я вздрогнул от неожиданной влаги, но умная и красивая мордашка, опять улыбаясь, смотрела на меня коричневыми, маслинами глаз.

Я внезапно осознал, что не могу не сфотографировать это чудесное существо. Достал телефон, разблокировал. "Ужжик!" — сказал айфон. На миниатюре снимка отчётливо виднелась мордашка собаки. Я посмотрел и полностью перенёсся в телефон, резко тапнув по превью, чтобы открыть фото на весь экран. Да, собака! Чёрт возьми, собака! Только она — никаких мрачных пейзажей.
Спрятав телефон, я от радости наклонился и обнял пса. Он от неожиданности попятился, пытаясь вырваться, но я не отпускал его мягкую, шелковистую фигуру.

Терпение старушки лопнуло, и она уже стояла рядом со мной, слабо улыбаясь, смотрела на меня с снисходительной и осторожной улыбкой. Так обычно смотрят на странных людей, опасаясь, что они могут что-то неожиданное выкинуть.

-- Mi scusi signore, la disturba. Lucy, andiamo![– Извините, синьор, она вас беспокоит. Люси, пошли!(ит.)] -- Она подняла ветку и, размахнувшись по-женски сбоку, выбросила её за область тени деревьев. Люси тут же деловито побежала за ней. Старушка последовала за собакой, украдкой махнув мне рукой. За робкой улыбкой на её круглом, смуглом лице всё ещё сохранялся опасливый взгляд.

Ещё бы! Я сидел, смотря в одну точку, как аутист, переваривая увиденное. Значит, всё в порядке? Я достал снова телефон и открыл фото Люси. Приблизил изображение и поводил пальцем по экрану. Собака как собака — обычная, но явно довольная собой.

"Ужжик!" — радостно щёлкнул я фото, направленное вперед, за область деревьев, ближе к горизонту. Привычно, без какого-либо беспокойства, взглянул на результат.
Волнистая рябь на воде, мягкий свет, лазурно-сине-зелёная палитра. Белые облака на горизонте.

"Оооох," — я шумно перевёл дух, подняв голову к кронам деревьев. Фух, слава Богу!

Girl, you really got me goin'
You got me so I don't know what I'm doin'...

Рэй Дэвис из The Kinks оповещал о звонке. На экране появилась надпись: "Жена".

-- Знаешь что?! — она всё ещё была на взводе. Тем не менее, я молча слушал:

-- Мы с М. пошли погулять, а ты иди к черту! Он, понимаешь ли...

Я сбросил вызов и перевёл телефон в режим самолета, отрубив полностью сети. Порыв сказать, радостно крикнуть в трубку о том, что всё обошлось: затмение прошло, иначе это не объяснить — оно прошло. Сгинуло, не успев даже толком проявиться.

Волна усилилась и стала бить уже выше лодыжки. Мимо проплыла обшарпанная лодка, глухо чухая мотором. В лодке, сгорбившись, сидел пожилой мужчина в соломенной шляпе, куря короткий обрубок сигары. Дым ветвился синим облаком за ним, турбулентно поднимаясь из-под полей шляпы. Плывет видимо за своим марлином.

"Не нужно думать, старик, — сказал он вслух. — Плыви по ветру и встречай беду, когда она придет".[“Не нужно думать, старик, — сказал он вслух. — Плыви по ветру и встречай беду, когда она придет”.-цитата из произведения Эрнеста Хемингуэя, Старик и Море.]

Улыбнулся. Старина Хэм никогда не даст плохого совета.

"Ужжик!" сказал айфон корме уплывающей лодки -- Тап, тап - ответили пальцы экрану смартфона.

Чёрный оникс ночи. Бледное бельмо солнца или луны пробивается сквозь густую завесу облаков. Нет, это скорее густой дым, слоями опускающийся к земле. Нет, к воде. Земли не видно с той точки, откуда сделано фото. Дорожка света тянется по неспокойной воде от слабого источника света, окутанного плотным дымом. Щербинистая поверхность воды не пуста: она усыпана предметами. Даже в таком слабом освещении угадываются обломки — части крыш, кроны деревьев. Часть белого лежака уткнулась сломанными краями в набегающую волну и застыла в моменте, когда волна вот-вот достигнет своего пика.

Едва не выронил телефон от внезапно нахлынувшей мысли: Видео! Нужно снять видео! Я переключил телефон на запись видео: красный кружок сменился квадратом. Медленно начал панорамную съемку — от стволов деревьев передо мной, затем провел камерой мимо уплывающей лодки и остановился у линии пляжа, где тихие волны плавно накатывали на берег. Дальше вид заслоняли ветви деревьев.

Начало видео повторяло композицию снимка, только теперь появилось движение. Черные волны маслянисто колыхались прямо передо мной в слабом отблеске светила. Вот камера пошла, поворачивая вправо. Помню, как раз в этом месте уплывала лодка, которой на видео нет и в помине: на её месте плавает огромный кусок крыши с кое-где выпавшей черепицей, похожий на человека, лишившегося зубов в драке.
Конец видео приходит к тому месту, которое ранее называли пляжем. Съемка обрывается, застыв на кадре с грудами обломков и хаотично разбросанными предметами. В реальности здесь были пышные ветви дерева, закрывающие обзор пляжа. Белые манерные стулья из фойе отеля были разбросаны по поверхности, уже не песчаной, а... Это горы людей! Да, так и есть. Я увеличил застывший кадр, вглядываясь в неестественно вывернутую руку, торчащую из-под массы торсов — обнажённых, одетых и обгорелых тел.

Зыбкая дорожка света бросала корявые тени на трупы, изламываясь и вырисовывая их отдельные части. Например, на очках дамы, возраст которой было трудно определить, поскольку была видна только её голова, с лицом, повернутым к оператору съёмки. Её лицо было зажато между другими телами, нагромождением прошлой жизни.
С городской стороны на последнем застывшем кадре был виден слабый красноватый отсвет, намекающий на то, что в городе, скрытом от глаз камеры, всё ещё полыхал пожар.

Подавив в себе желание записать ещё один вариант видео, изменив угол съёмки и направив телефон на отель и возвышающийся за ним город, я рассеянно задумался на мгновение: удалять просмотренный файл или нет? После этого заблокировал телефон.

Выйдя из-под деревьев, я огляделся. По правую руку возвышалось плоское здание отеля, его окна ярко сверкали в солнечном свете. Прямо передо мной тянулась равнина пляжа, которая слева уходила в море. На другом конце пляжа, под сводами каменной скалы, где уже красовались частные дома первой линии побережья, стоял пляжный бар.

День перевалил за середину и уже двигался к вечеру.

Корявая тень желания-купить-пачку-сигарет подошла вплотную, обняла меня любовно в свои тесные объятия и жарко поцеловала, оставив на моих губах запах и вкус тлена.

Я направился к бару, и вы, конечно, понимаете с каким желанием. Корявая тень шла рядом, взяв мою руку в свою.