Фотовспышка

Часть 1. Память. Пролог. Лестница и фотография

Он лежал на широких ступеньках главной лестницы в холле особняка практически фигурно. Смотря на него сверху, она думала, что ракурс для фотографии был бы самый подходящий: живые, естественные позы были обязательным пунктом ее видения. Скульптурно твердое тело мужчины и при жизни было похоже на искусство, оно было прекрасно, оно было музой, и теперь это хладеющее с каждой минутой тело больше никогда не изменится. Руки полурасслабленно обнимали воздух, касающийся раскрытых ладоней: мужчина не тянулся вверх, пытаясь ухватиться за что-то при падении. Чуть выдающаяся вперед грудь со сломанными ребрами сокращалась от движений кровеносных сосудов, задетых острыми костями. Он словно пытался дышать, безуспешно надеясь подняться со ступенек, подняться наверх и дойти до своей цели.

Жеми не знала, какой была его цель и как он в итоге оказался внизу: она вышла из своей спальни только после того, как услышала крик горничной. Миколай до сих пор отсутствовал так долго, что ей было сложно вспомнить, видела ли она его хоть раз за последнюю неделю. По средам она обычно и сама уезжала куда-нибудь на «природу», чтобы половить удачные кадры: тайных изменников, интересные находки детей и собак (что бы ни говорила статистика, а им удается найти старых мертвецов, закопанных в неположенных местах, гораздо чаще других). При самом неудачном раскладе она могла сделать по крайней мере пару кадров мелких нарушений закона вроде открытого распития спиртного или карманников за работой. Было бы здорово делать это чаще, но однажды оказаться вот так, лежащей где-нибудь на лестнице или дне пруда в городском парке, Жеми бы не хотела.

Миколай уехал из дома в четыре часа утра в понедельник: она тогда обрабатывала снимки и слышала, как лаяли собаки на отъезжающий Хеннеси. Вторник Жеми провела за работой, а в четверг слегла со страшной мигренью, которая одолевала ее стабильно раз в месяц. В субботу родители принимали гостей, поэтому в пятницу ей спешно пришлось помогать матери с подготовкой банкета. Нанять малый оркестр из местной филармонии ей так и не удалось: они сослались на занятость, весьма вежливо порекомендовав церковного органиста и хор. Жеми шутку оценила, а вот ее мать не очень: едва не пообещав вырвать язык дирижера, вынужденного говорить с разъяренной хозяйкой дома, которую не удовлетворил отрицательный ответ, она сломала новый телефон Жеми. Поэтому все воскресенье она гуляла по городу, жалуясь в сообщениях друзьям на участившие истерики матери.

Скучать по Миколаю ей не приходилось: каждый вечер он отправлял сестре дежурные пожелания спокойной ночи. Скоро приехать не обещал, но Жеми знала, что его отъезды были достаточно редкими, а потому особенно важными. Все, что ей нужно было от брата, – чтобы он не забыл про их фотосъемку, запланированную на его День рождения. Жеми на пару с матерью уговаривала его: маме нужна была модель для рисования, а Жеми – для фото-портфолио в академию. Собственно, именно из-за того, что маме никак не удавалось нарисовать удачную картину, эмоции все чаще брали верх над ней.

Облокотившись на перила, Жеми смотрела вниз за Миколая и с усталостью думала, как теперь ей справиться с матерью, с неистовым желанием сфотографировать мертвого брата, раз фотосессия сорвалась так внезапно (ее профессору совершенно необязательно знать, при каких условиях были сделаны фото). Пока внизу не начали суетиться люди, она спешно забрала камеру из спальни и сделала снимок. Вспышка осветила темнеющий первый этаж. Жеми побегала из угла до угла, снимая с разных ракурсов и с разной высоты. Последнее фото ей удалось сделать, почти свесившись вниз, когда мать вышла из мастерской справа от лестницы и закричала. Естественно, испуганного возгласа горничной она не слышала, занятая уничтожением своих неудавшихся творений.

Жеми, вцепившись ногами в столбики перил, поспешила слезть на пол, унесла камеру в комнату и стремительно спустилась. Миколай был мертв. А для Жеми настало время предаться горю. В голове зашумело, губы задрожали от несдерживаемых слез.

Входные двери распахнулись.