Фраер.

Часть вторая. Продолжение.

                                                           *   *   *

"Вокзал" - это огромное цокольное помещение с узкими дверями отстойников по бокам. Здесь принимают и сдают в этап. Широкая дверь, обитая железом, вела в тамбур, где уже стояли автозаки. Конвой топтался у этой двери. Здоровые, сытые солдаты ВВ с автоматами. Раздался лай собак. Нас сунули в правый, ближний к выходу, отстойник. Как только захлопнулась дверь, Солдат сказал:

 - Конвой херовый, по мордам вижу.

 Мы присели на корточки. Тускло светала лампочка, забранная решеткой под потолком.

 - Так кто ты, Фраер? Я про тебя много слышал. Баксы в камере открыто держал. "Тёлку" от приговора спас, еще по той тюрьме про тебя базар шел. Так кто ты?

 - Я человек, Солдат.

 - Понятно. Давно сидишь?

 - Целую жизнь, - ответил я.

 - Понятно.

 Мы помолчали. Закурили по последней сигарете, все равно отберут. Солдат вдруг заговорил, жадно затягиваясь сигаретой:

 - На мне два трупа, год назад в карауле завалил начкара и сержанта. Никому не рассказывал, а тебе расскажу. Я сам из Москвы. Папа бизнесмен хренов, а мать шлюха валютная.

 - Это как же? - спросил я.

 - Не перебивай, - ответил Солдат. - Отец постоянно в загранке, а мать из кабаков не вылазит. До наркоты докатилась, на иглу села. Они давно уже, лет, наверное, десять, не живут, а так, как мать говорила, - ради меня. Я учился в МГУ на историческом, а потом все надоело. Кругом ложь и обман, куда ни кинь, даже в собственной семье лгут друг другу. "Тёлка" у меня была Наташа - Наташенька. Со мной целовалась, а с папиным охранником минетировала, сука. Я их сам на даче поймал. Кинулся на него, а он бычок здоровый,бывший спецназ, раз меня двинул, я и с копыт. "Очнись, - говорит, - сопляк, она сама, сучка, лезет. Думаешь, она тебя любит? Она деньги любит". А тут призыв в армию - я в солдаты. Мама плакать и рыдать, отец в Англии, не успел приехать. А у матери хмырь из Генштаба был, так он на черной "Волге" прикатил на призывной пункт и кричит мне: "Сынок, где хочешь служить?" Вспомнил я папиного охранника, говорю ему: "В спецназе". Мама в слезы, а он: "Сделаю". Потом помотался я по бывшему Союзу. Навоевался. В Душанбе это было, я еще зеленый был, а начкар этот и сержант наркоту крутили. Большие деньги делали. Однажды в горах мы зацепили ходаков - троих таджиков, а у них килограмм сорок "дури". Мы вдвоем с сержантом были, повязали их, а что их вязать? Три доходяги-старики. Сунули нос в мешки, а там "дурь". Сержант кричит, мочим их, а "дурь" я знаю кому сдать. Я вызвал летеху, ну этого начкара, он на вертолете прилетел и к нам по тропиночке поднялся. Мне говорит: "Иди к вертолету". Я и ушел. Только вниз спустился, а наверху автомат заработал. Потом они спустились с мешками. Молча загрузились, и мы улетели. Через три дня на базе, в Подмосковье, мне сержант говорит: "Будешь вякать - грохнем". А еще спустя неделю триста баксов принес: "Доля твоя", - говорит. Да я на гражданке мог этими баксами стены в сортире оклеить. Потом Чечня, там вообще беспредел творили. Сломался я, на иглу присел, только легче не становилось. Зверел все больше и больше. В тот караул они без меня пошли. Я знал, что у них и там свои дела с наркотой, с оружием. В палатке ширнулся, за автомат - и к ним. Палатку ножом разрезал, смотрю - они бабки считают. Ну, я их и грохнул.

 Солдат замолчал. Стало тихо.

 - Потом трибунал. То да се. Папа, мама, генералы засуетились. Я возьми да ляпни: после иглы я их кончил. Полковник в трибунале и охерел. Короче - червонец мне на уши - и в зону, но до зоны я не доехал. Папа, видать, бабки заложил, и меня повезли поближе к дому. На одной пересылке вот такой же Писаный попался, козел конченый. Я ему челюсть свернул и руки повыломал. Пупкари кинулись на меня, и им досталось. Троих отправил в госпиталь, а мне снова суд - бунт в местах лишения свободы, и к червонцу еще пять. И вот теперь везут в спецлагерь. Вот так, Фраер, я свою жизнь и прожил. Быстро и незаметно. Ни одной бабы не помел,а сколько можно было и в Таджикии, и в Чечне. Грязь кругом, обман и мерзость. Человечество себя изжило. Впереди не конец света, а пропасть.

 - Тебе сколько лет, Солдат? - спросил я.

 - При чем здесь это, Фраер? Разве дело в годах? Да я за свои двадцать три года видел столько, что другим на всю жизнь хватит и еще останется.

 - Я, Солдат, тоже погибал, и мне тоже порой жить не хотелось, но, поверь, жить надо даже тогда, когда невыносимо трудно.

 - Брось, Фраер, не лечи меня. Менты говорят, что из этой спецзоны никто не уходил. Я хочу попробовать, вот теперь какой у меня интерес к жизни. Орел или решка.

 За дверью засуетились, послышались голоса и топот сапог.

 - Если позовут по одному, иди первым, - попросил Солдат.

 Дверь раскрылась, и пупкарь приказал:

 - Выходи по одному, с вещами.

 Я вышел. В середине "вокзала" стоял стол, на нем папки с документами.

 - К стене. Вещи на стол. Раздеться догола, живее, - командовал здоровенный сержант ВВ.

 Я положил сидор на стол, даже не зная, что в нем лежит. Его мне передал Славик, когда вел сюда. Отошел к стене и стал раздеваться. Снял с себя все до трусов и стоял, глядя на конвойного.

 - Догола, лицом к стене,- вяло командовал сержант, - руки на стену, ноги шире. Шире, сука, - и он ударил меня ногой по почкам. От неожиданности я упал на колени. - Встать! Лицом к стене. Руки! Руки на стену. Ноги шире, - продолжал гундосить сержант.