Фуга. Чёрный солдат

*

    Двухкомнатная квартира с небольшой кухней и санузлом была уютной - настолько, насколько это могло быть, когда нет окон. Но их отсутствие хозяйка компенсировала несколькими картинами на стенах, красивыми салфетками на столиках, украшенными вдетыми в них лентами и, конечно, тут тоже были цветы в горшках.
    Марина, переодетая в домашний шёлковый халатик, усадила гостя за стол и подала свежий заваренный в чайничке чай.
    - Я не люблю чай из пакетиков. Мне кажется, это уместно на службе, но дома...
    - А я, оказывается, уже забыл вкус хорошего чая. Иди сюда...
    - Погоди, - Марина с улыбкой придержала протянутые к её талии руки, - давай сначала договоримся о главном.
    - О главном? - поднял брови Беркут.
    - Никакой любви. Я не разрешаю. И сама не отвечу.
    - Разве можно любить или не любить по приказу?
    - Не любить - можно, поверь мне. Ты можешь быть слегка влюблённым в меня, но не более того. Никаких ожиданий, никаких страданий, когда ожидания не оправдаются, никакой ревности и, конечно, навязчивости.
    - По-моему, ты заглядываешь слишком далеко, - сказал Беркут, не оставляя попыток добраться руками до женского тела.
    - Я серьёзно. Пообещай мне, Тимур. Меньше всего я хочу разбивать тебе сердце и испытывать все эмоции и хлопоты из-за этого. Тем более - здесь, в ограниченном коллективе и пространстве.
    - Обещаю, - выдохнул Беркут и, наконец-то его ладони получили вожделенный "зелёный свет".    
    
    Через некоторое время, расслабленно водя кончиками пальцев вдоль позвоночника лежащей на животе женщины, он сказал:
    - Так вот ты какая, капитан Воробьёва - страстная, нежная... Воробышек.
    - Мне нравится, когда меня так называют, - улыбнулась Марина, - Ну а ты что за птица?
    - Я? Беркут.
    - Почему - беркут? - удивлённо приподняла голову женщина.
    - Это просто имя. Так меня назвали... называли в детстве.
    - У тебя было двойное имя?
    - Нет... Просто помню, что меня называли именем Беркут, и всё. А вообще, я плохо помню детство. Да оно и не имеет никакого значения для меня.
    - А что имеет? Отрочество, юность?
    - Моя жизнь, начиная с тринадцати лет. Служение. Помощь людям, - задумчиво перечислил Беркут.
    - Ого. Ты, надеюсь, не фанатик? Фанатизм - это плохо, вообще в любой области, а тем более в политике.
    - Причём тут политика? - непонимающе переспросил Беркут и спохватился, - А, да... Нет, я - не фанатик, конечно. Теперь твоя очередь. Расскажи о себе.
    Марина рассказала, что она в своё время закончила военное училище, в которое поступала с единственной меркантильной целью - высокого заработка и раннего ухода на пенсию. И даже мужа себе выбрала с гражданской профессией - настолько не считала военную службу своей настоящей судьбой. Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Семейная жизнь не задалась, шестилетний сын живёт с отцом, а она - вот, перевелась сюда, чтобы заработать денег на хорошую квартиру.
    - Никитка и так меня почти не видел, когда мы жили вместе - я на службе, а он всё время был с папой, - вздохнула Марина, - поэтому, когда разводились, даже вопрос на стоял, с кем из нас он будет воспитываться. Но я, конечно, не оставлю его, когда выйду на пенсию.
    - Иди ко мне, - тихо сказал Беркут и помог женщине переместиться на него сверху.

    Когда они расставались, Марина пообещала, что как-нибудь ещё вскоре устроит Беркуту "увольнительную с вызовом в канцелярию".
    - Буду ждать, - искренне сказал он.
    - Ты обещал. Помнишь - никаких ожиданий, - погрозила она пальчиком.
    - Я думаю, подразумевалось немного другое. Не переживай, я привык держать свои обещания, - улыбнулся Беркут и, церемонно поцеловав даме руку, ушёл.
    На расспросы солдат о том, что с ним было, он ответил коротко:
    - Не могу рассказывать, дал подписку о неразглашении.
    Лейтенант подозрительно посмотрел на Беркута, но ничего не сказал. Остальные съели.
    В Международный женский день капитан Воробьёва принимала поздравления от всех подразделений военной части, а вечер предпочла снова провести с Беркутом. Они опять занимались любовью и разговаривали. Беркута удивляло то, как быстро Марина сумела душевно приблизиться к нему, раскрываясь сама и вынуждая раскрываться его, парадоксальным образом оставаясь при этом в отдалении, не уставая напоминать солдату их договорённость "о главном". Конечно, он не рассказал правду о себе, и по-прежнему оставался для неё Тимуром, но о разных других вопросах и сомнениях мог говорить с Мариной совершенно свободно. Оказывается, иметь друга-женщину, умную, понимающую и тактичную, было замечательно. А уж когда она ещё и любовница - замечательно вдвойне.
    В последующие дни на поверхности под весенним северным солнцем Беркут упражнялся в открытом у себя таланте скульптора - создавал изо льда цветы. Даже приносил из столовой коробочки с разными соками, чтобы полить лепестки роз, тюльпанов, ирисов, и заодно склеить эти лепестки между собой. Уже не для того, чтобы дарить их Марине. Просто, для себя. Периодически отправляя Тэкса "на разведку", он контролировал окружающее пространство, а заодно всегда заранее знал, если кто-то приближался к нему, и мог вовремя спрятать свои поделки в снег.
    В тот день, увлечённый своим обычным занятием, Беркут не сразу понял, почему Тэкс взялся мельтешить перед его глазами.  А когда, наконец, поднял голову и внимательно посмотрел на своего теневого помощника, тот отлетел немного подальше и обрисовал в воздухе контур треугольника. Нечисть?
    Беркут огляделся, но никого не заметил.
    - Где? Покажи, - приказал он.
    Тень, как показалось Беркуту, по-особому трепеща, полетела в сторону за небольшой холм неподалёку. Туда, где должен был дежурить другой солдат его взвода.
    - Тэкс, останься наблюдать здесь, за моей зоной.
    Беркут, машинально пригнувшись, как учили на тренировках, приблизился к холму и осторожно заглянул за один из острых его выступов. Сослуживца он сперва не заметил. А потом в ледяной тишине раздался громкий сдвоенный смех. Смеялся кто-то один, а второй голосом на мгновение позже повторял каждый изданный первым звук.