Фуга. Чёрный солдат

*

    Летняя ежегодная кампания по уборке мусора на Новой Земле началась по отмашке надзирающих за природой инстанций  Архангельской области. Там был объявлен призыв волонтёров, выделена специальная техника с управляющими ею специалистами и транспорт, который перевезёт на материк нужный кому-то груз. Но главной рабочей силой, конечно, подразумевались военные.
    Беркут не сомневался, что за ним по умолчанию закреплёно место в уборочной команде - участие во всех внешних экспедициях ему в своё время обещал лично командир части. Так оно и вышло. Набившиеся в жилой отсек вездехода солдаты выплёскивали энергию, заполняя время поездки песнями. И если "Катюшу", "Ой, мороз, мороз" и другие старые песни орали все без исключения, независимо от года рождения и наличия музыкального слуха, то потом певцы перешли к более современному репертуару. Теперь солировали один-два человека, знавшие слова куплетов песни, а остальные подхватывали только припевы. И то не всегда. И Беркут с удивлением подумал, что за последние десятилетия в российской культуре почему-то не появилось таких песен, которые можно считать настоящими хитами. Да, их можно слушать и даже запомнить некоторые вдолбленные многократными повторами слова, но вот чтобы так петь их от души и всем вместе - увы.
    Место, куда они прибыли, выглядело удручающе и отчего-то навевало воспоминания о фильме "Сталкер" Тарковского. Взрытая гусеницами и колёсами машин земля - и повсюду, насколько хватало взгляда - валяющиеся ржавые бочки вперемешку с обломками бетонных плит. Машины для уборки мусора уже стояли на месте, и неподалёку ярким васильково-синим пятном выделялся жилой вагончик для приехавших работников. Первым делом высыпавшие из машин солдаты соорудили свой отдельный лагерь - поставили палатки, кухню, туалет. Командовал ими незнакомый Беркуту офицер из другой военной части.
    К работе приступили в тот же день. Солдатам выдали перчатки и велели собирать исключительно металл, который следовало относить к специальной прессовочной установке. Получившиеся неаккуратные брикеты складывались в ряды, а потом грузились в большие машины, отвозившие их к аэродрому. Грохот моторов и механизмов, поднимаемая ветром пыль с лишённой растительного покрова земли и тяжёлый труд. Никакой романтики, некогда воспетой стройотрядовскими энтузиастами.
    И всё же Беркут не жалел, что поехал. Ему нравилось узнавать эту землю с разных сторон, в том числе таких неприглядных. Нравилось сознавать, что участвуешь в улучшении, очистке этой земли. Пусть даже так, когда убираешь только металл, который кто-то потом продаст и присвоит деньги, а другой мусор этому кому-то неинтересен, поэтому он остаётся.
    Но ещё оставалось небо - от края до края, оставалось море, это небо отражающее - совсем близко. Беркут всё чаще ловил себя на том,что не знает, как он будет обходиться без этого простора, неба и моря по возвращении в столицу, когда он снова превратится в маленького человека в большом муравейнике мегаполиса с его отравленным выхлопными газами воздухом, высокими домами, обилием навязчивой рекламы, бесчисленными кусочками тротуарной плитки внизу и просветами неба, исчерканного проводами, сверху.
    Работали все по шесть часов в день. Потом рабочие глушили машины и уходили на обед, после которого из синего вагончика уже практически не показывались, проводя там свою невидимую миру синевагончиковую жизнь.
    Солдаты же после обеда ещё какое-то время скатывали к прессу бочки, но постепенно этот фронт тоже таял численностью, и вот уже из палаток там-сям доносилось похрапывание, на скамьях за пустыми столами кухни собирались бодрствующие и вели свои разговоры в ожидании ужина.
    Ну а Беркут повадился хотя бы на часок уходить к морю. Там он садился на высокий берег, привычно выпускал Тэкса и предавался созерцанию. С ребятами во взводе у него отношения были хорошие, но всё-таки он был особенным, и об этой особенности поговорить с ними не мог. Он не жалел о том, что рассказал о себе Марине, по сути нарушив приказ военкома. Жизнь приучила его к принятию самостоятельных решений, и тогда, в день рождения любовницы, он принял своё решение, исходя из собственной оценки обстоятельств. Ну не видел он никакой опасности от Марины - ни для своей миссии, ни вообще. А строить и дальше загадочный вид, охраняя секрет Полишинеля о своём необычном даре, уже известный всей его военной части, счёл глупым.
    Прилетел Тэкс и показал знак - люди. Два человека. Вот тоже загадка - как он различает, что люди - чужие, и могут заинтересовать хозяина? Или Беркут ему не хозяин, раз Тэкс не питомец? Ещё один вопрос, над которым так приятно неспешно поломать голову, сидя здесь.
    - Ну люди, и что? - лениво спросил Беркут, - Тут их много. И военных, и синевагончиковых.
    Тэкс ничего не ответил, продолжая висеть в ожидании нового приказа.
    - Где ты их нашёл, этих людей?
    Тэкс неожиданно полетел не за спину Беркута, а к морю, а потом скрылся за изгибом береговой полосы. Опять подлодка, что ли? Беркут поднялся и пошёл по берегу в ту сторону, куда улетел его помощник.
    Это была не подлодка. Простая чёрная резиновая лодка с заглушенным сейчас мотором. В лодке сидел сгорбленный старик и курил трубку. По бокам этого старика лежали огромные загнутые бивни. Старик посмотрел на Беркута, а потом перевёл взгляд куда-то ниже. Беркут немного согнулся, чтобы увидеть то, что находилось под ним. Какой-то парнишка с настоящим копьём в руке шустро ковырял подтаявшую землю, обрушивая её влажные куски в мелководье. А из открывшегося вертикального обрыва торчали новые бивни.