Футбол. Искушение.

Глава 4

С самого утра Некрасов позвонил Матвею Тяглову, совершенно не беспокоясь, что может разбудить его и поднять с постели, кратко сообщил ему о предстоящей встрече с высокопоставленным чиновником из футбольной сферы с непременным кратким показом чудесных Матвеевых способностей, назвал фамилию – «тебя будет смотреть сам Фененко» - и обещал перезвонить еще раз позже.

Теперь Кузьмич стоял в спальне перед одежным шкафом. Шкаф был величественен, как памятник индустрии моды середины, а то и начала прошлого века. Сделан был сей предмет обстановки из дуба, из самого его массива, только такие шкафы, пожалуй, могли иметь право называться гордым именем «гардероб». Так вот, стоял он перед разверстыми дверцами этого громадного монстра, или, наоборот, - шедевром мебельного искусства этого самого прошлого, это смотря как поглядеть, стоял, почесывал в башке и крепко-крепко думал.

Знал Кузьмич твердо, на своем шестом десятке, что встречают-то по одежке, даром что ли они с Ромом лет эдак семь, а то и более, не виделись. Да и последняя их встреча была какой-то мутной, на чьем-то банкете, посвященном то ли знаковой дате, то ли выходу виновника торжества на пенсию, то ли какой иной причине. Но виделись они там, это точно, вот только пребывали к моменту своей встречи оба, мягко говоря, в не совсем адекватном состоянии, а говоря попросту – были пьяны, как сапожники, то есть в хлам. Потому и мало отложилось впечатлений в голове, кроме того главного, что вроде бы как приятна была встреча обоим, обоюдно приятна – и то хлеб, и хорошо. Во как! А потому, надо бы одеться так, чтобы не выглядеть нищебродом жалким или маргиналом со дна. А для того – гардероб, тьфу, одежку, короче, надо подбирать тщательней.

От костюмов сразу отмахнулся. Всплыло в голове модное словечко и образ стиля «кэжуал». То, что надо. Хорошо, что много одежды всякой осталось со старых времен. Сохранилось одежки, что ни говори, да и размер не изменился, выбор есть. Вот только бороденка что-то больно по лешачьи выглядит. Блин, а не заглянуть ли заодно в парикмахерскую, которая приютилась в соседнем доме на первом этаже. Но что значит приютилась, очень даже помпезно выставляла себя прямо «фейсом» на сам Проспект Мира, ничуть не стесняясь, ибо стесняться было нечего – одним словом, достаточно пафосное, знаковое или даже помпезное для обычных граждан местечко, под названием «Персона Lab». Никогда туда Кузьмич не заглядывал, даже мысли такой не приходило, но время пришло - с бороденкой-то надо бы что-то сделать, и деньги в этом случае беречь неуместно.

Первым делом Некрасов выдвинул массивный тяжелый ящик под нижней полкой дубового шедевра, где в нескольких тщательно отделанных кожей коробочках хранились часы известных марок, подаренные ему в качестве индивидуальных призов в пору славной юности. Так они и лежали с тех самых славных лет, не тронутые, совершенно не используемые, но любимые Кузьмичом, как вещественное напоминание его футбольных достижений. Раз в два-три года относил он их знакомому мастеру, имеющему небольшую мастерскую на Гиляровского, для ухода и профилактики. Мастер поругивался, говорил, что часы не любят лежать без хода, но исправно и любовно возился с ними, приводя в идеальное состояние за небольшую плату. Иногда, сидя за столом в одинокой компании рюмочки с «родимой», без лишних глаз, Федор вытаскивал их из недр шкафа, аккуратно раскладывал на столе и разглядывал с некоторой тоской, полагая, что вряд ли придет время одеть их на запястье и показать миру. Не на тренировку же с детьми их таскать?

Сейчас этот момент настал. После некоторых раздумий Кузьмич выбрал элегантные в своей простоте золотые Omega de Ville на строгом темно-коричневом крокодиловом ремешке и без малейших колебаний поместил их на свое запястье. Пусть и не самый лучший выбор стиля часов, учитывая намерение обойтись без строгих костюмов, но ему захотелось именно их.

Взял в руки изящный механизм. Прохладный желтый металл, полированное стекло циферблата. Ощутил пальцами живой рельеф кожаного ремешка и застыл.

***

Ранняя весна. Холодно. Сыро и промозгло. Лёгкий стервозный ветерок. Солнце выглядывает из-за облаков, скупо ласкает теплом, но тут же прячется – и снова холод.

На поле жарко. Дрожат в коленях налитые свинцом ноги. Нестерпимо ноет каждая клеточка, каждая мышца тела. Все болит. Кроме головы. В голове звон, пустота и обреченность. И с неё льётся едкий пот прямо в глаза. Поднять руку, вытереться не получается, сил нет. Только помотать головой. Жгучие струи стекают дальше, в рот, на шею и ниже, под футболку.

Они сливают игру. Надежды нет. Тоска. Время неумолимо истекает, остаются считанные минуты. Негодующий вой трибун проходит мимо ушей, остаётся только тёмный осадок. После глупых удалений оставшись в меньшинстве, загнанные на свою половину, изо всех сил отбиваются, стелятся в натужных подкатах. Сил нет ни у кого. Никаких осмысленных пасов, только на отбой. Дыхания не хватает даже на матерщину. Бело-голубые наседают, все настойчивее и упорнее. Штанга. Отскок. Их подбор и опять штанга. Сейчас будет гол. Как точка над «I». Удар… выше ворот. Нет энергии на вздох облегчения.

Один из последних кубковых матчей некогда великой страны. На табло нули. Федор остаётся на центральной линии, добрести до своих не хватает сил. Машинально оглядывается, рефлекторно волочит ноги из офсайда. Удар от ворот. Вратарь неловко катит мяч на Рома. Тот принимает, крутит головой и вдруг хрипло вопит во все горло:

- Кууузь! Бляяя…!